Он поднял глаза, и гигантская голова тени опустилась на уровень его лица.
– Дорогой Аммет, приближается час пира, мне предстоит встретиться во дворце с восхитительной юной дамой, и потому я не могу больше ждать. Заверши здесь наши дела, как мы договаривались. Все нужные слова я записал – ты увидишь, что они подходят джинну такого уровня. Когда все будет сделано и Бартимеус окажется внутри, запечатай бутылку расплавленным свинцом и пометь всеми положенными рунами. Когда остынет, принеси ее мне. Мы с Гезери будем в зале Волшебников.
Сказав это, он, не говоря более ни слова и даже не оглянувшись, вышел из круга и направился прочь между колонн. Фолиот сделал мне ручкой и зашлепал следом. Тень осталась, где была. Еще мгновение концы ее длинных, сужающихся ног оставались соединены с ногами мага. Они растягивались все сильнее, сильнее и наконец, словно бы нехотя, оборвались с негромким, влажным чавканьем. Волшебник пошел дальше. А две тонкие полоски, похожие на ручейки полуночной тьмы, заструились назад по каменным плитам и влились обратно в ноги.
Раздался гулкий грохот: гранитная дверь захлопнулась. Хаба ушел. Его тень молча стояла напротив, рассматривая меня.
И тут внезапно – тень при этом не шелохнулась, и ничто не изменилось ни на одном из планов – могучая сила ударила меня в грудь, подобно порыву ураганного ветра. Меня отнесло на край круга. Я рухнул навзничь, на свои крылья, и меня завертело этим ветром, который все никак не прекращался.
Наконец мне не без труда удалось сесть. Я попытался привести свои мысли в порядок, осторожно прощупал свою сущность. Все было нормально. Значит, этот ужасающий удар не был нападением. На самом деле все было еще ужаснее. С уходом волшебника тень просто лишилась приспособления, позволявшего ей скрывать свою природу, и явилась во всем своем могуществе. Планы вокруг меня содрогались от ее мощи. Она испепеляла меня, подобно холодному пламени.
Это сказало мне то, что я уже и так знал: я имею дело с поистине могучим созданием.
Я медленно, с трудом поднялся на ноги. Тень по-прежнему смотрела на меня.
Лишившись скрывающей ее Завесы, она, однако, не особенно изменилась. Она по-прежнему оставалась подобием Хабы, хотя оно было куда больше оригинала. Я увидел, как она сложила руки на груди, небрежно скрестила ноги. Там, где ее конечности сгибались, она вообще исчезала из виду, поскольку была двумерной. Даже темнота, из которой она состояла, была тонкой и полупрозрачной, как будто сотканной из черной паутинки. На нижних планах она практически сливалась с царившим в подземелье мраком, но на высших постепенно проявлялась и на седьмом была видна вполне отчетливо.
Голова тени – гладкий сгусток зернистой черноты – слегка склонилась набок. Не имея черт, она тем не менее ухитрялась сохранять выражение пристального внимания. Тело слегка покачивалось, точно кобра факира, выползающая из корзины. Ноги, отделившись от волшебника, сузились, сошлись в две точки. Ступней у тени не осталось вовсе.
– Кто ты? – спросил я.
Ушей у тени не было, однако она услышала меня; не было и рта, однако она ответила.
– Я – Аммет. – Голос был мягок, как слои пыли в гробнице. – Я марид.
Ах вот оно что! Марид, значит! Ну что ж, могло быть и хуже[65].
Копьеносец сглотнул. Благодаря какой-то злосчастной причуде акустики этот звук эхом раскатился по подземелью и продолжал носиться по нему от стены к стене, с каждым разом становясь все громче. Тень ждала. Создания, заточенные в сущностных клетках, замерли, обратившись в слух.
Когда наконец все затихло, я улыбнулся, хотя улыбка моя была, пожалуй, несколько натянутой – и все-таки я улыбнулся и отвесил низкий поклон.
– Приятно познакомиться, господин Аммет! – сказал я. – Я давно с восхищением наблюдал за тобой издалека и рад, что мне наконец представился случай поговорить с тобой наедине. Нам нужно многое обсудить!
Тень ничего не ответила – она, похоже, перечитывала папирусный свиток. Длинная полупрозрачная рука протянулась вперед и поставила хрустальную бутылку в центре круга, у самых моих ног.
Я слегка попятился и кашлянул.
– Повторяю, нам нужно многое обсудить, чтобы не действовать с бухты-барахты. Прежде всего, разреши мне изложить мою точку зрения. Я признаю, что ты могучий дух, и склоняюсь перед твоей мощью. Разумеется, мне и в голову не может прийти тягаться с тобой в чем-либо[66].
Разумеется, это был чистый подхалимаж, и я не далее как сегодня осуждал за это давешнюю девицу, но в данный момент щепетильность была неуместна. Мысль о том, что мне придется несколько десятилетий провести заточенным в хрустальной бутылке, была мне крайне неприятна, и я готов был сделать этой тени аромамассаж, если бы это помогло мне спасти свою шкуру.
Но я надеялся, что до этого не дойдет. Мне казалось, что я вижу выход.
