Не останавливаясь на достигнутом удовольствии, стянул с себя камуфляжные брюки, под которыми томились намокшие от пота изначальные трусы с пальмами и корабликами.
Борисыч же в водной феерии не участвовал — он оглядывал берег и горизонт. Потом перебрался на скамью к Алексею.
— Плохо, Леша, — сказал он.
— А чего? — Алексей отжимал за борт футболку «Рыбфлот». — Чего плохого-то?
— Не отстанут они, вот чего. Раз уж кто-то из нас им так понадобился…
— Интересно узнать — кто, — пробормотал моряк.
— Согласен, Леша, согласен, но сейчас не до того. Куда мы плывем?
— В какой-нибудь город на берегу, Любка права. Должны же у них быть города на берегу? Или деревни… Где есть телефон.
— Если так, то велика вероятность, что нас будут ждать. Может, они там держат отряд. Или окажутся там раньше нас.
— Как у них выйдет раньше?
— По дороге, на машинах.
— Да ты что, отец, мы жарим узлов под двадцать — двадцать пять! Плывем по прямой! Ни корней, ни колдобин. Не, на машинах нас не обойти.
— Сколько, говоришь, мы жарим? — Борисыч зачерпнул ладонью воду, увлажнил лицо и шею.
— Узлов двадцать. Умножай на два. Сорок километров, по-вашему. По такой воде разгонимся, думаю, и до тридцати.
— А если они на вертолете?
— А ты видел его? Будь у них вертолет, давно бы жужжал над головой… Не, отец, не то. Вот ероплан ихний, что кружил над полем, — этот да, должен привалить. Кстати, запаздывает что-то… — Алексей натянул на тело мокрую футболку. При жаре сохнуть ей — минуту.
— Самолет тебя не пугает?
— А тебя? — Алексей провел ладонью по небритому подбородку и сморщился от неудовольствия. — Чем он нам страшен? Стрелять не будут, раз кто-то из нас им живым нужен. Увидит сверху? Так они и так в курсе, куда мы чешем. Те, из грузовика, видели, куда мы отчалили. Сообразят, что мы пойдем вдоль берега.
— Но если и так знают, чего им лететь?
— Убедиться. А ну как мы мористее ломанулись! Любка, ты чего там выглядываешь?
— Может, корабль какой… Тут места судоходные, может, подберут.
— А…
Борисыч намочил также свою кепку, мокрую надел, но нельзя было сказать, что жара угнетает его, мучает, не дает жизни. Нет, с виду он переносил пекло спокойно.
— Самое худшее с этими поселениями, Леша, что они могли дать знать не только туда, а по всей округе. И обязали ловить нас всех крестьян, рыбаков, местную полицию.
— Скажешь тоже, Борисыч! Ага, объявили аврал по всей Колумбии… Ладно, доплывем — придумаем.
— Вот так живешь, — говорила тем временем Татьяна больше себе, чем кому-то еще, наклонившись над водой, — сдаешь экзамены, ходишь в театры, ведешь умные разговоры. И все оказывается ненужным — для того чтобы просто иметь возможность эту жизнь физиологически продолжать. Причем вляпываешься не потому, что авантюристка или дура, а так… случайно, с бала — да в полымя. И выходит, заниматься надо было другим. Прыгать, бегать, не вылезать из тиров, посещать секцию айкидо…
Пока Татьяна произносила монолог, Вова перебрался с носа на скамейку, сел рядом с девушкой.
— Красавицам унывать нельзя. — Он явно приходил в себя. — Пускай страшненькие унывают.
— Ой, смотрите! Все думала, что там шуршит в куртке. Глядите-ка, шоколадка. — Любка покачивала на ладони, словно взвешивая, плитку в желтой обертке с разноцветными надписями. — Давайте поделим. Есть охота — страсть. Вскрытая, правда, уже…
Она оторвала пустотелую часть обертки, сдвинула «серебрянку» — обнажился обкусанный край.
— И так пить хочется, от сладкого будет совсем невмоготу. — Татьяна, сложив ладони лодочкой, набирала в них воду, сколько поместится, и выливала на себя.
— Во рту — Сахара, северяне! Какие уж тут сладкие парочки, «остановись-сникерсни». — Вова приглаживал мокрые пряди. — Эти бандюганы — прямо как дети, с конфетами ходят. Нет чтоб таскать с собой пузырь с пивом… или что у них тут в почете? Ром небось. А чего, сто пятьдесят рому я б сейчас царапнул.
— Как хотите, я с мужчинами поделю. Леш, — Люба дотянулась до колена моряка, погладила его и повысила голос, чтобы просьба пробилась сквозь тарахтение мотора: — Дай нож! А то не отломать — мягкая, растаяла, зараза.
— На, банкуй, на меня не надо. — Алексей потянулся за ножом.
— Самолет, — вдруг сказал Борисыч.
— Что? — Рука моряка остановилась на полпути к ножнам.
— Самолет.
— Слышишь что-то?
— Кажется, да.
— Какой самолет? — Глаза Любы округлились от ужаса.
— Сейчас увидим какой. Если наш Борисыч не ошибается…
— Я под ковровым бомбометанием был, такое не забудешь… Да вот он! — Указывая, старик вытянул руку, как памятник Ленина.
Из-за деревьев, с той стороны, куда они направлялись, опережая их появление, белокрылой железной птицей вырвался самолет. Оказавшись над океаном, сразу лег на крыло — летчик увидел моторку.
Борисыч одним махом перебрался с Лешиного сиденья на свое, рядом с которым, втиснутый между днищем и бортом, лежал автомат.
