1
8 октября. Прошел ровно месяц со времени выхода «Надежды» из Петропавловска, когда корабль подошел, наконец, к входу в японскую бухту Нагасаки.
Резанов с волнением смотрел на видневшиеся вдали берега японского порта. Что ожидает его здесь?!
— Гребное судно с левого борта! — послышался голос вахтенного.
Большая, длинная лодка с десятью гребцами подошла к борту «Надежды». На лодке важно восседали два офицера. Они поднялись на палубу и обратились к капитану:
— Что за судно? Почему оно пришло в запретные японские воды?
Крузенштерн через переводчиков объяснил им цель экспедиции.
Судно по-прежнему продолжало идти тихим ходом, все ближе и ближе к берегу. Когда до порта оставалось мили две или три, еще два гребных судна подошли к «Надежде», и на корабль поднялись еще четыре офицера, которые потребовали, чтобы корабль немедленно стал на якорь.
Наступили дни полного бездействия. Резанов знал, что сговариваться с японцами будет трудно, особенно в виду того, что они вообще не имели никакого контакта ни с одной страной, кроме торговых сношений с голландцами в Нагасаки. Он знал, что будет трудно, но в конце концов предполагал, что будет допущен к японскому микадо и передаст ему грамоту императора Александра и все многочисленные ценные подарки.
Одного только он не мог предположить — того, что его миссия может потерпеть фиаско.
Началось с того, что приехавшие на «Надежду» японские чиновники-баниосы потребовали, согласно законам своей страны, чтобы корабль совершенно разоружился и передал на берег порох, ядра, пушки, все огнестрельное оружие и даже шпаги офицеров. Резанов знал заранее, что придется согласиться на это требование, но он запротестовал и потребовал, чтобы не только шпаги были оставлены офицерам, но и для большего престижа ружья были оставлены восьми солдатам его караула.
Резанов передал старшему баниосу бумаги для пересылки в город Иеддо (Токио) со своим письмом, в котором просил немедленно же ответить, когда он будет вызван в Иеддо для свидания с микадо и передачи ему личного письма государя.
Время шло медленно. «Надежда» стояла в заливе, в семи километрах от города Нагасаки, и с места стоянки им даже не было видно города. Люди слонялись по кораблю, как сонные мухи. Делать им было нечего. Сойти на берег не разрешалось до получения распоряжений из Иеддо.
Только 8 ноября после решительного требования Резанова, заявившего, что он отдаст приказание «Надежде» сняться с якоря и вернуться в Россию, не дожидаясь ответа из Иеддо, ему наконец разрешили переехать на жительство на берег. Там для него был отведен небольшой дом, тут же обнесенный глухим забором. Одновременно же с корабля были свезены на берег все многочисленные подарки для микадо, привезенные Резановым. Это было своего рода почетным заключением.
Переезд посланника на берег был обставлен очень торжественно. Он вышел на палубу в парадном мундире, при шпаге и орденах. По сторонам был выстроен почетный караул из солдат его свиты и моряков «Надежды». Японцы подали к «Надежде» большое, ярко разукрашенное судно с множеством атласных флагов. Когда посланник взошел на шканцы, почетный караул взял «на караул» под барабанный бой посольского барабанщика, который на этот раз показал себя настоящим артистом, стараясь поразить японцев. Очевидно, в натуре Резанова тоже присутствовала артистическая жилка. Он постарался поразить японцев не меньше своего энергичного барабанщика. Когда посланник сошел на японское судно, сопровождавшие его два кавалера его посольства, принесли туда же торжественно, на руках, императорскую грамоту. Для Резанова было приготовлено под балдахином кресло, рядом стоял стол, куда с подобающей церемонией положили грамоту. После этого на мачте был поднят российский императорский штандарт, и судно Направилось к берегу.
В полуверсте от берега оно остановилось, так как не могло подойти к пристани, и Резанову предложили перейти на другое, меньшего размера. Дом предоставленный посланнику, был не очень большой, в семь комнат, в строго японском стиле. Как писал Шемелин в своем дневнике: «На полу лежали чистые рогожки или белые листы, по которым нужно было ходить, по японскому обычаю, без обуви, в чулках, хотя некоторым из наших наблюдение сего обряда и было скучновато».
На следующее утро началась выгрузка на берег подарков, что заняло продолжительное время. Особенно были поражены баниосы огромным зеркалом в Четыре с половиной аршина длиной, а также их поразил заводной бронзовый слон с часами, весь украшенный драгоценными камнями: наверху бриллиантовая пирамида и колесо с камнями из рубинов. Другие украшения фигуры состояли из изумрудов, сапфиров и жемчуга. Часы-слон показывали не только время дня, но и времена года, месяцы, числа и даже движение Солнца и луны. Когда часы отбивали время, слон вращал глазами и махал хоботом и хвостом. Наблюдая все это, японцы просто валились с ног от хохота.
