Никто ничего не замечал, пока в один прекрасный день не оказалось, что двери в подъездах жилого комплекса «Парк-Сеньор» не открываются, потому что они заросли плющом. В тот же день южная стена театра Фримонт — кирпичи и бетон толщиной в три фута — едва не обрушилась на толпу продавцов и покупателей на уличной распродаже. В тот же день просела подземная часть автовокзала.
Никто не может сказать, когда именно здесь появился Hedera helixseattle, но попробуйте догадаться.
В «Сиэтл-таймс» от 5 мая, в разделе «Развлечения и досуг», есть объявление. Шириной в три колонки.
В объявлении сказано: «Пообедав в указанном суши-баре, вы заразились кишечными паразитами, вызывающими зуд и чесотку в ректальной области? Если так, то звоните по указанному телефону и объединяйтесь с другими такими же пострадавшими, чтобы подать коллективный иск в суд». Дальше, понятное дело, указан номер.
Мы с Сержантом звоним. Вернее, я звоню, а Сержант сидит рядом.
Мужской голос на том конце линии говорит:
— «Дюбель, Домбра и Дурында», юридические услуги.
И я говорю:
— Устрица?
Я говорю:
— Ты где, пиздюк?
И он вешает трубку.
Здесь и сейчас. Я пишу эти строки в Сиэтле, в закусочной неподалёку от здания Управления общественных работ. Официантка говорит нам с Сержантом:
— Этот плющ уже не убьёшь. — Она наливает нам кофе. Она смотрит в окно на стену зелени, увитую толстым серым плющом. Она говорит: — Без него всё рассыплется.
В сетке из ползучих побегов и листьев шатаются кирпичи. По бетону расходятся трещины. Оконные рамы сдавлены, так что в них разбиваются стёкла. Двери не открываются, потому что они заросли плющом. Птицы летают среди буйной зелени, клюют семена плюща, а потом гадят — разносят его повсюду. Улицы превратились в каньоны зелени, под зелёным ковром уже не видно асфальта.
«Зелёная угроза», так называют это в газетах. Плющевой эквивалент пчёл-убийц. Плющевой ад.
Тишина, неотвратимая. Крушение цивилизации в замедленной съёмке.
Официантка рассказывает, что всякий раз, когда работники городских служб вырубают плющ, или выжигают его огнём, или поливают ядохимикатами — даже когда в город выпустили карликовых коз, чтобы они его съели, плющ, — он разрастается ещё больше. Обрушиваются подземные тоннели. Корни плюща разрывают подземный кабель и водопроводные трубы.
Сержант вновь и вновь набирает номер, указанный в объявлении про суши-бар, но там никто не отвечает.
Официантка смотрит в окно на побеги плюща, которые уже добрались до середины улицы. Через неделю она лишится работы.
— Национальная гвардия обещала помочь, — говорит она.
Она говорит:
— Я слышала, что в Портленде тоже плющ. И в Сан-Франциско. — Она вздыхает и говорит: — Мы, определённо, проигрываем эту битву.
Глава двадцать восьмая
Человек открывает дверь, и мы с Элен стоим на крыльце, я стою на шаг сзади и держу её косметичку, а Элен тычет в мужчину пальцем с длинным розовым ногтем и говорит:
— О господи.
Она суёт свой ежедневник под мышку и говорит:
— Мой муж. — Она отступает на шаг. — Мой муж хотел бы представить вам свидетельства благости Господа нашего Иисуса Христа.
Сегодня Элен во всём жёлтом, но это не жёлтый, как лютик, а жёлтый, как лютик, отлитый из золота и украшенный цитронами, работы Карла Фаберже.
В руке у мужчины — бутылка пива. На ногах — толстые носки, без обуви. Его махровый халат не застёгнут, под халатом — белая футболка и боксёрские трусы в маленьких гоночных машинках. Он подносит бутылку пива ко рту и запрокидывает голову. В бутылке булькают пузырьки. У гоночных машинок овальные шины, наклонённые вперёд. Мужик смачно рыгает и говорит:
— Вы, ребята, серьёзно?
У него чёрные волосы. Они свисают на морщинистый лоб а-ля Франкенштейн. Под глазами у него мешки, а сами глаза печальные, как у грустного пса.
Я протягиваю ему руку. Мистер Сьерра? — говорю я. Мы пришли, чтобы разделить с вами божью любовь.
Мужик с машинками на трусах хмурится и говорит:
— Откуда вы знаете, как меня зовут? — Он подозрительно косится на меня и говорит: — Вас Бонни прислала со мной поговорить?
Элен заглядывает в гостиную, слегка наклонившись вбок. Открывает сумочку, достаёт пару белых перчаток и надевает их. Застёгивает крошечные пуговки на перчатках и говорит:
— Нам можно войти?
Предполагалось, что всё будет проще.
План В. Если дома мужчина, действуем по плану В.
Мужик с машинками на трусах снова подносит бутылку ко рту и всасывает в себя пиво, втянув небритые щёки. Остатки пива выбулькиваются в рот. Он отступает в сторону:
— Ну ладно, входите. Садитесь. — Он смотрит на пустую бутылку и говорит: — Пива хотите?
Мы заходим, а он идёт на кухню. Слышно, как он открывает бутылки.
