– Ну, что же вы так нерешительны, рабы? Джинн Факварл оставит службу у меня первым. Встань в круг, будь любезен.
И он приглашающе махнул рукой. Бесы еще раз окинули круг взглядом и не обнаружили никаких ловушек ни на одном из планов.
– Вроде как все честно… – пробормотал я.
Факварл пожал плечами:
– Сейчас увидим. Ну что, Бартимеус, так или иначе, а пора прощаться. Может, еще тысячу лет не увидимся.
– Лучше две, – сказал я. – Но сначала, пока ты не ушел, признай одно: я ведь был прав?
– Насчет девчонки-то? – Факварл надул щеки. – Ну… может, и да. Но я своего мнения не изменю. Люди – это еда, а ты всего лишь мягкотелый слабак.
Я ухмыльнулся:
– Ты просто завидуешь. Ведь это благодаря моему уму и проницательности мы получили свободу. Я с первого взгляда понял, что Кирина…
– Ах, Кирина? Ты, значит, успел познакомиться с ней достаточно близко, чтобы называть ее по имени? – Факварл покачал своей круглой башкой. – Нет, Бартимеус, ты меня точно в гроб вгонишь! А ведь некогда ты нес гибель и горе царям и простолюдинам без разбору! Ты был грозным джинном, героем легенд. А нынче только на то и годишься, чтобы болтать с девчонками. Позорище, право слово! И не трудись отрицать. Ты же знаешь, что это правда!
С этими словами он вспрыгнул на возвышение. Черные огоньки свечей дрогнули и заметались.
– Что ж, – сказал он волшебнику, – я готов! До свидания, Бартимеус. Подумай над тем, что я сказал!
На том мы и расстались. Не успел Факварл очутиться в центре пентакля, как волшебник прокашлялся и принялся читать заклинание Отсылания. Это был египетский вариант лаконичного шумерского оригинала, на мой вкус несколько длинноватый и чересчур цветистый, но, сколько я ни вслушивался, все вроде бы было как следует. Ну и Факварл тоже вел себя как подобает. Как только заклинание было дочитано и узы распались, стоявший в кругу бес радостно завопил, подскочил и исчез из этого мира[64]. Слабое эхо, стон, донесшийся из сущностных клеток, и тишина.
Факварл исчез. Факварл был свободен.
Я не стал больше ни о чем раздумывать. Бес одним мощным прыжком очутился в кругу. Замешкавшись лишь затем, чтобы сделать оскорбительный жест в сторону Гезери, который злобно пялился на меня из теней, я встряхнулся, гордо вскинул хохол на лбу и обернулся к волшебнику.
– Ну вот, – объявил я, – я готов!
Хаба просматривал папирус, лежавший у него на конторке. Он, похоже, отвлекся.
– Ах да, Бартимеус… сейчас, сейчас.
Я принял еще более небрежную позу, широко расставив кривые ноги, уперев в бока когтистые лапы, запрокинув башку и выпятив вперед все свои подбородки. И принялся ждать.
– Я в любой момент, как только, так сразу! – сообщил я.
Волшебник даже головы не поднял.
– Да-да…
Я снова переменил позу, решительно сложив руки на груди. Хотел было расставить ноги еще шире, но потом передумал.
– Я все еще тут! – напомнил я.
Хаба вскинул голову; глаза у него сверкнули в зеленовато-голубом сумраке, точно у гигантского паука.
– Да, это верно, – сухо и удовлетворенно сказал он. – Ты все еще тут. Все должно пройти успешно…
Я вежливо кашлянул.
– Очень рад, – сказал я. – Отпустил бы ты меня и мог бы сразу спокойно заняться своими делами… не знаю уж, какие у тебя там дела…
Тут я затих и вроде как осекся. Не нравился мне этот блеск в его больших, бледных глазах.
И он снова расплылся в этой своей тонкогубой улыбочке и подался вперед, впившись ногтями в конторку, как будто хотел пронзить слоновую кость насквозь.
– Бартимеус Урукский, – произнес он вполголоса, – неужели ты думаешь, будто после всех хлопот, что ты мне причинил, после того, как ты настроил против меня самого царя Соломона, так, что меня отправили в пустыню ловить разбойников, после того, как ты напал на беднягу Гезери тогда на стройке, после того, как ты непрерывно демонстрировал мне свою наглость и неповиновение, неужели ты думаешь, что после всего этого я возьму и отпущу тебя на волю?
Ну, если так поставить вопрос, пожалуй, это и впрямь было бы странно.
– Но ведь разбойники же, – начал я, – ведь это же благодаря мне…
– Если бы не ты, – отвечал волшебник, – мне вообще не было бы дела до разбойников!
Ну что ж, и это тоже была правда.
– Ладно, – сказал я, – а как насчет жрицы? Ты только что сказал, что…
– Ах да, очаровательная Кирина! – улыбнулся Хаба. – Которая искренне верит, будто простая девчонка из какого-то дикого захолустья может запросто явиться поболтать с Соломоном! Сегодня она будет пировать в моем обществе и дивиться чудесам дворца, а завтра, быть может, если Соломон окажется занят и ему будет не до нее, я сумею убедить ее прогуляться со мной. Быть может, она спустится сюда. Быть может, она забудет о своей дипломатической миссии. Кто знает? И да, раб, я обещал ей, что отпущу тебя на волю, и так тому и быть. Но в уплату за беды, которые ты на меня навлек, ты на прощание сослужишь мне еще одну службу.