2
Подошел праздник Рождества Христова. Настроение было грустное — второй раз уже рождественские праздники проводят вдали от дома, в чужой стране. В первый день праздника посланник Резанов устроил у себя в доме парадный обед, куда были приглашены офицеры «Надежды» и чины посольской миссии. Обед прошел непринужденно, весело, в оживленных разговорах. Казалось, от старой неприязни Крузенштерна к Резанову не осталось следа.
Крузенштерн уже на следующий день решил не ударить лицом в грязь и устроил торжественный парадный обед на борту корабля, на который был приглашен Резанов и все члены его миссии. И, действительно, Крузенштерн превзошел самого себя. Обед был прекрасный. И долго, до позднего вечера, по спокойной поверхности залива далеко разносились звуки веселых матросских песен, раздававшихся с корабля. В этот вечер вина было выпито много, может быть, даже слишком много.
Резанов вышел из кают-компании на шканцы подышать свежим воздухом, как вдруг, подвыпивший капитан подмигнул матросам и закричал:
— Качать его превосходительство!
Матросы подхватили оторопелого посланника и под крики «ура» стали подбрасывать его в воздух. Когда Резанова наконец матросы опустили на палубу, его окружили офицеры корабля, которые тоже были навеселе и, схватив посланника за руки, и за ноги принялись качать. Потом качали капитана, а после него настала очередь и для каждого лейтенанта. Шемелин очень неодобрительно наблюдал за этими «шутками» офицеров и вечером записал в свой дневник: «Сия шутка, хотя не имела в себе иных намерений кроме, может быть, любви и почтения к своим начальникам, но была не безопасна. К щастию однакож прошла благополучно без повреждения друг друга. Матросы сего дня имели тройную или более порцию водки и все были веселы. В 10 часов вечера, посланник возвратился благополучно».
3
Прошло еще три месяца. Резанов все более и более негодовал от своего бесплодного вынужденного и, очевидно, бесполезного сидения. Он отдал приказ Крузенштерну начать готовиться к обратному путешествию в Петропавловск. Полгода уже длилось почетное заключение, а японцы, как видно, и не собирались устраивать свидание с микадо. Однако, несмотря на такое двусмысленное положение, Резанову и его свите оказывались всяческие почести, соответствующие его высокому рангу.
Наконец, Резанову сообщили, что в Нагасаки прибыла из Токио высокая особа, государственный советник «даймио», который и будет вести с ним переговоры.
Посланник вначале вскипел:
— Какие еще там переговоры! — раздраженно заявил он чиновнику. — Не кажется ли вам, что мы уже шесть месяцев ведем бесцельные разговоры. Передайте вашему «даймио», что разговаривать нам не о чем, и я хочу знать, как скоро я смогу отправиться в столицу для представления микадо?
Бедный японец даже побледнел от страха, услышав такие неуважительные слова о столь важной особе. Да Резанов и сам понял, что погорячился.
— Ну хорошо, когда же у нас будет, наконец, свидание с «даймио»?
— Очень скоро, очень скоро, — залепетал японец, низко кланяясь… — через два дня… это будет по вашему календарю 23 марта…
— Ну что ж, пусть будет 23 марта. А что, «даймио» прибыл только сегодня?
— Нет, нет, — опять закланялся подобострастно чиновник, — он здесь уже с 17 марта…
— Четыре дня! — возмутился Резанов. — Так, что же он делал, почему не виделся со мной?
Японец испуганно попятился:
Господин даймио хочет сделать все необходимые приготовления для принятия такой высокой особы…
4
23 марта из ворот дома Резанова торжественно выступила посольская процессия. Для пущей важности. Резанов приказал сопровождать себя чинам посольства, среди которых был майор Фридериций, надворный советник Фоссе, капитан Федоров, поручик Кошелев и доктор Лангсдорф, все в парадных мундирах и при орденах. Процессия оказалась очень внушительной. Резанова и членов посольства несли на богатых паланкинах. Впереди посланника Резанова маршировал отряд солдат Камчатского гарнизона с барабанщиком, который буквально превзошел себя, стараясь показать японцам свое искусство. Процессия была окружена огромной японской свитой.
Еще заранее Резанов настоял на том, что переговоры будут вестись на условиях полного равенства, хотя японские посредники сначала настаивали, что это невозможно, дескать, никто не может стоять и смотреть в лицо такой высокой особы как посланник микадо да еще в чине государственного советника. Всем чинам посольства было сказано упасть на колени и, коснувшись пола лбом, оставаться в таком положении во время конференции. Резанов пришел в негодование: — Мы будем оба сидеть на стульях одинаковой формы и одинаковой высоты — не ниже, не выше!..
