– Эй, молодой человек! Вы, вы, бригадмилец.
– Что такое? – молодой бригадмилец обернулся. – Вспомнили что-то, товарищ?
– Да нет, не в том дело… Просто один мой знакомый тоже в подобной бригаде, в районе Курдина патрулирует, там, где четвертая мужская школа, знаете?
– Знаю. Только там с химзавода ребята, а мы – стройтрестовские.
– А там у них опорный пункт где?
– Кажется, где-то на Советской, за школой.
– Спасибо.
Поблагодарив парня, Раничев задумчиво зашагал в центр. Остановился у попавшегося по пути киоска, накупил газет – «Правду», «Известия», «Рабочий край», сунул их в карман пальто и, перейдя улицу, остановился у автобусной остановки, напротив витрины магазина «Оптика». Автобуса долго не было, и Иван от нечего делать пялился на витрину, а когда подошел под завязку набитый людьми «ЗиС», не поехал, а зашел в магазин, где купил очки с простыми стеклами в тонкой золоченой оправе, делавшими Раничева похожим если и не на главу кадетской партии Милюкова, то на партийного функционера – точно. Поправив шляпу, Иван вышел из магазина и, решив не терять времени зря, поймал бежевую в шашечках «Победу» – такси – да поехал на Курдина, к четвертой мужской школе. Обойдя школьный стадион с азартно играющими в футбол ребятами, он вышел на Советскую и, немного пройдя, обнаружил на одном из добротных, недавно оштукатуренных, домов красную табличку с надписью «Опорный пункт милиции» и номером телефона. Запомнив номер, Раничев перешел на другую сторону улицы, к телефонам-автоматам, и, прикрыв за собою железную дверь будки, закрутил диск.
– Опорный пункт? Это из горкома звонят. Нет, не по поводу взносов. Бригадмильцы у вас обычно как патрулируют? С восьми до одиннадцати? Понятно. Мы к вам подошлем агитатора с лекцией о международном положении. К какому часу подойдет? А вот к восьми и подойдет, ничего, на патрулирование и попозже выйдут. Там ведь с химзавода все? Ну и отлично. Да, агитатора зовут Петров Иван Петрович – человек он знающий, много чего повидавший.
До вечера еще оставалась целая уйма времени. Иван зашел в ресторан, пообедал и неспешно направился домой, на Героев-полярников. Дождь перестал, и сквозь разрывы облаков проглянуло солнце. Встречавшиеся на пути прохожие улыбались и, обходя лужи, вежливо раскланивались друг с другом.
– Эй, дядя Иван, подождите!
Раничев оглянулся: через улицу, прямо по лужам, бежал Генька. В расстегнутом пальто, с развевающимся на ветру галстуком и улыбкой во все лицо.
– А я смотрю, вроде бы вы… Дядя Иван, я контрольную по арифметике на «хорошо» написал!
– Молодец, – одобрительно кивнул Раничев. – У нас по пути мороженицы нет?
– Как же нет? А павильон в сквере?
Свернули в сквер. В павильоне «Соки-воды» Иван угостил Геньку молочным мороженым по два рубля за сто граммов, взял и себе, с сиропом, хотел было еще и пару бутылок пива, дорогого, по восемь рублей, но раздумал – вечером он должен был выглядеть, словно на приеме у английской королевы. Да, еще нужно было замотивировать его вечерний уход из дома.
– А я вот в театр сегодня собрался, – доев мороженое, улыбнулся Иван. – Хорошую пьесу дают, по Чехову.
– Мы его еще не проходили… Но я читал – «Лошадиная фамилия», «Хамельон»… А вот «Вишневый сад» мне совсем не понравился, а вам?
– Ну как тебе сказать? Все-таки – классика.
– Дядя Иван, у нас на следующей неделе сбор – ну в честь Дня рождения комсомола, помните, я говорил?
– Да помню.
– И вы обещали песню со мной разучить, ну, на гитаре. Будем сегодня?
Раничев вздохнул:
– К сожалению, сегодня не получится, Генька, в театр ухожу. А вот завтра – в самый раз. Ну что, идем? Мать, поди, волнуется – где это ты так задержался?
Генька вдруг погрустнел:
– Знаете, дядя Ваня, а мы с мамой, наверное, скоро уедем… Ой! – он вдруг закрыл рот ладонью. – Проговорился! Вы только, пожалуйста, не говорите маме, что я вам сказал, ладно?
– Ладно. А почему такая тайна?
Пацан нахмурился:
– Мама говорит, Николай Силыч не захочет, чтобы мы уехали… Ой, вы и ему не говорите!
– Не скажу, – Иван потрепал Геньку по волосам. – А куда собрались-то? Поди, на север?
– Не-а, наоборот, на юга, в Краснодар! Там мамина тетка, теть Зина, у нее свой дом с садом, такой красивый, и… Вообще там здорово! Хотя и здесь… с ребятами расставаться грустно.
– С какими ребятами, с Егозой, что ли?
Генька засмеялся:
– Скажете тоже! С друзьями школьными, у нас знаете какое звено?! Сильное. Я, Мишка Васильков, Колька, Дашка с Наташкой – все друг за друга горой.
– Здорово, – согласился Раничев. – Ну раз вы такие друзья, так ты летом возьми да и пригласи их к себе в Краснодар.
