1
Рано утром на следующий день — это было 29 марта — с корабля увидели группу людей, скакавших из президио к берегу. Резанов уже был готов и, не мешкая, спустился в шлюпку вместе с лейтенантом Хвостовым, мичманом Давыдовым и доктором Лангсдорфом.
На берегу их тепло приветствовали дон Луис и монах, падре Хосе Урия. Дон Луис церемонно раскланялся с Резановым, но потом, быстро забыв об условностях, стал оживленно рассказывать обо всем, что происходило в их семье. Он не преминул заметить, что Резанов произвел большое впечатление на всех членов семьи и особенно на Кончиту.
— Мы уже сговорились с падре Урия, — доложил он, — что по пути остановимся на несколько минут в президио, выпьем по чашке шоколада и потом отправимся в миссию Сан-Франциско.
Резанов в недоумении посмотрел на него:
— Мне казалось, мы должны были проехать прямо туда.
— Нет, нет!.. Это желание моей матери и.„ сестры Кончиты.
Резанов улыбнулся:
— Желание дам для меня закон!
Конечно, в душе он даже был рад, что они заедут в президио на чашку шоколада, и он сможет повидать несравненную Кончу, проверит себя, чтобы узнать, что за наваждение нахлынуло на него — строгого, расчетливого, опытного государственного деятеля.
Завтрак, как и накануне, был очень оживленным, и время прошло быстро. Собственно, разговор за завтраком был монополизирован Резановым и Кончей, может быть, потому, что он велся на испанском языке. Резанов был единственным в группе русских, кто объяснялся по-испански. Лангсдорф опять увлекся беседой с монахом, благо он знал латынь очень хорошо. Что касается Хвостова и Давыдова, то молодые офицеры неплохо знавшие французский, английский и немецкий языки, оказались не у дел, потому что никто из семьи Аргуэльо на этих языках не изъяснялся. Молодым офицерам ничего не оставалось как благоговейно взирать на Кончиту, которая обоим казалась неземной красавицей.
Чем больше Резанов разговаривал с Кончей, тем более чувствовал, что привязывался к ней, хотя и старался всеми силами бороться с этим чувством.
— Расскажите мне побольше о вашем Петербурге! — умоляла девушка. — Ах, как отличается жизнь там от нашего прозябания здесь, в нашей сонной Калифорнии, — добавила она со вздохом.
Резанов решил немного поддразнить ее:
— А вам хотелось бы побывать в столичных городах Европы? Хотели бы посмотреть Петербург?
— Хотела бы я?! — прошептала Конча с некоторой грустью. Однако долго грустить она не умела, так же как не могла долго быть серьезной. На ее лице появилась улыбка и она, шутя, сказала:
— Чудно красивая страна — Калифорния, сеньор Резанов. Приятный теплый климат, обилие хлеба и скота и… больше ничего!..
Резанов в изумлении воззрился на нее:
— Девушка такой изумительной красоты, с массой молодых людей со всей Калифорнии, готовых отдать жизнь за вашу улыбку, и вы говорите… «больше ничего»…
Она вдруг стала серьезной опять и посмотрела на него прямо, в упор, — в его глаза; смотрела долго, молчаливо и… даже с грустью. Смотрела так, что он себя почувствовал не совсем в своей тарелке.
— Сеньор, — сказала она наконец, — эта жизнь, это окружение меня не удовлетворяют. Я хочу большего, я хочу видеть города, залитые ярким светом уличных фонарей, я хочу видеть жизнь высшего света в Мадриде или даже в Петербурге… Нет, сеньор, здешняя жизнь меня не удовлетворяет, мое место не здесь!
Она подумала немного и потом насмешливо добавила:
— Но… что может поделать такая бедная девушка, как я… Моя судьба, видно, прожить всю жизнь здесь… Ну, да не будем говорить обо мне. Расскажите лучше о ваших путешествиях, о вашей жизни, чтобы потом, вспоминая ваши рассказы, я смогла бы в своих мечтах унестись далеко на Север, в холодные страны, где жизнь кипит ключом, унестись подальше от нашей прекрасной, теплой, но такой скучной Калифорнии.
2
Время прошло быстро и пора было ехать в миссию, чтобы провести там остаток дня.
