ь.
Девушка сидела на верблюде очень прямо, опустив одну руку на переднюю луку из акациевого дерева, а другой небрежно придерживая поводья. На ней был конопляный дорожный плащ, окрашенный в охристый цвет ветрами пустыни и местами опаленный пламенем утукку, и длинное шерстяное одеяние, вытканное геометрическими красно-желтыми узорами. Одеяние облегало ее торс, а ниже пояса было свободным. Она сидела в седле боком, и ее ноги были обуты в аккуратные кожаные сапожки. На тонких обнаженных запястьях позванивали бронзовые браслеты. На шее у нее висела серебряная подвеска в форме солнца.
Ее прическа слегка растрепалась – несколько прядей выбились и падали на лицо, – и под глазом у нее виднелся небольшой свежий порез, однако в целом она, похоже, выбралась из этой передряги целой и невредимой.
Короче, рассказывать все это куда дольше, чем увидеть. Я посмотрел на нее пару секунд.
– Это кто говорил, – спросил я, – ты или верблюд?
Девушка насупилась.
– Я!
– Ну надо же, а ведешь себя как верблюд. – Я отвел взгляд. – Мы только что перебили утукку, которые на тебя напали. Вообще-то это тебе полагается коленопреклоненно благодарить нас за спасение. Верно, Факварл?
Мой соратник наконец подошел поближе, осторожно ощупывая зияющую на груди рану.
– Вот козел! – буркнул он. – Пропорол мне грудь рогом как раз в тот момент, когда я душил двух других. Трое на одного! Хорошенькое дело! Некоторые джинны просто не имеют представления об элементарной вежливости… – И только тут он заметил девушку. – А это кто такая?
Я пожал плечами.
– Выжившая.
– Еще кто-нибудь жив остался?
Мы окинули взглядом жалкие останки каравана, рассеянные по ущелью. Все было тихо, никакого шевеления, если не считать пары оставшихся без всадников верблюдов, что бродили неподалеку, и лениво кружащих в небе стервятников. Других выживших было не видать.
Как и еще кое-кого: сбежавшего идумейского мага. Мне внезапно пришло в голову, что было бы неплохо притащить его в Иерусалим живьем. Соломону было бы интересно узнать из первых рук причины появления разбойников…
Девушка (которая так нас и не поблагодарила) восседала на верблюде, созерцая нас с Факварлом большими темными глазами. Я сухо сказал ей:
– Я ищу одного из разбойников, которые напали на ваш караван. Он сбежал по скале вон оттуда. Ты должна была его видеть. Не подскажешь, куда он девался, – если тебя это, конечно, не затруднит?
Девушка лениво указала на большой гранитный валун на противоположной стороне дороги. Из-за валуна торчали ноги. Я бросился туда – и обнаружил лежащего идумея. Из середины лба у него торчал серебряный кинжал. Аура серебра вызвала у меня тошноту; тем не менее я его потряс, на случай если он всего лишь в обмороке. Нет, без толку… Вот тебе и живой свидетель, которого я рассчитывал представить Соломону.
Я подбоченился и посмотрел на девушку.
– Твоих рук дело?
– Я – жрица храма Солнца из благословенного Химьяра. Демоны этого человека уничтожили моих спутников. И я должна была оставить его в живых?!
– Ну, было бы неплохо, если бы он прожил чуть подольше. Соломон наверняка захотел бы с ним познакомиться.
Несмотря на разочарование, я, помимо своей воли, посмотрел на девушку с уважением. Жрица она или не жрица, а попасть в бегущую мишень, не сходя с верблюда, – это очень и очень недурно. Хотя признавать это вслух я не собирался.
Факварл тоже разглядывал девушку, довольно задумчиво разглядывал. Он кивнул в ее сторону.
– Что она там говорит, откуда она?
Девушка услышала и срывающимся голосом сказала:
– Повторяю, о демоны, я – жрица Солнца и представитель…
– Из Химьяра она.
– А это где?
– В Аравии где-то.
– Великого и царственного рода правителей Химьяра! Я говорю от имени царицы и всего ее народа, и мы требуем…
– Понятно…
Факварл поманил меня в сторонку. Мы отошли подальше.
– Я вот что думаю, – вполголоса сказал он, – раз она не израильтянка, значит, запрет на нее не распространяется, верно?[50]
Я почесал бороду.
– Верно…
– А в стены Иерусалима она пока не вступила.
– Нет.
– Молоденькая, аппетитная…
– Эй, демоны! Я требую меня выслушать!
– Очень аппетитная! – согласился я. – И легкие у нее хорошие!
– А мы с тобой, Бартимеус, мягко говоря, утомились после наших трудов…
– Демоны! Вы меня слушаете или нет?
– Могу смело утверждать, что оба мы изрядно голодны…
– Демоны!..
– Погоди минутку, Факварл. – И я обернулся и сказал арабской девушке: – Не будешь ли ты так любезна не употреблять больше этого слова? «Демон» – это весьма уничижительный термин[51]. Меня это оскорбляет. К нам следует обращаться, например, «достопочтенный джинн», или «грозный дух», или как-нибудь еще в этом роде. Договорились? Спасибо.
Девушка выпучила глаза, но ничего не сказала. И то хорошо.
