Да, отправляясь в новое плавание, Адмирал больше всего беспокоился о своих сыновьях, он знал, что, если не доведется ему вернуться из дальнего путешествия, их высочества сделают все возможное, чтобы лишить его наследников прав и привилегий, зафиксированных в капитуляции 1492 года и в позднейших актах. Поэтому Адмирал ранней весной 1502 года снял копии со всех договоров, указов и грамот, подтверждающих его титулы и привилегии и право передачи этих титулов прямым своим наследникам. Оригиналы этих документов он вручил Гаспару Горисьо, дабы тот хранил их как зеницу ока, одну из копий велел переслать Алонсо Санчесу Карвахалю, а две прочие передал Никколо Одериго. Горисьо и Карвахаль были подданными их высочеств, государей хитроумных и изобретательных, но Одериго королевской чете был неподвластен. В случае весьма возможных «недоразумений» он смог бы предъявить формально заверенные копии актов, от которых зависела судьба сыновей и внуков великого генуэзца.
Собрание этих документов получило название «Книги привилегий»[77].
Одновременно Адмирал составил завещание и передал своему первенцу Диего наставление, которым тот должен был руководствоваться в случае отцовской смерти.
Характерная деталь: хранитель оригинала «Книги привилегий» Гаспар Горисьо вел переписку с Адмиралом через Франческо Ривароля, генуэзского банкира, обосновавшегося в Севилье.
«Книге привилегий» Адмирал придавал не меньшее значение, чем незаконченной «Книге пророчеств». Надежно пристроив эти труды, Адмирал целиком отдался делам новой экспедиции.
ПОДГОТОВКА ЭКСПЕДИЦИИ И ПЕРЕХОД ЧЕРЕЗ МОРЕ-ОКЕАН
Севильское ведомство Фонсеки взялось за снаряжение экспедиции только после того, как в Индии была отправлена флотилия Овандо. Однако армада Адмирала снаряжалась в стремительном темпе, по всей вероятности, и королевская чета, и Фонсека желали как можно скорее спровадить беспокойного генуэзца в дальнее плавание.
Цели экспедиции были четко определены в инструкции королевской четы Адмиралу, подписанной в городке Валенсия-де-ла-Торре 14 марта 1502 года.
Адмирал должен был «следовать… прямым путем… с тем, чтобы открыть острова и материк, что лежат в Индиях, в той части, которая входит в наши владения»[78]. На островах и материке, если таковые будут открыты, Адмирал обязан был доведаться, есть ли там золото, серебро, жемчуг, драгоценные камни и прочие ценности. Участникам экспедиции строго-настрого возбранялось выменивать на кастильские товары любые местные ценности.
В тот же день, 14 марта, их высочества разъяснили Адмиралу, что на Эспаньолу ему заходить без крайней надобности не рекомендуется. Однако, «если явится в том крайняя нужда, то на короткий срок не возбраняется зайти на Эспаньолу на обратном пути».
Зато королевская чета разрешила Адмиралу взять в плавание тринадцатилетнего Фернандо Колона. Адмиралу было также дозволено прихватить с собой «аделантадо» Бартоломе Колумба.
По мысли Адмирала, свое плавание он должен был завершить в морях, омывающих Индию и Эфиопию. Эти моря входили в сферу португальской экспансии, и король Мануэл уже успел пожать плоды открытий Васко да Гамы.
Во избежание дипломатических осложнений Изабелла и Фердинанд снабдили Адмирала рекомендательным письмом к португальскому представителю в Индии (имя его указано не было).
Разумеется, это любезное письмо адресату не было доставлено; в моря, омывающие истинную Индию, Адмирал мог пройти лишь Магеллановым проливом, который открыт был восемнадцать лет спустя. Но совершенно очевидно, что их высочества разделяли надежды Адмирала на обретение прямого пути к Золотому Херсонесу и Maлабару и полагали, что четвертое плавание будет плаванием кругосветным.
В состав снаряжаемой флотилии входили четыре каравеллы, «Санта-Мария», или «Капитана» (флагман), «Гальега», «Сантьяго-де-Палос», или «Бермуда», и «Вискайна». Это были небольшие суда типа знаменитой «Ниньи».
Сохранились довольно детальные сведения об участниках этой экспедиции. Капитанами «Санта-Марии», «Гальеги» и «Сантьяго-де-Палос» были соответственно: Диего Тристан, Педро де Торрерос и Франсиско де Поррас.
Бартоломе Колумб никакого официального поста не занимал, но состоял в списках команды каравеллы «Сантьяго-де-Палос» и не раз выручал этот корабль из беды.
«Злыми гениями» экспедиции оказались братья Франсиско и Диего Поррасы. Франсиско занимал пост капитана, Диего был главным нотариусом флотилии. Фернандо Колон, который прошел в этом плавании отличную морскую школу, писал, что эти люди, едва не погубившие экспедицию на самом трудном ее этапе, были креатурами Фонсеки и главного казначея Кастилии Моралеса, любовника их сестры (58, 315).
Зато в этом плавании семья Колумбов приобрела верного друга, волонтера Диего Мендеса, оказавшего Адмиралу исключительно важные услуги.
Всего вышло в плавание 140 или 150 человек. Добавим, что никогда еще не сопровождало Адмирала такое множество генуэзцев. По крайней мере, десяток земляков Адмирала участвовали в четвертой его экспедиции.
