Не менее выразительно писал о Фердинанде один современный испанский историк, который осторожности ради отзыв об этом монархе вложил в уста его недоброжелателей, хотя сам он, вероятно, разделял эти негативные мнения.
«В глазах очернителей Фердинанд — это человек с извращенными наклонностями, деятель, который на каждом шагу прибегает к неблаговидным приемам, бессовестный лицемер, дурной отец, который преспокойно приносил в жертву своих чад, когда дело шло о его собственной выгоде, мастер наитемнейших комбинаций, всегда замаскированных благородными и бессодержательными фразами, ханжа, который свои низменные инстинкты искусно прикрывал религиозными мотивами, обманщик, который постоянно нарушал христианские заповеди и законы своей страны, хитрец и завистник, который готов был сжить со свету всех, кто поднимался над уровнем жалкой посредственности, будь то Колумб, Сиснерос или Великий капитан [завоеватель Неаполя Гонсало де Кордова], гнусный скупец и алчный барышник, вероломный государь, который с легким сердцем прибегал к яду, когда надо было устранить тех, кто стоял на его дороге» (61, 9).
Этих принципов Фердинанд придерживался с железной последовательностью. В 1492 году он поддержал Колумба, но, когда мавр сделал свое дело, он счел нужным от мавра избавиться.
Делить с первооткрывателем Нового Света доходы и власть Фердинанд не желал, и он с легким сердцем нарушил все соглашения и повернулся к Колумбу спиной. Впрочем, в данном случае он следовал примеру королевы.
В 1492 году Фердинанд охотно внимал убеждениям покровителей Колумба.
Не он должен был давать деньги на его экспедицию, не он нес ответственность за ее исход. Но западный путь в Индию нужен был и Арагонскому королевству; можно было не сомневаться, что буде экспедиция увенчается успехом, то и арагонской казне перепадет какая-то доля доходов с новооткрытых земель.
О народах этих земель думать еще было рано. Но придет пора, и Фердинанд с холодной жестокостью проведет в жизнь программу полного закабаления индейцев Нового Света.
В 1492 году королю исполнилось 38 лет (он на два года был моложе Изабеллы), и предстояло ему царствовать 24 года и на двенадцать лет пережить свою супругу. Был он в расцвете сил, полон энергии, он уже знал, когда и каким образом будет нарушено соглашение с Боабдилем гранадским (Боабдиль сдался, когда его заверили, что мусульман в Гранаде не будут преследовать), он уже наметил совместно с королевой план изгнания из Испании евреев и готов был, «скрывая свое лисье существо», принять предложения и требования Колумба.
Королева. Спору нет, она была мудрее и прозорливее своего мужа. Природа наделила ее ясным умом, решимостью, незаурядными способностями и великим обаянием. Неуклонно, последовательно, действенно она преследовала цели, которые поставила перед собой, силой захватив кастильский престол.
Она умела выбирать себе помощников, и они служили ей с беззаветной преданностью. Не только потому, что поддавались ее чарам. Не щедро, но и не скупо она вознаграждала за оказанные услуги и доверяла своим избранникам.
О ее мягкой улыбке и синих лучистых глазах придворные пииты слагали хвалебные оды. Но случалось — пиитам такое приходилось наблюдать не раз, — что от одного-единственного неосторожного слова, от ничтожного промаха, от дурно исполненного приказа леденели ее глаза, сжимались губы, в голосе, ангельском и сладкозвучном, прорезывались свистящие нотки.
Она была добра к нужным людям. Она была беспощадна ко всем, кто был ей неугоден. Беспощадна и неумолима. Не личными симпатиями и антипатиями руководствовалась она, милуя и карая своих подданных. Как усохшую ветвь, она отсекала от ствола власти любого деятеля, чьи поступки, убеждения, мысли не согласны были с державными интересами или с принципами единой и истинной веры.
Принципы веры и державные интересы переплетались между собой теснейшим образом. Она была свято убеждена — бог благословил и одобрил костры святой инквизиции, ибо ее помыслы были высоки и чисты: Испания должна стать царством божьим на земле, могучим и процветающим, землей обетованной, в которой не будет ни мавра, ни иудея и откуда во ад отправлены будут все дурные христиане.
Она обладала острым умом, необыкновенной памятью, умением мгновенно схватывать суть любого государственного дела.
Кинтанилья и Сантанхель считали лучше ее. Деса был сильнее в богословии, король Фердинанд в искусстве темных дипломатических интриг.
Однако и в части финансов, и в сфере религиозной политики, и в вопросах войны и мира решающее слово принадлежало королеве, и слово это было продуманным и веским.
Фердинанд был беспринципным лицемером, Изабелла лицемеркой принципиальной. Она нарушала обещания и договоры, когда в том видела государственную необходимость. Без лисьей хитрости Фердинанда, с печальной миной, с глубоким сокрушением, и жертвы ее вероломных решений до конца своих дней сохраняли веру в ее справедливость и тешили себя напрасными надеждами на ее милость.
Она навечно пленила душу Колумба. Пережив королеву, он горячо молился за упокой ее души. Он помнил — она велела снять с него кандалы в злосчастном 1500 году, и забывал, что не без ее ведома он был в эти кандалы закован.
Католические Короли… Это звание Изабелле и Фердинанду в 1493 году присвоил папа Александр VI за рвение в делах истинной веры и за одоление гранадских супостатов. Себя они таковыми считали и до папского пожалования. Разве не промыслом господним одолели они своих врагов, утвердились на шатких престолах, выпололи сорные травы ересей, захватили последний оплот богомерзких мавров?
