уется любая помощь, какую я смогу получить, ибо слуги мои рассеялись, а за волшебниками, если кто-нибудь из них вообще выжил, потребуется пристально следить. Ашмира, помоги мне сделать шаг вперед! Начни новую жизнь в Иерусалиме! И будь уверена, – тут он снова улыбнулся, – что тебя ждет щедрая награда!
С этими словами царь Соломон поставил свой кубок на стол.
– Что ж, а теперь настало время уделить внимание моей гостье – почетнейшей гостье! Прекрасная Балкида, сейчас мы с вами немного пройдемся, а потом удалимся в беседку, где нам подадут ледяной шербет. Кстати, лед для моего шербета доставляют прямо с отрогов горы Ливан; клянусь, вы никогда не пробовали ничего свежее! Прошу…
Он протянул руку, и царица Савская ее приняла. Они рука об руку двинулись прочь, аккуратно переступая через валяющиеся на полу обломки. И скрылись под аркой в дальней стене. Шорох их одеяний стих, голоса исчезли вдалеке. Они ушли.
Ашмира с джинном переглянулись. Помолчали.
– Ну да, – сказал Бартимеус, – цари и царицы – они такие!
38
Уразиил, великий Дух Кольца, был не из тех, кто станет тянуть кота за хвост, когда надо срочно ремонтировать дворец. Внизу, у подножия башни, уже кипела работа. Здания вокруг садов, наиболее сильно пострадавшие от пожаров, оделись шаткими бамбуковыми лесами, и десятки джиннов уже сновали взад-вперед по лабиринту лестниц, разбирая завалы, растаскивая тлеющие бревна и развеивая висящие в воздухе обрывки магии. Со стороны карьера доносился лихорадочный перестук молотов; ифриты летели на запад, в сторону лесов, добывать древесину. Во дворах выстроились вдоль чанов с цементом ряды мулеров[123], деловито размешивая хвостами раствор, в то время как в садах, уходящих в голубую даль, трудились полчища бесов, засевающих попорченные огнем лужайки.
И посреди всего этого шагал Соломон, ведя под ручку царицу Балкиду.
С балкона, где я стоял, даже монументальное чувство собственного достоинства Соломона и Балкиды выглядело совершенно незначительным. Это были просто две крохотные фигурки, одетые в белое с золотом, почти неразличимые среди свиты, что тащилась за ними по пятам[124]. Балкида двигалась медленно, напряженно, как воплощение опасливой гордости; Соломон держался свободнее. Время от времени он театрально взмахивал руками – очевидно, указывал ей на какие-то красоты садов. На одной руке сверкало золотое колечко.
Ну, надо сказать, при той огромной власти, которая находилась в его распоряжении, Соломон, по человеческим меркам, являл просто-таки чудеса сдержанности. Большая часть его поступков более или менее была направлена на общее благо, и вдобавок он был великодушен – в чем только что убедились мы с Ашмирой. И все-таки, все-таки – в душе он оставался царем, а это значит – надменным пижоном, склонным к показухе. Даже это его небрежное, мимоходом проявленное великодушие по отношению к нам было, на свой лад, еще более броским и показушным, чем все его драгоценные побрякушки. Нет, не то чтобы я был против, что вы!
А что касается царицы Савской… Ну…
Темноглазый шумерский юноша, взирающий с балкона на сады, грустно пожал плечами, отлепил свою расхристанную сущность от перил, на которые опирался, и вернулся в зал.
Мне пора было уходить.
Девушка расселась на одном из золоченых кресел Соломоновых апартаментов и уминала за обе щеки медовую коврижку со всем изяществом и сдержанностью голодного волка[125]. Когда я вошел, она и ухом и не повела, по-прежнему продолжая жрать. Я уселся напротив и впервые со времени своего возвращения как следует к ней пригляделся.
Руки-ноги у нее все были на месте, но в целом она изрядно поистрепалась. Одежда на ней порвалась и обгорела, тело в синяках, губа припухла, отдельные пряди волос обесцветились и окрасились зеленым там, где ее опалило магическим пламенем. Все это, несомненно, на пользу ей не пошло, но это были не единственные изменения в ее облике. Глядя, как она жадно прихлебывает Соломоново вино и нахально вытирает руки о шелковые подушки, проницательный наблюдатель (вроде меня) мог также отметить, что она выглядит куда более живой и энергичной, чем при первой нашей встрече тогда, в ущелье, когда она надменно и холодно взирала на меня, восседая на своем верблюде.
Да, как ни серьезно пострадала внешность Ашмиры в ходе ночных событий, я заподозрил, что цепь, сковывавшая ее изнутри, наконец лопнула – и уж это-то, несомненно, пошло ей на пользу.
Она взяла гроздь винограда и миндальную булочку.
– Ну что, как они там, все еще гуляют?
– Ну да, старательно осматривают сады… – Я задумчиво прищурил свои красивые глаза. – Мне кажется или твоя добрая царица Балкида на самом деле – стерва изрядная?
Ашмира криво усмехнулась.
– Ну да, надо признать, она не… не настолько благородна, как я рассчитывала.
– Мягко говоря, да.
