Старик помялся.
— Я считаю это личным делом.
— И чего оно касается?
— Эй, славяне, у меня мысль, — вдруг подал голос Вовик.
— Заткнись! Тихо! Усохни! — одновременно выпалили Леха, Любка и Михаил.
Диего Марсиа с терпеливой улыбкой ждал, когда русские закончат перепалку. В его планы вполне вписывался разлад в рядах противника. И, даже не владея языком, он мог догадаться: у русских идет яростный спор.
Никуда они не денутся, начнут переговоры. Диего понимал, что, скорее всего, русские станут торговаться. Вертолет, гарантии, то да се… Можно пообещать. Он даст знать дону Мигелю. Пускай тот решает, как быть. А тот, конечно, перекинет решение вопроса наверх. И в результате, ясное дело, сверху поступит указание морочить русских как угодно, но чтобы один был захвачен живьем, а остальные ликвидированы. Диего не обрадовался бы приказу выпустить из страны тех, кто убил его друга Лопеса.
Да и кто ж их выпустит?!
Марсиа отчетливо представлял себе развитие событий. Какие еще могут быть варианты! Русские видели, сколько стволов уже сейчас направлено на них, догадываются, что в город стянуты немалые силы, против которых им не выстоять. Они не глупы и не станут открывать губительную для себя пальбу, тем более их к этому и не вынуждают. Их единственный путь — торговля.
— Нет, ребята. Они нас не выпустят, — хотел сплюнуть на пол Алексей, да вовремя вспомнил, где находится.
— Опомнитесь! — Это забытый всеми священник скатился с кафедры, бросился в центральный проход, остановился, подняв руки, между Диего и залегшими за скамьями русскими. — Опомнитесь, Богом вас заклинаю!
— Святой отец, — поморщился Диего Марсиа, — вы только не вмешивайтесь! Мы понимаем, что вы приютили этих иностранцев из христианской добродетели и человеколюбия. Никто вас не винит. Отойдите, отец. Это дела земные, вы только навредите. Себе, нам, им, прихожанам.
— Сын мой, — с назидательной строгостью произнес маленький священник, — ты осквернил храм, взорвав его двери, ты…
— Что здесь происходит?! — прогремел под гулкими церковными сводами новый голос.
Все невольно посмотрели в сторону развороченного взрывом дверного проема, часть боевиков слаженно развернулись, беря на мушку новые цели.
— Педро, какого черта! — Диего начинал терять терпение. — Педро, забирай отсюда священника и уходи сам. О Боже, он еще приволок с собой этих панамских идиотов!..
В церковь вошли, перекрестились на пороге и двинулись по центральному проходу четверо. Впереди — начальник полиции Педро Носалес, за ним — Астремадурас, Агустино и детектив Кастилио.
— Меня в этом городе зовут команданте Педро, — медленно ступая между рядами скамей, говорил Носалес, и хотя был он еще далеко, негромкую его речь слышал каждый из забредших в церковь этим жарким деньком. — Это мой город, и я не хочу, чтобы в нем гремели выстрелы. У нас одна церковь, Диего. Если в ней прольется кровь, прихожане забудут дорогу на улицу Белалькасар. Прихожане — а это весь город, Диего, — скажут, что виноват я, потому что порядок в городе они доверили мне, а не кому-нибудь другому. Я сам хожу в церковь Святого Антония с тех пор, как мой отец, Марио Носалес, впервые принес меня сюда на руках. Я не хочу, чтобы это место было осквернено. Если вы надумали выяснять отношения, выясняйте их за городом. И уж точно не в храме Божьем. Я сказал, Диего.
Педро Носалес и его панамская поддержка остановились в двух шагах от Марсиа. Панамец Агустино тут же опустился на скамью, готовый в любой момент рухнуть на пол, и вжал голову в плечи. Астремадурас во все глаза смотрел на Летисию, и на лице его последовательно сменялись выражения узнавания, недоумения, удивления, понимания и, наконец, грусти.
Качнулся под ногами мир. Диего кожей ощутил, как контроль над ситуацией, представлявшийся бесспорным, утрачивается.
— Назад! — взорвался он. — Прочь отсюда, вы, панамские свиньи! Все вон отсюда! Или я прикажу стрелять!
В ответ на этот крик к Педро Носалесу бросился отец Януарий:
— Педро, я знал твоего отца! Останови их, Педро, сын мой!
И тут заговорил слоновьих размеров панамец. Слова его тяжеловесно, как огромные птицы, взлетали под потолок и раскалывались на кусочки эха:
— Мне нужен русский парень в трусах с деревьями. Его имя Мигуил Сукнов. Он нанял в Ла-Пальма катер «Виктория». — Панамец поднял тяжелую руку, и его указующий перст двинулся от русского к русскому, пока не выцелил голову Михаила Сукнова, торчащую рядом с автоматным стволом над спинками скамей. — Это он. Я должен допросить его и выяснить, где находится гражданин Панамы Энрике Хуарес, брат Агустино Хуареса.
Астремадурас, разумеется, умолчал, что основная цель миссии — вовсе не поиски Энрике, а подпись сеньора Сукнова под контрактом, в заключении которого заинтересовано само Влиятельное Лицо. Колумбийским собакам вовсе не обязательно знать, в чем истинная причина визита Астремадураса в Текесси.
Отец Януарий с призывом: «Опомнитесь!» — мелькал тут и там, хватая окружающих за руки. Его и деликатно, и не очень отстраняли.