Его рука пошарила в складках одежд, достала что-то белое и блестящее и показала его мне. Это была бутылочка. Кругленькая такая бутылочка, наверное, с детский кулачок размером. Изготовлена она была из толстого прозрачного хрусталя, граненого, блестящего и сверкающего, украшенного стеклянными цветами.
– Нравится? – спросил волшебник. – Египетский горный хрусталь. В гробнице нашел.
Я поразмыслил.
– Цветочки несколько лишние. Безвкусица.
– Хм… Ну да, пожалуй, в эпоху третьей династии вкусы и впрямь были простоваты, – согласился Хаба. – Впрочем, тебе, Бартимеус, беспокоиться не о чем. Тебе на них смотреть не придется, потому что ты будешь внутри. Вот этот сосуд, – сказал он, поворачивая его так, чтобы грани засверкали ярче, – станет твоим домом.
Моя сущность съежилась. Крошечное горлышко бутылки разверзлось передо мной, подобно открытой могиле. Я судорожно сглотнул.
– Маловат, пожалуй…
– Я уже давно интересуюсь заклинанием Бесконечного Заточения, – сказал Хаба. – Как ты, Бартимеус, сам вскоре убедишься, оно, по сути дела, является заклятием Отсылания, только вместо того, чтобы вернуть демона в его родное измерение, оно переносит его в какую-нибудь материальную тюрьму. Вон в тех клетках, – он указал себе за спину, на чудовищные сооружения, громоздящиеся за колоннами, – томятся бывшие слуги, которых я «отпустил на волю» подобным же образом. Я бы сделал то же самое с тобой, но бутылка будет полезнее. Запечатав тебя внутри, я преподнесу тебя в дар царю Соломону, в знак моей преданности. Ты пополнишь его коллекцию диковинок. Скажу, что этот предмет называется «Могучий узник» или еще какую-нибудь чушь в этом духе. Это придется ему по вкусу, у него такие примитивные наклонности. Быть может, когда ему надоест глазеть на своих шутов, он будет время от времени разглядывать сквозь стекло твои искаженные черты, а может быть, просто засунет тебя подальше вместе с прочими безделушками и никогда больше в руки не возьмет… – Волшебник пожал плечами. – Но, думаю, в любом случае пройдет не меньше ста лет, прежде чем кто-нибудь взломает печать и выпустит тебя на волю. Как бы то ни было, тебе хватит времени пожалеть о своей дерзости и непочтительности, пока твоя сущность будет медленно разлагаться.
Меня охватила ярость; я шагнул вперед, к краю круга.
– Ну-ну, спокойно! – сказал Хаба. – По условиям заклятия, которым ты призван, ты не можешь причинить мне вреда. Да если бы даже и мог, это было бы неразумно, джиннчик! У меня ведь есть защитник, как ты, возможно, уже знаешь.
Он щелкнул пальцами. Существа в клетках внезапно затихли.
Тень, лежавшая за спиной у Хабы, оторвалась от пола. Она, сворачиваясь, поднималась вверх, точно скручивающийся свиток, все выше и выше, выше головы волшебника, тонкий, как бумага, клок тьмы без каких-либо черт и обличья. Она вздымалась, пока ее плоская черная голова не коснулась каменных блоков потолка. Волшебник рядом с ней казался куклой. И вот она распростерла свои плоские черные руки, все шире, шире, до самых краев свода, и наклонилась, намереваясь охватить меня.
20
– Что, Бартимеус, никак язык отсох? – осведомился Хаба. – Это на тебя не похоже!
Ну, что правда, то правда. Мне было не до разговоров. Я озирался по сторонам, трезво оценивая свое положение. Минусы его были очевидны. Я находился глубоко под землей, в логове злого волшебника, припертый к стенке его гигантским рабом-тенью, который тянул ко мне алчные пальцы. Еще пара секунд – и меня загонят в красивенькую бутылочку с цветуечками и сделают из меня дешевую побрякушку, возможно – навеки. Это что касается минусов. А что касается плюсов…
Плюсов я пока не обнаружил.
Но в одном я был совершенно уверен. Если уж меня ждет кошмарная участь, я не намерен встретить ее в обличье приземистого, пузатого бесенка. Я вытянулся во весь рост и сменил облик: сделался выше ростом, превратился в высокого и изящного юношу с ослепительно-белыми крыльями за плечами. Именно так выглядел я много веков назад, когда служил копьеносцем Гильгамеша в Шумере. Вплоть до голубых вен на тонких запястьях.
В результате я, безусловно, почувствовал себя куда лучше. Но это был не единственный результат!
– Мм, великолепно! – сказал Хаба. – Тем забавнее ты будешь выглядеть, когда я загоню тебя в эту дырочку. Жаль, что я не смогу этим полюбоваться… Аммет!
И он, не оглядываясь на черный столп, колыхающийся у него за спиной, поднял хрустальную бутылочку. Призрачная рука, пальцы которой только что тянулись к моей шее, тотчас отдернулась, согнулась, как тростинка, с безошибочной точностью взяла бутылку из руки волшебника и подняла ее в воздух.
– Заклинание Бесконечного Заточения, – говорил Хаба, похлопывая по конторке полоской папируса, – весьма длинное и требует много сил. У меня сейчас нет на него времени. Но Аммет может произнести его вместо меня.