С источниками, отражающими историю этого плавания, дело обстоит куда лучше, чем с материалами второй и третьей экспедиций. Прежде всего потому, что подробное описание четвертого плавания дал непосредственный и весьма осведомленный его участник — Фернандо Колон. Сохранился краткий отчет Диего Порраса, в котором приведены данные об экипажах флотилии, очень интересные сведения о трагических событиях последнего этапа плавания содержатся в завещании Диего Мендеса. И наконец, перу самого Адмирала принадлежит письмо, которое он написал королевской чете на Ямайке 7 июля 1503 года. Два года спустя оно было издано в итальянском переводе в Венеции под интригующим титулом «Lettera rarrissima» — «Любопытнейшее письмо», и так его до сих пор называют колумбоведы[79].
Флотилия снаряжалась в Севилье и оттуда вышла 13 апреля 1502 года. Но не к берегам Индий, а в Кадис, где на корабли погружен был провиант. В среду, 9 мая, корабли покинули Кадис и взяли курс на Канарские острова. Без каких бы то ни было происшествий Адмирал в четвертый раз пересек с востока на запад Атлантику и 15 июня отдал якорь у острова Мартиника. Оттуда он направился на северо-запад к Кубе. К несчастью, уже в самом начале выявилось, что «Сантьяго-де-Палос» плохо приспособлен для дальнего плавания. Адмирал с полным основанием назвал это судно «небезупречным кораблем», и свой дурной нрав «Сантьяго-де-Палос» проявил у берегов острова Пуэрто-Рико.
Во избежание дальнейших неприятностей необходимо было обменять «небезупречный корабль» на другое, более ходкое судно, а сделать это можно было только в Санто-Доминго. Скрепя сердце Адмирал решил зайти в эту запретную гавань.
Не входя в устье реки Осамы, Адмирал 29 июня направил на берег капитана Педро де Торрероса с запиской правителю Овандо. Как раз в это время Овандо готовил к отправке в Кастилию большую флотилию, а между тем по многим признакам Адмирал заключил, что вот-вот нагрянет сокрушительный ураган. На этот счет он предупредил Овандо и попросил разрешения ввести свои корабли в гавань.
Разрешения Овандо не дал и, пренебрегая советами Адмирала, приказал капитанам своей флотилии выводить корабли в море. Ураган налетел на следующий день, и девятнадцать кораблей пошли ко дну. Погиб командир флотилии, старый соратник Адмирала Антонио де Торрес, погиб Ролдан, погиб бывший судья-ревизор Бобадилья, которого Овандо отправил в Кастилию. Из всей флотилии уцелел лишь один корабль — маленькое суденышко «Агуха», и на нем было доставлено в Кастилию принадлежащее Адмиралу золото — его отправил с Эспаньолы Карвахаль. «Во всем этом, — писал Фернандо Колон, — вижу я промысел господний, ибо, если бы они [Бобадилья и Ролдан] добрались бы до Кастилии, никогда не были бы они наказаны так, как этого заслуживали» (58, 207).
Адмирал, не имея возможности войти в безопасное устье Осамы, заблаговременно укрыл корабли в низовьях реки Хайны — она впадала в море неподалеку от Санто-Доминго. И все же ураган рассеял его флотилию, причем Адмирал спас от гибели флагманский корабль. Но состояние духа у него было ужасное. «Разве на моем месте, — писал он, — любой смертный, будь он даже Иовом, не впал бы в отчаяние, видя, что в час, когда дело шло о моем спасении и о спасении моего сына, брата, друзей, запрещено мне было приближаться к земле, к гаваням, которые я промыслом божиим приобрел для Испании в кровавом поту» (24, 451).
ОТКРЫТИЕ ГОНДУРАСА И СТРАНЫ ВЕРАГУА
Разъединенная бурей флотилия 3 июля собралась в месте заранее предусмотренного Адмиралом рандеву — в бухте Пуэрто-Вьехо-де-Асуа, милях в пятидесяти к западу от Санто-Доминго. Неделю спустя Адмирал вышел в море и, обойдя с юга Ямайку, направился на север к околокубинским Садам Королевы, а оттуда круто повернул на юго-запад. За три дня, с 27 по 30 июля, флотилия пересекла Карибское море и достигла небольшого архипелага Ислас-де-Баиа у берегов неведомой земли. Если бы Адмирал пошел на запад, он вскоре привел бы флотилию к полуострову Юкатану, и, возможно, Мексика была бы открыта на пятнадцать лет раньше. Но Адмирал двинулся на восток-юго-восток, он полагал, что где-то на юге должен быть пролив, отделяющий Золотой Херсонес от островов Малайского архипелага, и решил во что бы то ни стало этот пролив найти.
У материкового берега порой трудно было лотом нащупать дно, и поэтому Адмирал назвал новооткрытое побережье страной Ондурас (honduras — по-испански «глубины»)[80].
У острова Бонака в архипелаге Ислас-де-Баиа моряки встретили огромное каноэ, очень длинное и широкое, с тростниковой хижинной надстройкой. Адмирал «полонил» капитана этой лодки, окрестил его Хуаном Пересом и сделал своим толмачом и лоцманом.
Берег Гондураса сперва тянется к востоку, а затем у мыса, которому Колумб дал название Грасьяс-а-Дьоо (Благодарение богу), круто поворачивает на юг, в том направлении, куда и должен был глава экспедиции вести свою флотилию. Однако до благословенного мыса — а лежал этот мыс всего лишь в трехстах милях от того места, где Адмирал вышел к материковому берегу, — он тащился двадцать восемь дней, все