– Извини, Факварл. На чем мы остановились?
– Мы оба голодны, Бартимеус. Ну, что скажешь? Никто ведь ничего не узнает. А потом с триумфом полетим обратно к хозяину. К ночи уже будем на Храмовой горе, уютно рассядемся у костерка… А Хаба тем временем вернет себе расположение Соломона, отзовет эту свою тень и пощадит твою жалкую шкуру. Ну, как тебе это?
Звучало совсем недурно, особенно то, что касалось тени.
– Идет, – сказал я. – Чур, ляжки мои!
– Эй, так нечестно! Кто сегодня убил больше утукку?
– А ты тогда забирай себе остальное. И верблюда в придачу.
Поглощенные веселой перебранкой, мы обернулись к девице – и обнаружили, что она смотрит на нас свысока с таким грозным видом, что даже Факварл поежился. Она стянула с головы платок, так что ее волосы водопадом рассыпались вокруг стройной шейки. Лицо ее было ужасающе безмятежным. Тонкие руки сложены на груди, и пальчики многозначительно постукивают по рукаву. Хрупкая, растрепанная, в опаленных одеждах, сидящая на уродливом верблюде под покосившимся балдахином, она все равно была достаточно сильна, чтобы остановить нас обоих.
– Благородные духи, – сказала она, и в голосе ее звучала сталь, – я благодарю вас обоих за то, что вы помогли мне в этой беде. Без вашего своевременного вмешательства я бы почти наверняка погибла, подобно злосчастным торговцам, моим недавним спутникам. Да вознесутся их души в царство бога Солнца, ибо они были мирные люди! Ныне же выслушайте меня. Я – посланница и единоличный представитель царицы Химьяра, и мне необходимо спешно попасть в Иерусалим, чтобы встретиться с Соломоном, царем Израиля. Моя миссия чрезвычайно важна. От ее успеха зависит очень многое. Поэтому я тре… поэтому я прошу вас мне помочь, дабы путешествие мое завершилось как можно быстрее. Помогите мне в этом деле, и я предстану перед вашими господами, кто бы они ни были, и попрошу, чтобы они освободили вас от рабства, в котором вы ныне пребываете, и отправили вас обратно в великую бездну[52], откуда вы явились. – Она подняла руку к небу. – Клянусь в этом перед богом Солнца, священной памятью моей матери!
Воцарилась гулкая тишина. Факварл нетерпеливо потер руки.
– Ну что, – сказал он, – давай ее сожрем!
Я колебался.
– Постой. Ты разве не слышал, что она сказала – она поможет нам обрести свободу!
– Ой, Бартимеус, да не верь ты ей! Ни единому ее слову. Она же человек. Существо лживое и коварное.
– Человек, да… но все-таки в ней что-то есть, тебе не кажется? Она мне чем-то напоминает Нефертити[53].
– Никогда с ней не встречался, – фыркнул Факварл. – Я тогда, если помнишь, в Микенах обитал. Да и какая разница? Я голоден!
– Нет, мне кажется, надо повременить, – возразил я. – Может быть, она заступится за нас перед Хабой…
– Ты что думаешь, он ее послушается?
– Или перед Соломоном…
– Да ладно тебе! Кто ее к нему пустит!
Наверное, он был прав, но я все еще злился на Факварла за его давешние речи и оттого заупрямился.
– И это еще не все, – продолжал я. – Она ведь свидетель нашего сражения!
Факварл призадумался, но потом покачал головой.
– Свидетели нам ни к чему. Трупов будет достаточно.
– И она назвала нас «благородными духами»!
– Можно подумать, это имеет значение! – Факварл нетерпеливо рыкнул и шагнул было в сторону девицы, но я незаметно подвинулся, преградив ему путь. Он остановился, выпучив глаза, играя желваками.
– Вечная твоя проблема! – рявкнул он. – Опять размяк из-за человека, только оттого, что у нее длинная шея и стальной взгляд!
– Кто размяк? Я? Да я бы ее сожрал не глядя! Но ведь она может нам помочь, вот в чем дело! А твоя вечная проблема, Факварл, что ты не способен контролировать свой аппетит! Жрешь все, что видишь: девиц, вонючих букашек, погребальных бесов[54], все что ни попадя!
– Погребальных бесов я никогда не ел!
– Ел-ел, могу поручиться!
Факварл тяжело вздохнул.
– Так ты дашь мне ее убить или нет?
– Нет.
Он с отвращением всплеснул руками.
– Постыдился бы хоть! Мы же рабы, не забывай – рабы людей, таких же, как эта девчонка! Вот они нам хоть когда-нибудь что-то хорошее делали? Нет! Строительство и битвы[55] – вот для чего мы им нужны, со времен Ура. И этому не будет конца, Бартимеус, ведь ты понимаешь? Мы с ними извечные враги, с ними со всеми, не только с волшебниками. Все эти безмозглые крестьяне, их плаксивые жены, их сопливые орущие детишки – они ничем не лучше Хабы и таких, как он. И эта девка из того же теста! Они бы с удовольствием, не раздумывая, швырнули бы нас всех в Бедственный Огонь, если бы им не было нужно строить новые стены, рыть новые каналы или убивать бестолковых людишек из какого-нибудь другого племени!