– Да, ты велик, а я мал и бессилен, – продолжал я, – однако все же между нами есть кое-что общее, ты не находишь? Ведь мы оба находимся в рабстве у этого гнусного Хабы, человека безнравственного даже по меркам обычных волшебников. Оглядись вокруг! Посмотри, что он творит с духами, оказавшимися в его власти! Внемли вздохам и стенаниям, которыми наполнено это злосчастное подземелье! Эти сущностные клетки – редкостная мерзость!
Пока я произносил эту прочувствованную речь, тень пристально смотрела на меня. Я сделал паузу, давая ей возможность выразить свое согласие, но она все так же по-змеиному покачивалась из стороны в сторону, не говоря ни слова.
– Нет, разумеется, ты не можешь не повиноваться приказам Хабы! – продолжал я. – Это понятно. Ты – такой же раб, как и я. Но прежде чем ты заточишь меня в эту бутылку, подумай вот о чем. Ожидающая меня судьба поистине ужасна – но твоя собственная, неужто она многим лучше? Да, я буду жалким узником – но ведь и ты не более чем узник, и когда волшебник вернется, ты вновь окажешься под его пятой и вынужден будешь влачиться за ним в грязи и в пыли! Хаба ежедневно и еженощно попирает тебя ногами! Такое обращение возмутило бы даже беса, не то что величественного марида. Вспомни Гезери, – продолжал я, поневоле увлекаясь этой темой, – уродливого, подлого фолиота, который гнусно нежится на своем облачке, в то время как тебя таскают следом за ним по камням! Тут что-то не так, дружище Аммет. Любому ясно, что это извращенное положение дел, и нам с тобой следует его исправить!
В целом определить выражение лица существа, у которого лица нет вовсе, довольно трудно. Однако же мне показалось, что тень погрузилась в глубокую задумчивость. Я почувствовал себя увереннее и подался вперед, к краю обсидианового круга, поближе к тени и подальше от хрустальной бутылки.
– Давай откровенно обсудим наше общее положение! – напрямик предложил я. – Быть может, если хорошенько порыться в точной формулировке твоего заклятия, мы обнаружим способ его обойти! Если повезет, я буду спасен, ты вырвешься на свободу и мы вместе погубим твоего хозяина!
Тут я сделал паузу – не затем, чтобы отдышаться (я не дышу), и не потому, что у меня кончились банальные, но убедительные аргументы (их у меня в запасе тысячи), а потому, что я был озадачен и разочарован: тень до сих пор молчала, как рыба. Я говорил вполне разумные вещи, но нависавшая надо мной фигура оставалась непроницаемой и по-прежнему раскачивалась из стороны в сторону.
Точеное лицо юноши придвинулось вплотную к очертанию тени. Я избрал тактику «проникновенной искренности», добавив к ней капельку «восторженного идеализма».
– Мой друг Факварл всегда говорит, – воскликнул я, – «Только вместе мы, духи, сможем одолеть людскую злобу!» Только вместе! Давай же докажем, что это правда, благородный Аммет! Давай вместе попробуем отыскать в условиях твоего заклятия лазейку, которой мы могли бы воспользоваться. И тогда, еще до завершения этого дня, мы уничтожим нашего врага, разобьем его кости и высосем из них мозг![67]
Моя последняя реплика эхом разлетелась между колонн, так что бесовские огни замигали. Тень по-прежнему ничего не ответила, однако волокна ее потемнели, словно бы от какого-то сильного, невысказанного чувства. Наверное, это добрый знак… хотя, честно говоря, он может быть и дурным.
Я слегка подался назад.
– Может быть, тебе не нравится идея насчет костного мозга, – поспешно добавил я, – но в целом ты ведь наверняка разделяешь мои чувства! Ну же, Аммет, мой друг и товарищ по рабству, что ты скажешь?
И тут наконец тень встрепенулась. Она выскользнула из-за конторки и медленно поплыла вперед.
– Да… – прошептала она. – Да, я – раб…
Красивый молодой человек, который все это время изнывал от неизвестности, хотя изо всех сил старался этого не показывать, вздохнул с облегчением.
– Вот это хорошо! Вот это верно! Молодчина, Аммет! Теперь мы с тобой…
– Я – раб, любящий своего господина.
Воцарилась тишина.
– Извини, – сказал я наконец, – у тебя голос такой глухой и жуткий, я, кажется, не расслышал. Ты будешь смеяться, но мне показалось…
– Я люблю своего господина.
Теперь уже я умолк, как язык проглотил. Я осторожно пятился назад, а тень все надвигалась на меня.
– Послушай, мы точно говорим об одном и том же человеке? – неуверенно начал я. – О некоем Хабе? Лысый такой египтянин, довольно гадкий на вид? И глаза как мокрые пятна на половой тряпке? Не может быть! Ох… Кажется, может…
Тонкая рука, состоящая из черных кружевных нитей, внезапно вытянулась; заостренные пальцы ухватили меня за глотку и подняли в воздух, слегка придушив. Марид без труда стиснул мою шею так, что она сделалась тоньше стебелька лотоса. Глаза у красивого юноши вылезли на лоб, голова у меня распухла, ноги вздулись.
Рука тени поднялась, поднесла меня вплотную к силуэту головы. Она по-прежнему оставалась идеальным подобием Хабы: и форма, и наклон – все.