Резанов поднялся, поцеловал руки донье Игнасии и Конче:
— Прежде чем вы уедете в миссию, я хотела сказать вам, сеньор Резанов, — сказала Кончита, — что завтра будет большой бал в нашем доме. Приедут гости из многих миссий и селений. Я надеюсь, что вы окажете нам честь своим присутствием и я надеюсь также, что с вами прибудут на бал и офицеры вашего корабля с доктором…
Резанов заколебался;
— Считаю за честь быть приглашенным на такое большое событие, но… думаю было бы несвоевременно для нас присутствовать на балу. Не забудьте, что мы до сих пор еще не имели официального разрешения из Монтерея даже сходить с корабля на берег. И мне кажется, — добавил он, — что этот шаг будет большой дипломатической ошибкой…
— Меня мало интересует дипломатия, — нетерпеливо сморщила носик Конча. — У нас балы проходят регулярно. Ничего особенного или специального в устройстве этого бала нет. Приглашения были разосланы несколько недель тому назад. И бал не будет в вашу честь, по крайней мере пока не вернется отец. Вы будете неофициальным гостем. Вы не откажете мне в этой маленькой просьбе? — Конча вопрошающе смотрела на него.
Резанов поклонился:
— Как я могу отказать вам в чем-либо, сеньорита. Я обещаю, что мы все будем завтра на вашем балу.
Довольная Конча повернулась и убежала в свою комнату. В ушах Резанова долго еще слышались звуки ее веселого вибрирующего победного смеха. Он только покачал головой, вскочил в седло, и вся кавалькада тронулась по направлению к миссии.
Это утро было типичное для президио Сан-Франциско. Густой туман покрывал холм, где находились здания форта. Не видно было ни залива, ни корабля, ни Золотых ворот. Туман не стоял на месте, как это обычно бывает в других частях света, а быстро передвигался с моря в глубь страны. Видно было, как он тяжелыми хлопьями, а вернее, густыми облаками, подгоняемый ветром, надвигался на берег. Туман не только покрывал людей, лошадей и одежду, но даже забирался в рукава, под одежду и, казалось, добирался до тела. Люди ежились, стало зябко. Все как-то притихли, разговор замолк.
Но Резанову, собственно, было не до разговоров. У него из мыслей не выходила Конча; она, казалось, кокетливо подсмеивалась… Он только время от времени встряхивался, качал головой, точно никак не понимал, чем же на самом деле приворожила его эта шустрая быстроглазая веселая испанская сеньорита!
Они скакали уже минут сорок—пятьдесят, как вдруг, словно по волшебству, картина переменилась. Туман поредел, затем исчез, и перед глазами путников неожиданно показались на небольшом холме здания миссии Сан-Франциско, залитые яркими лучами солнца.
— Это просто какая-то магия, — сразу повеселел Хвостов. Он оглянулся назад:
— Смотрите, Николай Петрович, а президио ведь совсем не видно. Видите, какой там густой туман — ничего не видно, да и залив весь в тумане, а здесь — красота. Оказывается, миссия-то совсем недалеко от президио! Просто уму непостижимо. Да, я вижу монахи не дураки — выбрали хорошее место, без туманов.
У ворот миссии кавалькаду уже ожидали два монаха. Толстяк, падре Хосе Урия быстро соскочил с коня и подошел к ним. Он представил их подъехавшему Резанову, офицерам и доктору Лангсдорфу:
— Это отец Мартин — настоятель миссии, а тут — отец Рамон.
Монахи тепло приветствовали своего высокопоставленного гостя и его спутников, призывая Божье благословение на них.
— Очень, очень рады приветствовать вас в нашей скромной обители, — обратились они к Резанову. Падре Мартин был небольшого роста, тоже склонный к полноте, но не так, как падре Урия. Отец Рамон был еще довольно молодой, худощавый, повыше ростом.
Монахи пригласили гостей войти в церковь, где отец Мартин произнес короткую молитву о здравии путешественников. После этого они обошли с Резановым и его спутниками все помещения. Миссия, видимо, была богатая. Позади церкви стояло несколько крепких зданий — склады, мастерские, а дальше, у подножия холма, расположились домики индейцев, рабочих миссии. Кругом виднелись обработанные поля, также принадлежащие миссии.
— Хорошо здесь, — невольно вырвалось у Резанова, — какой благодатный климат, не то что Новоархангельск!
Теперь он не жалел, что приехал сюда. На него произвело большое впечатление богатство миссии, а главное, не видно было, чтобы монахи особенно трудились физически, в отличие от Баранова и Кускова. Те трудились куда больше, а результаты были плачевные.
Вижу, сразу подумал Резанов, нужно нам на Ситке не засиживаться… сниматься с места и продвигаться на юг… Надо подыскивать подходящее место. Нужно, не мешкая, обследовать земли вокруг устья реки Колумбии, а еще лучше — неплохо бы заполучить базу в заливе Бодега, а оттуда — рукой подать и до солнечного залива Святого Франциска. Нельзя сидеть на месте… надо действовать!.. Смелость города берет!
А монахи уже торопят в трапезную:
— Милости просим, ваше превосходительство, откушать с нами, чем Бог послал!
Резанов улыбнулся:
— Господь милостив к вам… всего у вас вдоволь… все есть!
