Сперва был свист. Потом раздался взрыв, переменивший все.
Нееда… Она совсем не пахла, даже вблизи, она не двигалась.
Но акула не ушла, она только отплыла. Она еще ждала. Будь акула чуть умней, попытайся она разобраться, что ее держит, то она определила бы этот предмет наверху как нееда-с-надеждой. Акула (это была крупная белая акула, о чем она сама, ввиду своей тупости, естественно, и не подозревала) продолжила кружение.
Рядом вилась верная, неразлучная рыбка-лоцман, которую почему-то нельзя считать едой. Другой еды, на которую можно переключиться, поблизости не чувствовалось. Акула не успела закончить круг, когда То-Са-мое-Наверху заходило ходуном. Сотрясение толкнуло акулу в бок. Звук, От-Которого-Надо-Держаться-Подаль-ше. Она метнулась прочь, забирая вниз. Туда, Где-Темнее-и-Тише. Но толчки не повторились. Вместо этого… Да, да, да! Так могла двигаться только еда! Еда! Вот она — отделилась от большой нееды!
Акула стремительно понеслась наверх, подчиненная одной цели — сожрать, заполнить брюхо…
На передутых баллонах они могли протянуть еще долго. Резиновая ткань этой лодки была толще и прочнее тех, из которых изготавливали лодки обыкновенные, не предназначенные для военных нужд и морских прогулок с мотором.
Воздух внутри бортов и днища, нагреваемый солнцем, увеличивал давление на стенки. Теплое водное окружение плохо остужало раскаленную резину. Баллоны, стоило к ним притронуться, гулко звенели. Но ткань держала напор.
И могла удерживать натянутые, как струна, волокна от разрыва и дальше, если бы… Если бы акулья кожа не была жесткой и шершавой. Ею акула содрала верхний слой резиновой ткани носовой секции. И ослабленный участок баллона стал поддаваться натиску рвущегося наружу воздуха. Ткань расходилась, образуя микроскопические дырочки. Волокна рвались одно за другим. И резина сдалась. В отверстие с булавочную головку устремилось все наполнение секции, разрывая края прорехи. С оглушительным хлопком воздух вырвался наружу через дыру размером с кулак. Носовая секция резиновой лодки сдулась за секунду.
Татьяна ничего не успела понять. Спина и руки ее за мгновение потеряли опору. Она опрокинулась назад и почувствовала, что вокруг вода. Перед глазами — тоже. Теплая и соленая жидкость хлынула в рот и в ноздри. Инстинкт заставил руки и ноги работать, выталкивая тело наверх.
Воздушная струя сработала как двигатель — столкнула лодку с места, отдалив ее от барахтающейся в воде женщины.
Хлопок, похожий на взрыв, заставил людей в лодке рефлекторно пригнуть головы. Лишь несколько секунд спустя к ним начало приходить понимание того, что произошло и что происходит.
Автомат упал на надувное днище, подпрыгнул, перевернулся, ударился о борт.
С криком: «Танька, дура!» — Михаил оттолкнулся от ребристого днища, которое продавилось, качнулось под ним. Потеряв равновесие, он полетел головой вперед, животом обрушился на ребра дна, между которыми гуляла попавшая в лодку вода. Проскользив по воде, он очутился на носовой секции, превратившейся в бесформенный кусок резины, частично погрузившейся в воду, частично возвышающейся пузырями над поверхностью. Вцепившись в эту резину, он удержался на месте. Его руки и грудь неглубоко ушли под воду.
— Руку давай! — вздернув голову как можно выше, прокричал Михаил. И тут же ему пришлось отползти немного назад — под его тяжестью сдутая резина стала погружаться.
— Вытаскивай! — закричал не своим голосом Алексей, подхватил брошенный Михаилом автомат и последовал примеру Борисыча, который, приставив приклад к плечу, напряженно вглядывался в воду. Там, где они последний раз видели плавник, теперь не было ничего, кроме легкой ряби.
Любка, захватив камуфляжную куртку, переползала к сдувшемуся краю.
Татьяна вынырнула — с длинных мокрых волос струйки и капли устремились назад, в свою стихию. Кашель выбросил из легких попавшую туда тошнотворную соленую жидкость. По-собачьи двигая руками, она удерживала голову над водой, отплевывалась и дышала.
— Руку давай, коза! — надрывался Михаил. — Твою мать, руку!
Вова скинул с головы дурацкое полотенце и отыскал отброшенную Борисычем доску.
Сверху их накрыла тень. Гудение самолетных моторов не было еще таким громким и близким, как в этот раз. Но никто не поднял головы.
— Вот она, паскуда, — сказал Борисыч.
Темный продолговатый предмет торпедой несся из глубины к поверхности.
— Дон Мигель, дон Мигель, — пилот отбросил игру в позывные, — на них напала акула!
— Что?! Что ты несешь?! — Мигель Испартеро подумал было, что пилот рехнулся от жары и затянувшейся работы.
— Я пролетел прямо над ними. В прошлый раз я заметил что-то… Большая, здоровенная, сеньор! Она прокусила лодку. Эти… там кто-то из них в воде. Акула у самой лодки! Лодка сдувается, сеньор! Сеньор!
— Ты не ошибаешься? Ты не мог напутать? — Маэстро никак не мог поверить в реальность происходящего.
В дверях застыл только что вернувшийся Диего Марсиа.
— Я пролетел прямо над ними, сеньор!
Бокал с недопитым пивом вдребезги разбился о стену аппаратной.
— Проклятье! — взревел дон Мигель. — Что теперь, Диего?!
Диего давно уже не видел шефа в такой ярости.
— Сеньор! — запросил динамик.