– Ой! – мальчик засиял. – И правда! Мама только рада будет…
Раничев усмехнулся. Это хорошо, что Надя с Генькой уедут, это прекрасно просто, все ж таки почему-то не хотелось, чтобы с ними случилось что-нибудь нехорошее. Может быть, потому, что Иван помимо своей воли сильно привязался и к Надежде, и к Геньке. Пацан вообще был славным, да и Надя, как оказалась, вовсе не походила на содержательницу бандитской малины. Правда, любила хорошо одеться – а какая женщина этого не любит? – и, кажется, сильно боялась Силыча. А вот к Раничеву относилась хорошо – кормила обедом и ужином, искренне смеялась над шуткам, вообще, похоже, Иван ей нравился, и, может быть, даже не столько в сексуальном смысле – как красивый и сильный мужчина – а как порядочный человек. Надежда даже как-то что-то такое высказала по этому поводу. Да-а, по сути – несчастная женщина. И, наверное, именно при первой встрече с Иваном она и была искренней, а потом… потом – все на людях.
Придя домой, Раничев с удовольствием попил с Надеждой и Генькой чаю с мягкими, усыпанными маком, баранками, затем поднялся к себе, разложив на столе газеты – к вечернему выступлению следовало подготовиться. Так, о чем там пишут? О грядущем укрупнении колхозов – ну это, пожалуй не надо. А вот и вполне подходящее – полный текст ноты правительства СССР правительству ФНРЮ от 28 сентября сего года – месяца не прошло – за подписью замминистра иностранных дел А.А.Громыко…
«…руководители югославского правительства вели и продолжают вести свою враждебную и подрывную работу против СССР… теперешнее югославское правительство находится в полной зависимости от иностранных империалистических кругов и превратилось в орудие их агрессивной политики… Советский Союз отныне считает себя свободным от обязательств…» В общем, как в том анекдоте – «Да здравствует клика Тито!»
Вечером Иван вышел на крыльцо – в распахнутом пальто, в белой рубашке с галстуком, в светло-сером элегантном костюме, при шляпе. Вышел заранее – для полноты образа требовалось еще прикупить солидный кожаный портфель – такие как раз продавались в универмаге РАЙПО, там же, на Советской.
– Генька говорит, в театр собрались? – Надежда вышла на веранду с тазиком, полным только что выстиранного белья.
– В театр, – Иван улыбнулся.
– Сто лет не была в театре, – вдруг вздохнула Надя. – Да и в кино-то никто не зовет, разве что Генька. Счастливо вам сходить, Иван.
– Спасибо.
Приподняв шляпу, Раничев направился в сторону центра, там – он точно знал – находилась телефонная будка, можно было вызвать такси – уж больно не хотелось полгорода тащиться пешком. Ага, вот и телефон… Черт! Оторвана трубка. Вот шпана поганая, руки бы поотрывать!
– Эй, дядя, закурить не найдется?
Из подворотни вывалили трое – начищенные сапоги, длинные пальто, надвинутые на самые глаза кепочки, в уголках губ словно бы приклеились папироски. Курить вам нечего, как же! У того, что в центре, – белое кашне на шее.
Остановившись, Иван подождал гопников и, не говоря, ни слова, резко ударил того, что в кашне, кулаком в челюсть. Бил от души – гопник, жалобно вскрикнув, отлетел куда-то к забору, глухо ударившись головой об мокрые доски. Не давая опомниться, Раничев саданул ногой второго, третий успел отскочить в сторону и, вытянув вперед руку с зажатой в ней финкой, нервно заорал:
– Не подходи, падла, не подходи!
Иван – по-прежнему молча, что сильно действовало гопникам на нервы, еще раз ударил ногой упавшего – не того, что в кашне, там, похоже, особого успокоения не требовалось, а другого, и, схватив с земли камень, резко швырнул его прямо в рожу оставшегося на ногах парня. Тот увернулся, но Раничев достал его ногой – блеснув фиксатым ртом, гопник впечатался в стену рядом с телефонной будкой, финка его, жалобно звякнув, упала на тротуар. Иван подобрал ее и забросил в лужу.
– С-сука… – сползая по стене, зашипел гоп-стопник.
Раничев безо всякой жалости ударил его кулаком в живот:
– Не ругайся. Нехорошо это.
– Мы тя достанем, фраерок! – это очнулся тот, с кашне.
Иван подошел к нему и, отвесив хлесткую затрещину, ухватил за руку:
– Палец сломать, гнида?
Гопник заверещал от боли. А потом и завыл – Раничев все ж таки привел свою угрозу в действие. Никакой жалости к подобным шакалам он не чувствовал – навидался в далеком прошлом – и прекрасно знал: тут так, или ты их, или они тебя. Договориться миром никак не получится.
– Будешь орать – сверну шею! – Иван усмехнулся. – Надо же, щенки! На кого напасть решили? Силычу расскажу – долго смеяться будет.
– Так ты с Силычем? – удивленно спросил тот, что у стены. – Так бы сразу и сказал… Зачем пальцы-то ломать, дядя? Больно ведь.
– Больно им, – Раничев пожал плечами. – Скажите спасибо, что вообще на тот свет не отправил. А ну, пошли с глаз моих!
Постанывая и глухо ругаясь, гопники удалились в ночь. Иван прошел еще полквартала, пока наконец не отыскал работающий телефон. Такси – шикарный «ЗИМ» – приехало на удивление быстро, заметив стоявшего на дороге Ивана, водитель притормозил и высунулся в окно:
– Вы вызвали?
– Я. – Раничев с удовольствием уселся в просторный салон.
– Куда везти? – обернулся таксист в лихо заломленной на затылок фуражке с эмблемой угрюмовского таксопарка.