— Если над нами пойдет — попробую. — Старик осмотрел оружие, даже проверил, на месте ли пенал с приспособлениями для чистки. — Однажды, помнится, на моих глазах подбили из дедушкиного кольта почтовый кукурузник…
Аккорд седьмойМежду Сциллой и Харибдой
Ничего про это не знал пилот спортивного самолета, собственности аэроклуба «Новая Гранада», на принадлежность к которому указывали золотые кондоры на крыльях, дверце и кабине. Конечно, его предупредили о том, что беглецы вооружены автоматами, а значит, могут и пальнуть, если дистанция позволит. Но не было нужды снижаться, проходить над головами. Ему предписали только обнаружить, следить и быть на связи.
— «Акрил», это «Кондор». Я их вижу.
— Где они? — отозвались наушники.
— Они идут на юг-восток, вдоль береговой границы, сеньор, метров в семистах от берега. Сейчас точно определюсь по месту.
— Отлично, давай.
Головы пассажиров резиновой моторки синхронно поворачивались, следуя за самолетом. А летательный аппарат описал круг, центром которого являлась их «резинка», и снова скрылся за верхушками деревьев тропического леса — чтобы через несколько минут вернуться и сделать новый круг, а потом уйти вперед и пролететь над водами, по которым их моторке только еще предстояло проплыть.
— Прилип, теперь не отвяжется… — Поняв тщетность своих ожиданий, Борисыч отложил автомат.
В лодке установилось тяжелое молчание. Каждому вдруг стало понятно, что еще не конец, что за них взялись крепко. Разговоры как-то сразу стали лишними, все и так было понятно, — что тут обсуждать, перекрикивать мотор…
Вова вернулся на нос, сел, вытянув худые ноги, на ребристое резиновое днище и закрыл глаза. Остальные тоже погрузились в собственные мысли, но настороженно провожали взглядами самолет, когда тот возвращался и описывал дежурный круг. Впрочем, к его навязчивому присутствию над головой вскоре привыкли — все, кроме Любы, которая упорно искала корабль на горизонте, — тем более что пилот по-прежнему не делал попыток приблизиться к лодке. Просто отслеживал на расстоянии.
А по берегу бессменно и бессмысленно тянулся лес. Лишь однажды Борисычу, чаще прочих бросавшему взгляды в ту сторону, удалось разглядеть что-то другое, а именно — впадение в море неширокой реки. Они плыли полчаса или около того. Никто не интересовался временем…
Монотонный гул подвесного мотора, дополнявший движение, исчез, впустив в уши тишину и отдаленное гудение самолета. Прошло несколько секунд, и движок вновь затарахтел, но как-то натужно, то и дело сбиваясь с ритма. Потом кашлянул два раза и окончательно заглох. «Резинка», быстро теряя скорость, без помощи винта недолго скользила в заданном направлении. Михаил рванул шнур стартера — двигатель отозвался холостым кряхтением. Попытка за попыткой завести — и то же самое.
— Чего там?
Не дождавшись ответа, Алексей перебрался на корму. Поднял бензобак, тряхнул, криво усмехнулся, развернул бак боковой стороной к себе, на что-то внимательно посмотрел и положил его на колени.
— Кто мне сказал, что он полный, а? — Теперь не было необходимости кричать, Алексей говорил тихо. Очень тихо.
— Вовик. Он его тащил, — сказал Миша.
— А ты куда смотрел? Сюда надо было смотреть! Видишь, на баке окошко с этой стороны? В нем болтается поплавок и показывает, сколько в этой херовине бензина. Или просто потряс бак — и все ясно.
— Он был тяжелый, — попытался оправдаться Вова. — Кто знал, что его еще трясти надо, как грушу? Или про наворот с поплавком…
— А ты сам! — Михаил постучал по бензобаку на коленях Алексея. — Ты ж моряк, блин, фигли не проверил?
«Рыбфлот» не ответил.
Любка вдруг, неожиданно для всех, заковыристо, по-мужски выматерилась, бросила вглядываться в океан и село на дно, обхватив голову руками.
Алексей выдернул шланг бензопровода и швырнул пустой бак за борт. После чего вернулся на свою банку. И попросил Вовика:
— Дай посмолить.
— Ты ж не куришь, — напомнил владелец сигарет, без особой охоты доставая пачку.
— Захотел. — Алексей прикурил, затянулся. Сигарета оказалась без фильтра, притом крепчайшего табака. Хватило одной затяжки, чтобы зайтись в кашле.
— Стой! — вскрикнул Вова, но опоздал — запущенная щелчком сигарета отправилась в океан.
— Может, теперь захватим самолет? — предложила Татьяна. Лицо ее при этом выражало усталую грусть.
— Ладно тебе острить, острячка. — Люба раздражалась. — Что теперь?
— К берегу, куда еще! Чего ждем? Поплыли! — призвал Михаил.
— Вплавь, что ли, хочешь? — язвительно спросила Люба.
— На хрена, руками погребем.
— Руками ни к чему. Значит… Вот гадость-то… — Алексей сплюнул табачную горечь. — Ядерные.
— Как кубинские, что у нас в начале перестройки продавались. «Лигерос», «Партагос» — классные штуки. У нас «Балтийские» такие же были, — предался воспоминаниям Вовик.
— Значит, так. Вытаскивай банки. Сиденья то есть. Как я делай. — Алексей, упершись шеей и плечами в надувной борт, вдавил подошвы замшевых тапочек в противоположный борт рядом с креплением из толстой резины, в которое уходила деревянная поперечина сиденья. Обхватив руками доску, он потянул ее вверх — от натуги вздулись жилы, побагровело лицо. Сиденье, плотно сжатое с обеих сторон надувными баллонами, никак не желало покидать резиновых пазов.