Deus vult — господь желает — таков был девиз первых крестоносцев, которых Петр Амьенский повел в Святую землю.
Deus vult — так думали католические короли в январе 1492 года, утверждая Колумбов проект.
Cui prodest? Кому он был выгоден? Кому нужны были несметные богатства стран Востока? Кому по душе был новый крестовый поход в земли азиатских язычников? Кому грезилась великая Кастильско-Арагонская империя, владеющая чудо-городами Катая и долиной Ганга? На этот вопрос католическая чета, единая в своих помыслах и расчетах, могла с большим основанием, чем все ее советники, ответить — НАМ!
ПОБЕДА В САНТА-ФЕ
Формула «Cui prodest?» объясняет многое, но далеко не все. Она действует безотказно, когда речь идет о деле заурядном, ясном, сулящем несомненные выгоды. Она, однако, не всегда применима, коли замыслы и проекты необычны и безумны…
Замысел Колумба, безумный и дерзкий, туго внедрялся в сознание его современников. Правда, к экстравагантным предложениям упрямого генуэзца за шесть с половиной лет успели уже притерпеться в Кастилии, но и в начале 1492 года они вызывали недоумение и сомнения.
К несчастью, никто не вел протоколов на переговорах в Санта-Фе. Не оставили мемуаров и их непосредственные участники. Только папский легат Алессандро Джеральдини упомянул о горячих спорах между сторонниками и противниками проекта. Но его «Itenerarium» — записки о пребывании в Испании — увидели свет спустя сто с лишним лет после смерти автора, и создается впечатление, что чья-то рука внесла дополнения и поправки в первоначальный текст рукописи.
Версии же Фернандо Колона и Лас Касаса чрезвычайно интересны, драматичны и, увы, не слишком правдоподобны. Во всяком случае, их сообщения о событиях в Санта-Фе навсегда останутся истинным кладом для романистов и авторов киносценариев…
Оба они писали, что в один далеко не прекрасный для Колумба момент переговоры зашли в тупик. Королева склонилась на сторону противников проекта, и, получив отказ, Колумб покинул Гранаду и отправился в сторону Кордовы в намерении навсегда докинуть Кастилию и перебраться во Францию, где уже третий год боролся за проект западного пути его брат Бартоломе.
Между тем к королеве явился Луис де Сантанхель. Хотя говорил он с Изабеллой без свидетелей, но это нисколько не помешало Лас Касасу вставить в его уста длинную речь в защиту Колумбова проекта. Далее оба автора утверждают: произошло чудо — королева вняла доводам Сантанхеля и послала вдогонку беглецу придворного альгвазила. Альгвазил настиг Колумба в двух лигах от Гранады, у моста Пинос, генуэзец возвратился в королевский лагерь, и все его требования были немедленно и полностью удовлетворены.
Мы склонны думать, что не было ни исхода из Гранады, ни погони за автором проекта, ни эффектной развязки великой драмы. Сам Колумб, отдавая должное Сантанхелю, считал, что, помимо него, решающую роль в переговорах сыграли Деса и Кабрера, Джеральдини отдавал в этом смысле пальму первенства кардиналу Мендосе, а король Фердинанд в 1508 году, когда Изабеллы уже не было на свете, заявил, что он «явился причиной того, что эти острова были открыты».
Очевидно, Изабелла действительно долго не желала принять окончательного решения, весьма возможно, что Колумб известил ее о своем намерении отправиться во Францию, и в момент, когда королева впала в наибольшие сомнения, совместное вмешательство нескольких влиятельных советников склонило чашу весов в пользу Колумба.
Бальестерос-и-Беретта полагает, что был и мост Пинос, и придворный альгвазил, но вся история исхода Колумба не что иное, как комедия, разыгранная им совместно с Сантанхелем. Пока Колумб, «медленно поспешая», ехал на муле по кордовской дороге, Сантанхель завоевал согласие королевы. Предположение более чем сомнительное, учитывая бескомпромиссный нрав Колумба.
В 1524 году Диего Колон не без раздражения писал, чтo королевская чета вняла убеждениям доброжелателей его отца, «дабы не приписали их высочествам боязни издержек» (56, VIII, 397). Такого рода помыслы вряд ли тревожили королеву и короля, ибо их советники в равной мере не склонны были транжирить деньги, да и не посмели бы они осуждать своих государей, но, бесспорно, королева без энтузиазма относилась к проекту Колумба главным образом потому, что в кастильской казне в январе 1492 года было хоть шаром покати.
Контрибуция, которую уплатил бывший властитель Гранады Боабдиль, ушла на оплату срочных долгов, наличных денег не было, предстояла же расплата с войском, требовались десятки миллионов мараведи на укрепление северных границ — война с Францией могла разразиться в любой момент. С финансовыми затруднениями королевы связана еще одна прекрасная легенда. Фернандо Колон и Лас Касас уверяли, будто королева настолько была тронута доводами Сантанхеля, что выразила готовность заложить свои драгоценности, каковое предложение хранитель арагонской дворцовой казны великодушно отклонил, заявив, что и без залога даст взаймы нужную для снаряжения экспедиции сумму. Испанский историк Писсарро-и-Орельяна, который писал спустя сто лет после Фернандо Колона и Лас Касаса, внес в беседу королевы и Сантанхеля маленькую поправку, отметив, что Сантанхель драгоценности все же взял, после чего выдал ее высочеству 16 тысяч эскудо.