Время шло, и Верина практика накапливала все больше смертей, все больше мучительных растворений в бескрайней небытийной черноте. Смерть постепенно становилась какой-то отчаянно-будничной, пронзительно-обыденной. Вера смотрела на ускользающие в ничто тела, слушала неотвратимые переливчатые звуки и чувствовала, как внутри у нее сжимается и болит нечто не имеющее органической природы. Она могла лишь молча страдать от своего бессмысленного дара.
Помочь она не могла.
В какой-то момент беспрерывный поток колыбельных смертей стал настолько невыносим, что Вера решила сменить работу.
– А что, сейчас куча вакансий, для которых не требуется специального образования, – сказала она как-то вечером Кириллу, на тот момент уже прочно укоренившемуся в ее жизни. – Например, стану менеджером по продажам чего-нибудь. Или еще лучше – трейдером. Хоть денег немного заработаю.
– Для того чтобы стать трейдером или менеджером, все равно нужны какие-никакие знания, – осторожно возразил Кирилл. – Да и к тому же… У тебя ведь такая благородная профессия… Ты прекрасный врач.
– Да откуда тебе знать, какой я врач? А знания – ну да, нужны, как и везде. Но на трейдера явно не восемь лет надо учиться. Пройду какие-нибудь курсы, да и все.
– Я уверен, что врач из тебя прекрасный. Решать, конечно, тебе, но мне кажется…
– Мне тоже все время что-то кажется, и ни к чему хорошему это не приводит, – перебила Вера. – Работа в больнице выжимает из меня все соки. Я устала, Кирилл. К тому же пора развиваться, осваивать новые профессии. Вот мама, например, считает меня безамбициозной неудачницей. Возможно, она права. И сейчас самое время начать извилистый путь к успеху.
Кирилл озадаченно морщил лоб, беспокойно водил рукой по красно-белесому дивану, по шершавым бордовым цветочкам диванной подушки. Разумеется, он знал, насколько глубоко Вере плевать на мнение матери относительно бесперспективности ее работы. И довод о внезапном пути к успеху явно не укладывался у него в голове.
Верино заявление по собственному желанию приняли довольно равнодушно.
– В частную клинику устроились? – только и спросил Константин Валерьевич.
– Ну… почти. Можно и так сказать.
– Что ж, если надумаете вернуться, наши двери для вас открыты, – спокойно сказал он, пристально глядя на Веру жемчужно-серыми ледяными глазами. И добавил: – Если, конечно, вы будете готовы следовать объективной реальности.
И в Вериной жизни началась череда бессмысленных и чудовищно похожих друг на друга собеседований. Она откликалась на все подряд: вакансии агента по недвижимости, менеджера по рекламе, оператора колл-центра, консультанта в «Сбербанке» – все эти предложения о работе нещадно обволакивали ее сознание плотной пеленой. В какой-то момент все собеседования будто слились в одно бесконечное и тягомотное пребывание в отчаянно выстуженных кондиционерами офисах, тоже слитых воедино. У потенциальных работодателей никогда не было лиц: от них оставались в памяти лишь расплывчатые антропоморфные пятна, деревянные трескуче-сухие голоса и дежурные, затасканные вопросы.
– Почему вы хотите работать именно у нас?
Вера хотела не именно у них, а просто подальше от больницы и колыбельных пациентов. Но ответить честно она, конечно, не могла и поэтому бубнила что-то невнятное про «динамично развивающуюся, успешную компанию». Затем еще несколько минут объясняла заготовленными фразами, почему вдруг решила оставить профессию врача (маленькая зарплата, огромная ответственность, много стресса). Безликие интервьюеры, как правило, уточняли что-то еще, в основном связанное с Вериной «мотивацией» и ее «стремлением к карьерному росту». На это она так же выдавала бесцветные заготовки, пустые речевые шаблоны, найденные на просторах Интернета. Внимательно выслушав бессмысленные Верины фразы, потенциальные работодатели бодро обещали, что обязательно позвонят на днях. И Вера с облегчением вставала с неудобного, словно пыточного стула и мгновенно ускользала прочь, сквозь душные коридоры, прорезанные в некоторых местах офисными пахучими сквозняками.
Работодатели и правда перезванивали. В основном, чтобы сообщить, что Вера им, к сожалению, не подходит.
– Просто нам показалось, что вы не очень настроены на подобную работу, – зачем-то оправдывались в трубке. – Поймите, на эту вакансию есть много по-настоящему мотивированных кандидатов. И нам не хотелось бы, чтобы не очень мотивированный сотрудник занимал чье-то место… Чужое место.
При этих словах интервьюера Вера каждый раз ловила себя на мысли, что совсем не расстраивается. Напротив, она будто ощущала странное глубинное освобождение от чего-то громоздкого и ненужного.
Но однажды ей позвонили, чтобы поздравить.
– Рада сообщить вам, что вы приняты! – торжественным хрустальным голосом сказала безликая телефонная девушка Инна, вероятно, секретарша.
Вера тут же почувствовала, как ее лизнуло изнутри холодным свистящим ветром.