– Нет, ну а ты чего ожидал? – Девушка стряхнула крошки с колен. – Она меня отправила аккуратно прирезать царя и стащить Кольцо. А теперь Соломон превозносит меня до небес, Кольцо по-прежнему при нем, а ее самое приволокли в Иерусалим, как тупого беса на сворке!
Анализ ситуации был краткий, но точный.
– Он ее покорит, – заметил я. – Так всегда бывает.
– Ой, да Соломона-то она простит, – сказала Ашмира. – А вот меня – нет.
И снова взялась за булочки. На время воцарилась тишина.
– Что ж, тогда очень удачно вышло с этим предложением, – сказал я.
Она подняла глаза, не прекращая жевать.
– Чего?
– Ну, с этим Соломоновым предложением. Он щедро тебя наградит за то, что ты поможешь ему сформировать новое, прогрессивное правительство, или как это там называется. По-моему, фигня какая-то. Но ты наверняка будешь счастлива.
Сказав так, я уставился на потолок.
– Тебе, похоже, эта идея не нравится, – заметила девушка.
Я нахмурился.
– Ну, он же просто использовал свои Чары. Искренний взгляд, лучезарная улыбка, разговоры насчет того, что он готов тебе доверить свою жизнь, – и все. Ты попалась. А между тем… Это все, конечно, замечательно, но чем это кончится? Сперва ты стражница. Потом «особо приближенный советник». И оглянуться не успеешь, как окажешься у него в гареме. Все, что я могу сказать: если такое случится, смотри не ложись в гамак, если над тобой висит гамак жены из Моава.
– Я не собираюсь к нему в гарем, Бартимеус.
– Ну да, это ты сейчас так говоришь, а потом…
– Я не приму его предложение.
И она отхлебнула еще вина.
– Чего?! – Настал мой черед удивляться. – Ты ему откажешь?
– Ну да.
– Но это же Соломон! И… оставляя в стороне то, что я только что говорил, – он ведь тебе действительно благодарен!
– Да знаю, знаю, – сказала Ашмира. – И все-таки на службу к нему не пойду. Не хочу я менять одного господина на другого.
Я нахмурился. Да, похоже, цепь у нее внутри порвалась окончательно…
– Ты точно уверена? – переспросил я. – Ну да, он самодовольный аристократ; ну да, у него просто мания коллекционировать жен; но все равно он хороший начальник, куда лучше вашей Балкиды. Начнем с того, что ты уже не будешь ра… в смысле, потомственной стражницей. У тебя будет куда больше свободы – и золота тоже, если тебе нужно золото.
– Да нет. И я не хочу оставаться в Иерусалиме.
– А почему бы и нет? Благодаря Кольцу это теперь пуп земли!
– Ну да, но это же не Сава. Мой дом не здесь.
И внезапно в ее глазах вспыхнуло то самое пламя, которое я видел накануне. Оно пылало все так же ярко, но менее яростно. Без гнева, без фанатизма. Девушка улыбнулась мне.
– Я ведь не лгала тебе тогда, прошлой ночью. Должность стражницы, все, что я делала, – да, я служила этим царице, но и Саве тоже. Я люблю ее горы, ее леса; люблю пустыню, виднеющуюся за пределами полей. Моя мать показала мне все это, Бартимеус, когда я была еще совсем маленькой. И одна мысль о том, что я никогда туда не вернусь, не вернусь к ней… – Она осеклась. – Ты себе просто не представляешь, что это такое.
– Вообще-то представляю, – возразил я. – Кстати, раз уж речь зашла об этом..
– Да, конечно! – Ашмира решительно встала. – Пора. Я вижу. Надо тебя отпустить.
Это лишний раз доказывает, что никакая она не волшебница. Со времен древнего Урука любая моя служба заканчивалась одним и тем же: грязной перебранкой, в ходе которой хозяин отказывается меня отпускать, а я превращаюсь в хихикающий труп или ламию с кровавыми когтями, чтобы его «переубедить». Но девушка, освободившись сама, была только рада отпустить на волю и меня тоже. Не торгуясь, без скандала. Я так удивился, что даже ничего не сказал.
Я медленно поднялся на ноги. Девушка озиралась по сторонам.
– Нам понадобится пентакль, – сказала она.
– Да. А лучше два. Тут где-то должна быть пара пентаклей…
Мы порыскали по залу и довольно скоро обнаружили уголок пентаграммы, торчащий из-под обугленного ковра. Я принялся расшвыривать мебель, которая стояла сверху, а девушка стояла и наблюдала за мной с тем же холодным самообладанием, которое я заметил за ней еще тогда, в ущелье. Тут мне пришел в голову один вопрос.
– Ашмира, – спросил я, пинком отправляя опрокинутый столик на другой конец зала, – а если ты вернешься в Саву, что ты там делать-то будешь? И потом, как же царица? Судя по ее сегодняшнему поведению, она не обрадуется, если ты будешь ошиваться у нее под боком.
К моему удивлению, девушка, не задумываясь, ответила:
– А я и не собираюсь ошиваться в Марибе. Наймусь к торговцам ладаном, буду охранять их караваны по пути через Аравию. Насколько я знаю, в пустыне их подстерегает немало опасностей: разбойники, джинны всякие. Думаю, с ними я управлюсь.
Я одобрительно швырнул через плечо антикварный диванчик. Идея и впрямь была недурная.