Хирам фыркнул:
– Его дар для Соломона? Не моя забота. Это тебе следовало бы за ним приглядывать, ведь ты же его раб. Тебе или этой его гнусной тени.
– Да нет, мы были у него в башне, прибирались после того, как… Ладно, это неважно. Слушай, – небрежно сказал Гезери (я представил себе, как он развалился на облаке, небрежно вертя хвостом, зажатым в лапе), – а эту арабскую девчонку ты не видел?
– Жрицу Кирину? Должно быть, она ушла к себе.
– К себе? Ага. А куда именно «к себе», не подскажешь? Понимаешь, Хаба думает…
– Нет, не подскажу!
И в зале снова послышались шаги Хирама. Видимо, он уходил от Гезери, говоря ему через плечо:
– Пусть Хаба сам разбирается со своими неприятностями завтра с утра. Тревожить гостей я ему не позволю!
– Да ты понимаешь, мы думаем, что…
Волшебник что-то буркнул, раздался воинственный писк мыши и пронзительный вопль Гезери.
– Ой! – верещал он. – Убери! Убери это! Все-все, ухожу!
Послышался знакомый хлопок, с которым исчезало сиреневое облачко. Шаги волшебника медленно стихали вдали.
Я хмуро уставился на девушку.
– Ну вот, все и выплыло! Теперь за нами охотится Хаба. Лучше поторопиться. Пусть нас убьет кто-нибудь другой, пока он не обнаружил, где ты.
К моему облегчению, никаких других демонических стражей в Вавилонском зале нам не встретилось, и мы благополучно добрались до другого его конца. После этого было уже не так сложно пробежать через Хеттскую комнату, миновать Шумерскую галерею, у Кельтского кабинета[83] свернуть налево и, не доходя до просторных (и хорошо охраняемых) Египетских залов, через небольшую арку выйти в южную колоннаду, опоясывающую сады.
– Хорошо! – выдохнул я. – Теперь остановимся и передохнем. Что ты скажешь об этом местечке?
За пределами галереи царила черная, непроглядная, таинственная ночь. Воздух был чист; ветерок все еще нес тепло из восточных пустынь. Я окинул взглядом звезды: судя по яркому Арктуру и угасающему Озирису, до рассвета оставалось часа четыре-пять.
Перед нами на север и на юг простирались сады. В них царила непроглядная тьма, если не считать рваных прямоугольников света, падающих из окон дворца на кусты и статуи, на фонтаны, пальмы и цветущие олеандры. Где-то на севере незримо возвышалась черная стена царской башни, удобно расположенной подле гарема, но отделенной от основной части дворца.
К югу находилось большинство общественных зданий дворца, включая залы для аудиенций, флигели, где жили и работали слуги-люди, и чуть в стороне от прочих – сокровищница Соломона, набитая золотом.
Девушка огляделась.
– Вот это и есть сады? По-моему, тут довольно тихо.
– Вот видишь, как мало ты понимаешь? – сказал я. – От вас, людей, вообще толку мало. Знаешь, какая тут движуха на самом деле? Вон, видишь ту статую рядом с рододендронами? Так это ифрит. Если бы твоим глазам были доступны высшие планы, ты бы увидела… хотя, пожалуй, это и к лучшему, что тебе не видно, что он делает. Это один из командиров ночной стражи. Все часовые из этой части дворца периодически являются к нему с докладом; они приглядывают и друг за другом тоже, просто для верности. Еще я вижу пятерых… нет, шестерых джиннов, которые прячутся в кустах либо парят среди деревьев, и еще несколько крошечных существ, похожих на светлячков, и эти светлячки мне тоже очень не нравятся. Посреди вон той центральной дорожки установлена ловушка, приводящая в действие нечто малоприятное, а в небе над нами на пятом уровне парит огромный магический купол, перекрывающий все сады; любой дух, рискнувший пролететь сквозь него, вызовет тревогу. Так что в целом эта часть дворца неплохо охраняется.
– Ладно, поверю тебе на слово, – сказала девушка. – И как же нам через них пройти?
– А мы через них и не пойдем, – сказал я. – По крайней мере, пока. Надо чем-то отвлечь охрану. Думаю, я сумею это устроить, но сперва я хочу задать тебе один вопрос: зачем?
– Что – зачем?
– Зачем мы все это делаем? Зачем нам умирать?
Девушка насупилась. Снова думает! Ох как ей это тяжело дается!
– Я же тебе говорила! Соломон грозит Саве.
– Чем именно?
– Он требует наш ладан! Огромную дань! И если мы откажемся платить, он нас уничтожит! Он так сказал моей царице.
– Он что, сам приходил?
– Да нет. Гонца присылал. А какая разница?
– Может, и никакой. Так уплатите выкуп!
Можно подумать, я ей предложил поцеловаться с трупом. На ее ошеломленном лице смешались гнев, недоверие и отвращение.
– Моя царица ни за что этого не сделает! – прошипела она. – Это оставит пятно на ее чести!
– Ну да-а, – протянул я. – А мы останемся живы.
Пару секунд я буквально чувствовал, как ворочаются шестеренки у нее в черепе; а потом ее лицо окаменело и застыло.
– Я служу царице, как и моя мать до меня, и моя бабка, и их матери и праматери! И все. Мы тратим время впустую. Идем!