– В смысле? Уже точно? – спросила она с робкой нелепой надеждой, пульсирующей где-то в районе солнечного сплетения.
– Абсолютно. С завтрашнего дня можете приступать.
– Прямо с завтрашнего?
Ветер закрутился, завился в груди острыми свинцовыми вихрями.
– Конечно. Вы ведь говорили на собеседовании, что свободны и готовы приступить к работе немедленно, разве нет?
Вера действительно так говорила. Отступать было некуда. И на следующий день ей пришлось доехать на пятом автобусе до приземистого светло-лососевого здания агентства «Биг Флэт» и вступить в должность «менеджера по продажам строящейся недвижимости».
Вопреки названию вакансии, в Верины обязанности входили в основном ассистентские хлопоты, мало чем отличавшиеся от тех, что доставались секретарше Инне: обработка интернет-заявок и работа со звонками (к счастью, только входящими). Клиентов в офисе принимал ее коллега Арсений – молодой долговязый парень с длинными носогубными складками и рыхлыми сиреневатыми мешочками под глазами. Он же организовывал и проводил «показы на объектах», бронировал квартиры, занимался подготовкой документов, а также сопровождал клиентов «на всех этапах». У Арсения, несмотря на увядшее, как бы немного усталое лицо, были энергичный свежий голос, выверенные движения, безупречная осанка. Всем своим видом он словно демонстрировал свое первенство, свое неоспоримое господство на вверенной ему территории.
– Это только первое время, Вера, пока вы у нас осваиваетесь, – таинственно понижая голос, говорила директриса агентства Элеонора Васильевна. – Потом и вы постепенно начнете принимать более активное участие в сделках.
Вера к более активному участию не стремилась. В отличие от деловитого честолюбивого Арсения, явно планирующего открыть собственное агентство недвижимости в обозримом будущем, она довольствовалась отведенным ей минимумом. Вялым потоком однообразных клиентских звонков, однотумбовым матово-сливочным столом. Видимым из окна кусочком двора с полукруглой скамейкой и корявым сухим деревом, покрытым вздутыми болячками. А еще лучше было бы ограничиться потрескавшимся дерматиновым сиденьем пятого автобуса, который ежедневно доставлял Веру до места работы. В автобусе было тепло и дремотно. В нем хотелось ехать до бесконечности, наполняться стремительно летящими мимо улицами и самой мысленно лететь в безмятежный, беспредметный сон, где нет ни боли, ни остро ощущаемой непоправимости. Одни только убаюкивающие видения хвойного леса и дачи тети Лиды и дяди Коли. У Веры не было ни малейшего желания вылезать из этого теплого сна в неуютный непредсказуемый день, в выстуженную кондиционерами явь. Туда, где по идее нужно бороться, проявлять себя, активно толкаться локтями, отхватывать все новых клиентов. И все ради чего? Чтобы впихивать беднягам еще не существующее, фантомное жилье с воображаемым уютом, которого, возможно, никогда и не будет в реальности. Зато точно будет вид на бурую промзону, осыпающуюся ржавчиной и застланную нездоровой прозеленью; будет кафельный безысходный полумрак подъезда – изнанка вожделенной благоустроенности; будет с лязгом открывающийся тесный лифт, в котором молниеносно улетучиваются все мысли о теплом бескрайнем покое.
Нет, бороться за клиентов Вера не хотела.
И, похоже, Верино отсутствие энтузиазма было настолько ощутимо, что «первое время», отведенное ей Элеонорой Васильевной на освоение профессии, стало заодно и последним.
– Мне очень жаль, но эта работа явно не для вас, – уже спустя месяц сказала директриса, сострадающе, чуть ли не скорбно глядя на Веру густо подведенными глазами. – Вы занимаете чужое место.
И Вера вернулась с чужого места на свое, привычное, пропитанное колыбельными смертями. На исходную и одновременно болевую точку своей взрослой жизни. В приемный покой с запахом тревоги и жадно растущим кактусом; в больничные коридоры, залитые густым ярко-желтым светом; в леденисто-голубоватую операционную. Вернулась к пациентам – беспокойным, глубинно стыдливым, готовым сжаться на приеме в комок, в беспомощный эмбрион. И к уже перешедшим линию беспокойства и стыдливости, просто бестелесно лежащим, откинувшим голову на тощую казенную подушку и обратившим к потолку бескровно-острый, словно бумажный профиль.
О Диме Коршунове Вера думала постоянно. Вспоминала момент, когда все вокруг музыкального мобиля с пираньями словно накрылось белым саваном. И когда она трусливо ушла прочь от разбитой витрины, не обернувшись даже издалека.
Поскольку мертвого раздавленного тела она так и не видела, ей хотелось верить, что в тот день Дима Коршунов вовсе не погиб. Просто покалечился. Полежал какое-то время в больнице, возможно, даже в коме, а потом пришел в себя. В течение долгих лет, гуляя по улицам города, Вера тревожно вглядывалась в лица молодых людей, сидящих в инвалидных колясках. Или бредущих на костылях. Но Димы Коршунова среди них не было.
По логике вещей следовало бы искать его в районе