Ещё один маленький городок, ещё одна библиотека. Теперь уже Элен с Моной ждут в машине, а мы с Устрицей идём на добычу книжки стихов.
Библиотека в маленьком провинциальном городе, середина дня. Библиотекарь за стойкой. Большой стол, где лежат последние номера газет, переплетённые в огромные картонные папки. Первые полосы сегодняшних газет посвящены Густаву Бреннану. Вчерашних — какому-то сумасшедшему религиозному лидеру с Ближнего Востока. В позавчерашних — какому-то заключённому, приговорённому к смертной казни и подавшему апелляцию.
Все имена — в ежедневнике Элен. Даты смерти совпадают с датами в ежедневнике.
Но в газетах есть сообщения и кое о чём похуже. Денни Д’Тестро — сегодня. Саманта Эвиан — три дня назад. Дот Лейн — неделю назад. Все — молодые, все — известные манекенщицы и фотомодели. Все найдены мёртвыми, причина смерти не установлена. А ещё раньше была Мими Гонсалес. Её друг нашёл её мёртвой в постели, и — никаких следов. Ничего. Никаких зацепок. Правда, в опубликованных сегодня результатах вскрытия сказано, что на теле обнаружены признаки сексуального контакта, произведённого уже после смерти.
Нэш.
Элен заходит в библиотеку и говорит с порога:
— Чего вы так долго? Я есть хочу.
На столе передо мной — мой список имён. Рядом — статья с фотографией Густава Бреннана. И ещё одна статья с фотографией с похорон какого-то психопата-детоубийцы, приговорённого к смертной казни, имя которого я нашёл в ежедневнике Элен.
Элен видит всё это и говорит:
— То есть теперь ты знаешь.
Она садится за стол, юбка туго натягивается на бёдрах. Она говорит:
— Ты хотел знать, как контролировать эту силу, так вот… я справляюсь таким вот образом.
Секрет в том, чтобы сделаться профессионалом, говорит она. Если делаешь что-то за деньги, вряд ли ты будешь делать то же самое за бесплатно.
— Думаешь, проституткам нравится заниматься сексом в нерабочее время? — говорит она.
Она говорит:
— Почему, ты думаешь, архитекторы и дизайнеры всегда живут в недостроенных или неотделанных домах?
Она говорит:
— Почему у всех врачей такое поганое здоровье?
Она указывает рукой на входную дверь и на стоянку за дверью. Она говорит:
— Единственная причина, почему я ещё не убила Мону, это потому, что я каждый день убиваю кого-то ещё. И мне за это хорошо платят.
Я спрашиваю: а как насчёт Мониной мысли? Почему нельзя контролировать силу любовью — когда ты любишь людей так сильно, что тебе просто не хочется никого убивать?
— Дело не в любви и ненависти, — говорит Элен. — Дело во власти. Ведь люди читают стишок вовсе не для того, чтобы убить своего ребёнка. Им просто хочется, чтобы ребёнок заснул. Им хочется взять над ним верх, хочется доминировать. Не важно, как сильно ты любишь кого-то, ты всё равно хочешь сделать по-своему.
Мазохист провоцирует садиста. Даже самый пассивный человек — на самом деле агрессор. Мы все убийцы. Чтобы жить, мы убиваем растения и животных — а иногда и людей.
— Скотобойни, животноводческие хозяйства, парники и теплицы, — говорит она, — нравится тебе это или нет, но всё это есть. И ты этим пользуешься.
Я говорю, что она наслушалась Устрицу.
— Секрет в том, чтобы намеренно убивать людей. — Элен берёт в руки газету с фотографией Густава Бреннана. Смотрит на снимок и говорит: — Ты намеренно убиваешь чужих людей, чтобы случайно не убить кого-то из близких, из тех, кого любишь.
Конструктивная деструкция.
Она говорит:
— Я независимый специалист на договоре.
Международный киллер, который работает за драгоценные камни.
Элен говорит:
— Любое правительство занимается тем же самым.
Но правительство убивает людей, руководствуясь уважительными причинами, возражаю я. Например, если нужно казнить преступника, представляющего опасность для общества. Или для примера. Или чтобы отомстить. Да, я согласен, институт смертной казни несовершенен. Но это всё-таки не каприз.
Элен на мгновение прикрывает глаза рукой, потом убирает руку, смотрит на меня и говорит:
— А как ты думаешь, кто мне звонит насчёт этих маленьких поручений?
Ей звонят из Государственного департамента США?
— Иногда, — говорит она. — В основном звонят из других стран, со всего мира. Но я ничего не делаю за бесплатно.
Но почему драгоценности?
— Я ненавижу торговаться по поводу курса обмена валют, — говорит она. — К тому же, чтобы ты пообедал, поужинал и так далее, умирают животные.
Снова Устрица. Я уже понимаю, в чём моя задача: держать этих двоих подальше друг от друга.
Я говорю, что это другое. Люди выше животных. Животные существуют для того, чтобы кормить людей и служить людям. Люди — разумные и уникальные существа, и Бог дал нам животных, чтобы они кормили нас, и так далее. Животные — наша собственность.
— Конечно, — говорит Элен, — я так и думала, что ты это скажешь. Ты — на стороне победителей.
Я говорю, что конструктивная деструкция — это не тот ответ, которого я искал.
И Элен говорит:
— Прошу прощения, но это — единственный ответ, который я знаю.