– Только не ты, – коротко ответил я. – Ты пока посиди тут и смотри не болтай с незнакомыми бесами, пока меня не будет. Извини, спорить не будем!
А то она уже собиралась забросать меня вопросами и возражениями.
– Чем дольше мы тянем, тем скорее Хаба нас поймает. Его марид, Аммет, вероятно, уже пытается выследить твою ауру. Сейчас главное – найти для тебя подходящее укрытие… Ага!
«Ага» было вызвано тем, что я заприметил отличный, густой розовый куст прямо под окном галереи.
На нем была пышная листва, несколько довольно вялых бутончиков и масса длиннющих острых шипов. Короче, он идеально подходил для наших целей. Я подхватил девицу и сунул ее в самую гущу колючих веток.
Я с надеждой прислушался… Даже не пикнула. Здорово ее все-таки выдрессировали!
Благополучно избавившись от девицы, я обернулся маленьким, бурым, довольно неприметным сверчком и полетел вдоль границы сада, прячась среди цветов.
Вы, должно быть, обратили внимание, что после первоначального приступа гнева и уныния я вновь отчасти обрел свойственную мне силу духа. По правде говоря, мною мало-помалу овладевал странный, фаталистический восторг. Само величие, сама безоглядная дерзость этой затеи мало-помалу начинали кружить мне голову. Ну да, меня ждет почти что верная смерть, и это не сказать, чтобы приятно, но, раз уж все равно выбора не было, само по себе предстоящее дело меня скорее вдохновляло. Перехитрить целый дворец духов? Уничтожить самого знаменитого волшебника из ныне живущих? Украсть могущественнейший артефакт в мире? Пожалуй, это достойно легендарного Бартимеуса Урукского, и уж, во всяком случае, это куда более достойное занятие, чем таскать авоськи с артишоками или пресмыкаться перед такими хозяевами, как этот гнусный египтянин. Интересно, что сказал бы Факварл, если бы мог видеть меня сейчас?
Кстати, о хозяевах: эта арабская девчонка, конечно, одержимая, узколобая, и чувства юмора ей недостает, но, хотя я был в ярости на нее за этот наглый вызов, все же я поневоле проникся к ней уважением. В храбрости ей никак не откажешь; и, опять же, она готова была пожертвовать не только мной, но и собой. Как ни противоестественно это звучит, мне это почему-то импонировало, хотя я до сих пор не мог понять почему.
Неприметный сверчок направлялся на юг вдоль сада, в противоположную сторону от царских покоев. По пути я отмечал расположение всех часовых, которых мог заметить, запоминая их размеры, поведение и мощность ауры[84]. Большинство из них были джинны умеренного могущества, и их было довольно много, хотя и меньше, чем в северной части садов.
Пожалуй, стоит сделать так, чтобы их стало еще меньше…
Меня особенно заинтересовал уединенный уголок сада неподалеку от Соломоновой сокровищницы: из-за деревьев виднелись магические нити, мерцающие на ее окнах. Вскоре я обнаружил дежурящего там джинна: он стоял один-одинешенек рядом с очередным Соломоновым антиквариатом – древним каменным диском, вертикально установленным в траве.
Я с превеликим удовольствием обнаружил, что джинн этот мне знаком. То был не кто иной, как Боско, тот самый надутый счетовод, который пару недель назад вздумал меня распекать за то, что я опоздал принести артишоки. Он стоял, сложив на груди тощие лапки, выпятив жирное пузо, и на его унылой роже застыло жуткое безучастное выражение.
Лучшего места для начала не найти!
Крылышки сверчка заработали проворнее, их гудение сделалось более пронзительным и угрожающим. Он описал несколько кругов, чтобы убедиться, что больше никого поблизости нет, и опустился на камень за спиной у Боско. Я коснулся плеча Боско передней лапкой.
Боско удивленно хмыкнул и обернулся.
И с этого началось ночное побоище в Иерусалиме.
26
Поначалу это было очень тихое побоище. Я не хотел привлекать внимания.
На то, чтобы управиться с Боско, ушло секунд пятнадцать. Несколько больше, чем я рассчитывал. У него очень некстати оказались бивни.
В следующие четыре минуты я посетил еще нескольких часовых в этой части садов. Каждая встреча, как и предыдущая, была краткой, внезапной и относительно безболезненной – для меня, по крайней мере[85].
Управившись с этим, я снова обернулся сверчком и довольно медленно, поскольку я слегка отяжелел после трапезы, полетел обратно в сторону девушки. Но пока что я направлялся не за ней; меня куда больше интересовал командир ночной стражи, стоявший возле зарослей рододендронов. Я подлетел настолько близко, насколько счел безопасным, затем приземлился на одну из наиболее причудливых Соломоновых статуй, заполз куда-то под колено и стал наблюдать за развитием событий.
События не замедлили воспоследовать.
На первом плане ифрит сам маскировался под статую – скромную молочницу или еще какую-то чушь в этом роде. На других планах он выглядел угрюмым серым огром с шишковатыми коленями, бронзовыми браслетами на запястьях и набедренной повязкой из страусовых перьев; иными словами, это был именно такой дух, которого мне не хотелось бы видеть в садах, когда через них будем пробираться мы с девушкой. На поясе у него висел громадный рог из слоновой кости, отделанный бронзой.