В конце концов японцы согласились на все его требования и даже разрешили Резанову оставаться во время свидания при шпаге.
Результатом всего этого было полнейшее поражение. Резанов беседовал с даймио довольно долго. На следующий день ему обещали, что он получит ответ на свое письмо японскому императору.
На следующий день, 24 марта, когда посланник явился к даймио, ему было указано на свиток, лежавший на шелковой подушке на столике. Это был ответ микадо. Никто из японцев не смел даже прикоснуться к священному документу. Резанов, сделав почтительный поклон, поднял свиток и торжественно удалился в свой дом. Там он вскрыл свиток и прочел:
«Могущественный Государь Российский посылает посланника и множество драгоценных подарков. Приняв их, властитель японский должен бы, по обычаям страны, отправить посольство к Императору России с подарками, столь же ценными. Но существует формальное запрещение жителям и судам оставлять
Японию. С другой стороны, Япония не столь богата, чтобы ответить равноценными дарами. Таким образом, властитель Японский не имеет возможности принять ни посланника, ни подарков».
Лицо Резанова побагровело. Казалось, что с ним сейчас произойдет апоплексический удар. Бывшие у него чины посольства с тревогой посмотрели на камергера. Наконец, к нему вернулся дар речи:
— Это оскорбление особе его величества и всей российской нации… Меня не желают принимать и даже отказываются принять подарки!.. За это Япония поплатится… Это им даром не пройдет!..
Еще несколько дней прошли в бесплодных переговорах с представителями даймио, которому Резанов сообщил, что он отдает приказ капитану «Надежды» начать погрузку судна для немедленного выхода из Японии обратно в Россию.
5 апреля (по новому стилю 17 апреля) 1805 года «Надежда» подняла якорь, распустила паруса и покинула берега Японии. На Резанова было страшно смотреть. Он почернел, осунулся, постарел — настолько на него подействовала неудача посольства.
Сорок восемь дней продолжался обратный путь в Петропавловск. Хотя Резанов торопился вернуться в Петропавловский порт, чтобы отправить срочный доклад императору о неудачном посольстве, капитан Крузенштерн вновь перестал считаться с «неудачливым дипломатом», как он насмешливо заявил своим офицерам. Он стал попросту игнорировать камергера, изредка отпуская по его адресу шпильки и насмешливые колкости. Резанову пришлось вновь уединиться в своей каюте, хотя на этот раз у него была надежная охрана из солдат, предоставленных ему генералом Кошелевым. Оба офицера, как капитан Федоров, так и поручик Кошелев, видели насколько атмосфера была накалена и распорядились, чтобы каюта Резанова была день и ночь под охраной солдат.
Несмотря на выраженное Резановым желание скорее вернуться на Камчатку, Крузенштерн решил Оправиться на исследование берегов Японии и Сахалина, а также и некоторых Курильских островов.
Прошло сорок восемь мучительных дней для Резанова, прежде чем он опять смог увидеть берега Авачинской бухты на Камчатке.
5
Резанов и вообще-то не обладал хорошим здоровьем, а все неудачи, происшедшие за последние шесть месяцев, еще больше ухудшили его состояние. Последние несколько дней на корабле он чувствовал, что силы покидают его, и почти все время лежал в каюте под наблюдением своего верного камердинера Жана. И, конечно, поведение Крузенштерна нисколько не улучшало его здоровье. Шемелин, встревоженный происходящим, не раз советовался с Жаном по этому поводу.
Дня за три до прихода корабля в Петропавловск Резанов вызвал Жана к себе в каюту.
— Жан, подойди сюда, — обратился он к своему слуге. — Я плохо себя чувствую и не знаю, доеду ли до Камчатки живым… если со мной что случится и меня не будет, возьми этот ящичек и письмо и передай лично генералу Кошелеву в Петропавловске… Никто не должен видеть и знать, что в ящичке… и никто не должен читать моего письма… понимаешь?
— Не думайте об этом, ваше превосходительство. Мы скоро будем в порту, и вы там поправитесь…
Резанов нетерпеливо махнул рукой:
— Помни, Жан, в этом ящичке важные документы, которые должны быть пересланы государю императору. Здесь же подробные инструкции генералу Кошелеву, как ему надлежит действовать… Твоя задача — береги все это, ничто не должно быть потеряно… Смотри, чтоб все было доставлено по назначению!
Его верный камердинер только утвердительно кивнул головой. Он не мог сказать ни слова от слез, душивших его.
— Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство. Если что случится, — все исполню, как вы приказали. Но не гневайте Бога, не говорите о своей кончине… Через несколько дней мы будем в Петропавловске и там выходим вас — вернем здоровье.
Резанов улыбнулся:
— Мой добрый, верный Жан… Ну хорошо, иди… я устал и хочу спать.