— Разворачивайся, заходи снова! Живее!
Дон Мигель отбросив микрофон, повернулся к Диего.
— Если этих идиотов сожрет акула, нас сожрет Падре со всеми потрохами. Ты это понимаешь?! Думай, чтоб тебя!
— У нас есть самолет… — сказал Марсиа.
— Спортивный! На нем нет вооружения!!!
Дон Мигель вскочил и заходил по комнате.
— А у твоего пилота не может там быть чего-то…
— Чего?!
— Гранат, на худой конец петард, сигнальных ракет.
— Слушай, Диего, — Мигель Испартеро бросился к столу, схватил микрофон, чуть не выдернув шнур из гнезда, — а если сбросить в воду что-то тяжелое, скажем, ящик? Может, и отпугнет, а? «Кондор»!
— Я, сеньор. Я разворачиваюсь.
— У тебя есть что-нибудь… взрывающееся? Что можно бросить в воду?
— Нет, сеньор, — после небольшого раздумья произнес пилот.
— А тяжелое? Что можно сбросить рядом с лодкой и напугать акулу? Ящик, груз…
На этот раз пилот взял паузу побольше.
— Напугать акулу? — переспросил он.
— Да! — взревел дон Мигель.
— Сеньор, спасательный жилет. В его комплект входит средство от акул.
— Какое средство?
— Порошок какой-то. Давно изучали, виноват, не помню какой.
Диего подскочил к столу, ударил дона Мигеля по плечу.
— Точно, есть такой, Мигель! Пускай швыряет его, только рядом с лодкой… Хорошая идея, Мигель!
— Слышишь меня, «Кондор»! Пролетишь над ними и сбросишь порошок рядом с лодкой. Если кинешь далеко — убью. Действуй! Не забудь прежде разорвать пакет! Понял?..
Борисыч нажал на спуск, и почти миг в миг с ним — Алексей. Пули прошивали воду, поднимая маленькие фонтанчики. Подрагивающие стволы поворачивались, следуя за подлетавшей к лодке подводной тушей.
Если свинец и попадал в акулу, то на ее поведении это никак не сказывалось. Гильзы катались по днищу «резинки», отскакивали от бортов, падали в море.
Вова, перегнувшись через борт, молотил доской по воде.
Гребок, еще гребок. Подняла голову: вдохнула-выдохнула, посмотрела. Еще чуть-чуть, вот она, совсем рядом — зеленая надувная конструкция, что-то кричит Михаил, его вытянутая рука, его бьющая по воде ладонь. Начавшаяся автоматная пальба. В глазах потемнело от черного, предельного страха. Пальцы Татьяны наткнулись на скользкую, складчатую преграду.
— Еще, ну! Каплю! — Михаил потянулся навстречу. Его пальцы коснулись Татьяниных и ухватили их. Вдруг он ощутил, что сам соскальзывает вниз по залитой водой резине. Мимо пролетела пятнистая тряпка и шлепнулась рядом с барахтающейся в море Татьяной.
Татьяна, умудрившись вцепиться в эти склизкие складки, помогала вытягивать себя. И вдруг увидела, что Михаил медленно надвигается на нее, и почувствовала, что он уже ее не тащит. Из-за спины Михаила вылетела камуфляжная куртка, нелепо махнув рукавами, упала на воду.
Миша сучил ногами, пытаясь зацепиться ими за что-нибудь, но мокрые ступни соскальзывали с бортов. Не выпуская Татьяну, второй рукой он попытался ухватиться за что-нибудь, но не удавалось нащупать ничего, кроме плотно надутой резины. Он продолжал сползать — медленно, но верно…
Любка пропустила пальцы в пустующую уключину, сунула пальцы под резинку Мишкиных трусов с пальмами. Получилась растяжка. Ногами обвила его поясницу, взяла ее в борцовский захват, вонзив ступни в жировые отложения Мишкиного живота. Это все, что она могла сейчас сделать… и она сделала это. Чуть раньше она кинула куртку, рассчитывая, что ею воспользуются для вытягивания девушки из воды. Но куртка не понадобилась.
Акулу не могли отвлечь толчки, слабые удары в бок. Она видела еду, она чувствовала пустоту в брюхе. Она торопилась. Уже совсем близко. Это, несомненно, двигалась еда.
Сначала он почувствовал, как врезается в кожу резинка трусов. Потом его крепко обхватили чужие ноги. Скольжение прекратилось. Он рванул Татьяну на себя. И ему удалось подтянуть девушку. Выбросив вперед вторую руку, Михаил запустил ее в гущу темно-коричневых волос любовницы. Намотал на кисть мокрые пряди и, не заботясь о причиняемой боли, потянул изо всех сил…
Автомат Алексея замолк в тот момент, когда акулья голова зашла под резиновый борт. Морячок отбросил его («Надо было раньше, терял время, что ей пули!») и, перебирая руками по борту, бросился на нос — вложить свои усилия в спасение Татьяны. Уже понимая, что помощь его запаздывает. Что все решится без него.
С кормы, поднявшись во весь рост, Вова запустил доску в показавший над водой плавник. Промахнулся.
Борисыч, невероятным образом изогнувшись, склонившись к воде, безостановочно посылал пули в уходящий под лодку силуэт.
…Он перехватился рукой, той, что держала кисть девушки, запустил ее под мышку, обхватил плечо. Вот так-то удобнее, бляха-муха! Выпрямил спину, одновременно перебрасывая через себя мокрое женское тело. Перебрасывал или набрасывал — как ни назови тот сложнозакрученный акробатический этюд, что получился у Михаила, — но он выдернул Таньку из воды, забросил в лодку.