Русские перемещались и о чем-то переговаривались.
Парни в боковых проходах смотрели сквозь прицелы и выжидали, сжигая нервы.
Панамец требовал выдачи какого-то Сукнова.
Русская и испанская речь причудливо перемешивалась под сводами церкви Святого Антония.
Все. Диего понял, что ни о каком контроле над ситуацией говорить уже не приходится. Дону Мигелю он не сообщил о своих подозрениях касательно святого отца и девчонки Летисии. А подозрения возникли сразу же, едва он выслушал просьбу падре и его воспитанницы. Слишком уж нервничали оба, слишком уж не вовремя им вздумалось звонить… И он проследил за ними. Он ничего не сообщил Мигелю даже тогда, когда приказал взорвать церковную дверь. Даже тогда он всего лишь проверял предположение. Не будешь же беспокоить дона Мигеля из-за каждого подозрения! А вот сейчас уже пора…
Диего выдернул из кармана рацию.
— Положь трубку! Трубку положь! — взревел Михаил и бросился к той скамье, к ножке которой был прикручен сержант Лопес. — Танька, переводи, не высовывайся! Пусть бросает рацию, или я пристрелю Лопеса!
— Я пристрелю его, если кто-то дернется! — Продолжая удерживать Вовика одной рукой, Любка вытянула руку с пистолетом, направив его на старика Борисыча. И перешла с испанского на русский: — Борисыч, иди сюда!
Борисыч безропотно подошел и приставил свой живот к дулу Любкиного пистолета.
— Я убью его, и он не достанется никому!
— Нет! — вскрикнул Леха, увидев, что Летисия тоже вздумала вмешаться в конфликт. Он придавил ее рукой и, высоко подняв автомат, потряс им. — Только суньтесь, гады!
Бизнесмен Сукнов тем временем отвязал Лопеса, вскинул его на ноги и сам встал за спину сержанту, прикрываясь им как щитом.
— Переводи, Танька! Я убью его, завалю, мочкану, загашу, если этот волосатый не бросит рацию, если его люди не сдадут стволы!
— Ты?! — Тут пришел черед изумляться Диего Марсиа. — Живой?!
Лопес промычал что-то, стараясь выдавить языком кляп.
— Это они убили Энрике, владельца катера «Виктория»! — постаралась перекричать остальных Люба, глядя на панамцев. — Эти подонки! Они взорвали катер «Виктория», капитан Энрике Хаурес спасся вместе с нами, но они убили, убили его! Убили невинного человека! Застрелили!
— Я пристрелю любого, кто посмеет стрелять в церкви! — Педро Носалес, видя, что точка кипения достигнута, выхватил из кобур оба свои револьвера, привычно крутанул на пальцах, потом один револьвер приставил к затылку Диего Марсиа, а другой нацелил на Астремадураса. И тут же в затылок самого командате Педро уткнулся холодный ствол молчаливого детектива Кастилио.
А Диего Марсиа было уже все равно, что там коснулось его затылка. Диего почувствовал, что голова у него идет кругом и где-то не за горами обморок. Но он нашел в себе силы на упреждающий крик:
— Отряд, не стрелять без команды! Никому не стрелять! Голову оторву, кто выстрелит!
«Почему они не убили Лопеса? — скакал на уме у Марсиа вопрос, как патефонная игла на заевшей пластинке. — Почему не убили?..»
— Мы будем убивать ваших женщин! — брякнул кто-то из тех, кто прятался в боковых проходах.
И тогда отец Януарий забрался на скамью.
— Послушайте меня…
Он воздел руки. Смешной маленький человек.
— Послушайте меня!!!
Не сразу, но все замолчали. Потому что на крики ни у кого запала уже не осталось, в легкой передышке нуждались все.
Все замолчали, но оружие никто не опустил и не отвел.
— Послушайте меня!
Добившись тишины, отец Януарий чуть понизил голос:
— Когда-то я убил человека. Я был тогда молод, как вы. И дал обет посвятить свою жизнь Богу. И я посвятил себя Богу. Не знаю, заслужил ли я прощение, но я заслужил, чтобы к моим словам прислушались. Вы сейчас пребываете в кромешной тьме неведенья, ярость переполняет ваши сердца, вы — словно Савл до того, как ступил на дорогу в Дамаск, где открылась ему истина, где свершился чудесный перелом, сделавший его апостолом Павлом. Нам Богом дан язык, и язык может заменить оружие. Вам нужен разговор. Я готов помочь вам. А Бог поможет тем, кто прав…
— …А я тебе говорю, что при коммунистах не было такого раздолбайства. И деньги платили нормально, и за семью не страшно было, и пенсия опять же нехилая. А теперь что? Вот у тебя какой оклад?
— Три двести… — размеренно, чтобы не сбить дыхалку, признался «морской еж» Денис Грубин. — Плюс премиальные… за выполненное задание… плюс командировочные… если в заграницу пошлют.
— Ну и сколько это на круг выходит? Тысяч пять в месяц? А ты без пяти минут офицер! Осторожно, бля, не видишь, место топкое, слева обходи… А то, что жена тебя месяцами не видит, что шкуру свою под пули подставляешь неизвестно где и неизвестно за что, это нормально? Раньше хоть кровь проливали за Советский Союз, за Империю, которой капиталисты боялись как огня, а теперь за что? Нет, вот ты мне ответь: за что?