Она говорит:
— Давай найдём книгу, разберёмся с ней, а потом пойдём и убьём себе на обед какого-нибудь фазана.
Я подхожу к библиотекарю и спрашиваю про книжку детских стихов. Но она на руках. Подробности о библиотекаре: его волосы слишком густо намазаны гелем и лежат на голове словно твёрдый нарост или шлем. Волосы светлые, пепельные, с белыми прядями, похожими на наледь. Он сидит за компьютером, и от него пахнет сигаретным дымом. На нём свитер с высоким воротом, на свитере — бэджик с именем. «Саймон».
Я говорю, что мне нужно найти эту книгу. Это вопрос жизни и смерти.
А он говорит: какая неприятность.
Я говорю: нет, ты не понял. Это вопрос твоей жизни и смерти.
Библиотекарь нажимает на какую-то кнопку на клавиатуре и говорит, что он вызывает полицию.
— Подожди, — говорит Элен и кладёт руку на стойку. Её пальцы сверкают изумрудами ступенчатой огранки, сапфирами, огранёнными звездой, и чёрными бриллиантами стандартной бриллиантовой огранки. Она говорит: — Саймон, выбирай, что тебе нравится.
Библиотекарь подтягивает верхнюю губу к носу, так что видны его верхние зубы. Он моргает — один раз, второй — и говорит:
— Дорогая, свои фальшивки можешь оставить себе.
Улыбка Элен даже не дрогнула.
Библиотекарь закатывает глаза и как-то весь обмякает. Голова падает на грудь, он утыкается лбом в клавиатуру и медленно сползает со стула на пол.
Конструктивная деструкция.
Элен протягивает свою бесценную руку, чтобы развернуть монитор к себе, и говорит:
— Чёрт.
Даже мёртвый на полу, он выглядит спящим. Причёска, щедро политая гелем, даже не растрепалась.
Элен смотрит на монитор и говорит:
— Он поменял окна. Мне нужен его пароль.
Нет проблем. Большой Брат засоряет мозги всем одинаково. Моя догадка: он считал себя очень умным — точно так же, как и другие считают себя очень умными. Я говорю, чтобы она напечатала слово «пароль».
Глава двадцать пятая
Мона снимает носок у меня с ноги. Просто снимать больно, так что она его скатывает. Изнанка носка сдирает струпья. Хлопья свернувшейся крови летят на пол. Нога распухла, и все складки кожи растянуты. Нога напоминает воздушный шар в красных и жёлтых пятнах. Мона подкладывает мне под ногу полотенце и льёт на неё медицинский спирт.
Боль кошмарная, но проходит быстро — поэтому непонятно, обжигает спирт или, наоборот, холодит. Я сижу на кровати в номере в мотеле, штанина закатана до колена. Мона стоит передо мной на коленях. Я хватаюсь руками за простыню и сжимаю зубы. Спина болит, всё тело напряжено. Простыни на кровати холодные и пропитаны моим потом.
Надувшиеся волдыри, жёлтые и мягкие на ощупь, — по всей стопе. Под слоем отмершей кожи в каждом волдыре виднеются какие-то тёмные твёрдые штуковины.
Мона говорит:
— Ты по чему ходил?
Она прокаливает пинцет над пластиковой зажигалкой Устрицы.
Я спрашиваю у неё, что это за объявления, которые Устрица даёт в газеты. Он что, работает на какую-то юридическую фирму? Кожный грибок и пищевые отравления — это всё по-серьёзному?
Спирт стекает у меня с ноги, розовый от растворённой в нём крови, на гостиничное полотенце. Мона кладёт пинцет на мокрое полотенце и прокаливает над зажигалкой иголку. Она убирает волосы в хвост и скрепляет его резинкой.
— Устрица называет это «антирекламой», — говорит она. — Иногда фирмы, которые он упоминает в своих объявлениях — богатые и солидные фирмы, — платят ему, чтобы он снял объявление. Он говорит, что суммы, которые они ему платят, говорят о том, что объявления не далеки от истины.
Нога распухла, теперь она не войдёт в ботинок. Сегодня утром, в машине, я попросил Мону посмотреть, что у меня с ногой. Элен с Устрицей поехали покупать новую косметику. По дороге они собираются заглянуть в большой букинистический магазин — «Книжный амбар» — и упразднить три экземпляра книги.
Я говорю, то, что делает Устрица, называется шантаж и клевета. Уголовно наказуемое преступление.
Уже почти полночь. Я понятия не имею, где Элен с Устрицей. Не знаю и знать не хочу.
— Он не говорит, что он адвокат, — говорит Мона. — Он не говорит, что занимается коллективными исками. Он просто даёт объявление. А бланки заполняют другие. Устрица говорит, что он просто сеет зёрна сомнения в их умах.
Она говорит:
— Устрица говорит, что это только справедливо — ведь любая реклама обещает сделать тебя счастливым.
Сейчас, когда Мона стоит передо мной на коленях, мне хорошо видна её татуировка — три чёрные звёздочки над ключицей. За плотной завесой из цепочек с кулонами и амулетами всё равно видно, что лифчика на ней нет, и я считаю — раз, я считаю — два, я считаю — три…
Мона говорит:
— Другие члены ковена тоже этим занимаются, но придумал всё Устрица. Он говорит, что смысл в том, чтобы разбить иллюзию безопасности и комфорта.