В гостиной стоит только кресло-кровать, другой мебели нет. На картонном ящике из-под молока — маленький переносной телевизор. За раздвижными стеклянными дверями — маленький внутренний дворик. В дальнем конце дворика — большие вазы с цветами, заполненные до краёв дождевой водой. Цветы давно сгнили. Гнилые бурые розы на чёрных стебельках, махрящихся серым мхом. Вокруг одного из букетов обвязана широкая чёрная лента.
На потёртом ковре в гостиной — продавленный след от отсутствующего дивана. Продавленный след от комода, маленькие углубления от ножек стульев и столов. Большой плоский квадрат, выдавленный на ковре. Выглядит очень знакомо.
Мужик с машинками на трусах указывает на кресло-кровать:
— Садитесь. — Он отпивает пива и говорит: — Садитесь, и поговорим о Боге. Какой он на самом деле.
Плоский квадрат на ковре остался от детского манежика.
Я спрашиваю: можно моя жена сходит у вас в туалет?
Он наклоняет голову набок и смотрит на Элен. Чешет свободной рукой затылок и говорит:
— Конечно. В конце коридора. — Он указывает рукой, в которой держит бутылку.
Элен смотрит на пиво, пролившееся на ковёр, и говорит:
— Спасибо. — Достаёт из подмышки свой ежедневник, передаёт его мне и говорит: — Если тебе вдруг понадобится, вот Библия.
Её ежедневник с именами жертв и адресами домов с привидениями. Потрясающе.
Он ещё тёплый после её подмышки.
Она уходит по коридору. В ванной включается вентилятор. Где-то хлопает дверь.
— Садись, — говорит мне мужик с машинками на трусах.
Я сажусь.
Он стоит так близко ко мне, что я боюсь открывать ежедневник — боюсь, он увидит, что это никакая не Библия. От него пахнет пивом и потом. Маленькие гоночные машинки — как раз на уровне моих глаз. Овальные шины наклонены вперёд, и поэтому кажется, что они едут быстро. Мужик отпивает пива и говорит:
— Расскажи мне о Боге всё.
От кресла-кровати пахнет так же, как от мужика. Золотистый плюш, коричневый от грязи на подлокотниках. Он тёплый. И я говорю, что Бог честный и бескомпромиссный, он не принимает ничего, кроме стойкой и непреклонной добродетели. Он — бастион честности и прямоты, прожектор, который высвечивал всё зло мира. Бог навсегда остаётся в наших сердцах и душах, потому что собственный его дух несгибаем и не…
— Вздор, — говорит мужик. Он отворачивается, подходит к стеклянным дверям и смотрит во внутренний дворик. Его лицо отражается в стекле — только глаза, щёки, покрытые тёмной щетиной, тонут в тени.
Я говорю голосом радиопроповедника, что Бог — это высокий моральный критерий, по которому миллионы людей должны измерять свою жизнь. Он — пламенеющий меч, посланный к нам, дабы изгнать нечестивцев из храма…
— Вздор! — кричит мужик своему отражению в стекле. Пиво течёт из его отражённого рта.
В дверях гостиной появляется Элен. Держит руку во рту и жуёт согнутый палец. Смотрит на меня и пожимает плечами. Потом опять исчезает в сумраке коридора.
Я говорю, что Бог — это неодолимая сила и великое нравственное побуждение. Бог — совесть нашего мира, мира греха и злобных намерений, мира скрытых…
— Вздор, — говорит мужик тихо, почти что шёпотом. Пар от его дыхания стёр его отражение. Он оборачивается ко мне, указывает на меня рукой, в которой держит бутылку, и говорит: — Прочитай мне, где в твоей Библии говорится, как сделать так, чтобы всё стало по-прежнему.
Я слегка приоткрываю ежедневник Элен, переплетённый в красную кожу, и заглядываю внутрь.
— Подскажи, как доказать полиции, что я никого не убивал, — говорит он.
В ежедневнике — имя, Ренни О’Тул, и дата, 2 июня. Я не знаю, кто это такой. Знаю только, что он уже мёртв. 10 сентября — Самара Ампирси. 17 августа Элен продала дом на Гарднер-Хилл-роуд. В тот же день она убила царя-тирана республики Тонгле.
— Прочитай! — кричит мужик с машинками на трусах. Пиво у него в руке проливается пеной ему на пальцы и капает на ковёр. Он говорит: — Прочитай, где говорится, что в одну ночь ты теряешь всё, что у тебя было хорошего в жизни, и тебя же потом обвиняют.
Я смотрю в ежедневник на имена мёртвых людей.
— Прочитай, — говорит он и отпивает ещё пива. — Прочитай, где говорится, что жена может обвинить мужа в убийстве их ребёнка, и все ей поверят.
В самом начале ежедневника написанное стёрлось, так что почти невозможно прочесть. Мелкий, убористый почерк. Страницы как будто засижены мухами. А ещё раньше кто-то вырвал страницы.
— Я просил Бога, — говорит мужик. Он потрясает бутылкой пива и говорит: — Я просил Бога, чтобы он дал мне семью. Я ходил в церковь.
Я говорю, может быть, в самом начале Бог не набрасывался на каждого, кто молился, с проповедями и обличениями. Я говорю, может быть, это всё из-за того, что на протяжении многих лет к Нему обращались по поводу тех же самых проблем — нежелательная беременность, разводы, семейные неурядицы. Может быть, это всё из-за того, что Его аудитория выросла и больше людей стали к Нему обращаться с просьбами. Может быть, это всё из-за того, что Его популярность так выросла. Может быть, власть развращает, но Он не всегда был таким мерзавцем.