3
За столом, вкушая обильные яства, Резанов одержал дипломатическую победу и привлек монахов на свою сторону.
Монахи, надо сказать, постарались накормить гостей как следует. Счет подаваемым блюдам был скоро потерян, так же как и количество бокалов, наполняемых прекрасными винами как собственными, калифорнийскими, так и иностранными.
Победа, одержанная Резановым, была совершенно неожиданной. После обильного обеда он распорядился вскрыть большие свертки, привезенные с «Юноны». Перед глазами пораженных монахов появились красивые материалы, прошитые золотой ниткой, пригодные для шитья церковных риз, не считая рулонов английских и бостонских шерстяных и хлопчатобумажных материалов.
— Примите все это в знак нашего глубокого уважения к вам, святые отцы, — с поклоном произнес Резанов.
Пораженные и обрадованные монахи не знали, как его благодарить за такие роскошные подарки. Ничего подобного они не видели в Калифорнии, давно уже закрытой для иностранных кораблей.
Еще больше монахи заинтересовались, когда Резанов известил их, что трюмы «Юноны» загружены доверху различными товарами, которые он намеревался продать в Калифорнии или обменять на продукты, необходимые для колонии на Ситке.
— Откровенно говоря, — как будто невзначай заметил Резанов, — я не знаю, что мы будем делать со всем этим грузом, после того как я узнал, что торговлей в Калифорнии заниматься нельзя.
Монахи переглянулись, и потом падре Мартин спросил:
— А у вас на корабле случайно нет скобяных товаров, железных изделий, ну, сами знаете — пилы, молотки, топоры…
— Один из наших трюмов забит этими товарами.
Монахи опять переглянулись. Они в своих миссиях давно уже не видели пил и топоров. То, что у них было, порядком износилось и пришло в такой ветхий вид, что им пришлось возвращаться к достижениям каменного века.
— А что вы предполагаете делать с этими железными изделиями?
— Не знаю. Мы еще не решили. Раз продавать их здесь нельзя, то мы, вероятно, увезем все наши товары на Сандвичевы острова. Там в них нуждаются, и мы сможем торговать с большой выгодой. А если и там ничего не выйдет, то увезем обратно в Новоархангельск. Все эти товары и нам могут пригодиться на Ситке, — небрежно заметил Резанов, — конечно, если вы ими не заинтересуетесь, или… не получите разрешения от губернатора.
— Но нас все это очень интересует, — запротестовали монахи, — вы не можете себе представить, как нам нужны топоры и пилы. Без них мы как без рук!
— Ну в таком случае,.— со смехом предложил Резанов, — мы сможем договориться с вами, как говорится — заключить сделку: наши колонии на Севере, в суровых климатических условиях нуждаются в провизии; у вас здесь обилие продуктов, но нет скобяных товаров, в которых вы очень нуждаетесь. Почему бы тогда не прийти к соглашению — мы покупаем у вас продукты, а вы покупаете у нас железные изделия.
— Прекрасная мысль, — согласился с ним падре Мартин, — но, к сожалению, одного нашего желания недостаточно. На нашем пути очень много преград, и главная из них — приказ губернатора, запрещающий торговлю с иностранными кораблями, им даже запрещено входить в наши порты. И этот приказ — не причуда губернатора. Он человек военный и точно выполняет распоряжения вышестоящего начальства. Запрещение торговать — это закон во всех владениях испанской короны, находящихся в подчинении вице-королю. Однако нет ничего невозможного, ваше превосходительство, — с хитрой усмешкой заключил падре.
Не оставалось никакого сомнения, что монахи очень заинтересовались предложением Резанова. Недостаток в их миссиях железных изделий — особенно пил и топоров, был таким же ощутимым, как в Русской Америке продуктов питания.
Приближался вечер, пора возвращаться на корабль. Когда Резанов был уже в седле, к нему подошел молодой падре Рамон, очевидно, почувствовавший особую симпатию к камергеру, и тихо сказал:
— Мы примем все меры к тому, чтобы вы получили достаточно продуктов и могли загрузить трюмы вашего корабля доверху, в обмен на нужные нам скобяные товары.
На обратном пути, пользуясь тем, что туман рассеялся, Резанов внимательно разглядывал и изучал окружающую местность, которая, нужно сказать, ничем особенным не поражала. Главная прелесть селения была в том, что оно находилось недалеко от залива и из него прекрасно был виден залив и пролив, ведущий в открытый океан. Вдали от берега виды были довольно серенькие, со скудным кустарником и травой и почти полным отсутствием деревьев. Ближе к заливу даже появлялись места с песчаными дюнами.
После небольшой остановки в президио, где Резанов опять имел возможность повидаться с Кончей, русские направились к себе на корабль.