Глава тридцать вторая
Городок называется Стоун-Ривер, Каменная Речка. Стоун-Ривер, штат Небраска. Так указано в карте. Но когда мы с Сержантом въезжаем в город, на щите-указателе написано совсем другое: «Шивапурам».
Небраска.
Население 17 000.
Посередине улицы, прямо по разделительной полосе, бредёт бурая с белым корова, которую нам приходится объезжать. Корова невозмутимо жуёт свою жвачку и даже не смотрит на нашу машину.
Центр города представляет собой два квартала построек из красного кирпича. Светофор на пересечении двух главных улиц мигает жёлтым. Чёрная корова чешет бок о металлический столб стоп-знака. Белая корова жуёт циннии из горшков на окне почтового отделения. Ещё одна корова лежит перед входом в полицейский участок, перегораживая тротуар.
Пахнет карри и пачули. Помощник шерифа обут в сандалии. Помощник шерифа, почтальон, официантка в кафе, бармен в таверне — у всех на лбу чёрная точка. Бинди.
— Господи, — говорит Сержант. — Весь город теперь исповедует индуизм.
Согласно последнему еженедельному «Альманаху загадочных явлений», это всё из-за говорящей коровы-Иуды.
Самое главное на скотобойнях — обманом заманить коров на настил, который ведёт непосредственно в «камеру смерти». Коров привозят с ферм, они растерянные и испуганные. После многих часов или дней в тесных перевозочных стойлах, обезвоженных и всю дорогу не спавших, коров выгружают на огороженную лужайку перед скотобойней.
Есть верный способ заставить коров войти внутрь: подослать к ним корову-Иуду. Их так действительно называют, таких коров. Эти коровы живут на бойнях. В общем, корову-Иуду выпускают в стадо обречённых коров, она ходит с ними по лужайке, а потом ведёт их за собой на бойню. Растерянные, испуганные коровы никуда не пойдут, если их не поведёт корова-Иуда.
В последний момент — когда остаётся всего один шаг до топора, или ножа, или стального прута, — корова-Иуда отходит в сторону. Ей сохраняют жизнь, чтобы она повела на смерть очередное стадо. Она всю жизнь занимается только этим — из года в год.
Но вот, как написано в «Альманахе загадочных явлений», корова-Иуда на мясоперерабатывающем заводе в Стоун-Ривер однажды остановилась.
Она встала, перекрывая вход на бойню. Она отказалась отойти в сторону и обречь на смерть стадо, что шло за ней. На глазах у работников бойни корова-Иуда уселась на задние ноги, как обычно сидят собаки, — она уселась на входе, посмотрела на собравшихся людей своими печальными коровьими глазами и заговорила.
Корова-Иуда заговорила человеческими голосом.
Она сказала:
— Прекратите есть мясо, это дурной обычай.
У неё был голос как у молодой женщины. Коровы у неё за спиной ждали, переминаясь с ноги на ногу.
У работников скотобойни отвисли челюсти — так что у некоторых даже попадали сигареты, прямо на залитый кровью пол. Один мужчина проглотил свой жевательный табак. Одна женщина закричала, зажав рот ладонью.
Корова-Иуда, сидя на задних ногах, подняла переднюю ногу, указала копытом на работников бойни и сказала:
— Дорога к мокше пролегает не через боль и страдания других существ.
«Мокша», как объясняется в «Альманахе загадочных явлений», это индусское слово, означающее «искупление грехов, спасение», конец кармического цикла реинкарнаций.
Корова-Иуда проговорила весь день. Она сказала, что люди уничтожили мир природы. Она сказала, что люди должны прекратить истреблять животных. Число людей на Земле должно сократиться, людям необходимо выработать систему квот, согласно которой процентное соотношение людей к другим видам живых существ на планете должно быть резко снижено. Люди могут жить, как хотят, но с условием, что они не будут в большинстве.
Она говорила долго. Она научила их одной песне на хинди. Она заставила их петь хором, а сама дирижировала копытом.
Корова-Иуда ответила на все вопросы о жизни и смерти.
Она всё говорила и говорила.
И вот, здесь и сейчас — мы с Сержантом опять опоздали. Мы снова — задним числом. Охотники на ведьм. Теперь, здесь и сейчас, мы наблюдает за всеми коровами, выпущенными со скотобойни местного мясоперерабатывающего завода. Завод на окраине города — пустой и тихий. Какой-то мужчина красит серое бетонное здание в розовый цвет. Превращает его в ашрам. На лужайке перед бывшей бойней разбит огород.
С того дня корова-Иуда не произнесла больше ни слова. Она пасётся в частных дворах — щиплет травку. Пьёт из ванночек для купания птиц. Жители города вешают ей на шею гирлянды из живых цветов.
— Они пользуются заклинанием временного захвата чужого тела, — говорит Сержант. Мы остановились, чтобы пропустить громадную, откормленную на убой свинью, которая медленно тащится через дорогу. Ещё несколько свиней и куриц стоят в тени от навеса перед хозяйственным магазином.
Заклинание временного захвата чужого тела позволяет «переселяться» в других людей и вообще во всякое живое существо — твоё сознание входит в другое физическое тело, и оно полностью подчиняется твоей воле.
Я смотрю на него долго-долго и говорю: чья бы корова мычала…
— В людей, в животных, — повторяет Сержант. — В любое живое существо.
И я говорю: да, расскажи поподробнее.
Мы проезжаем мимо мужчины, который раскрашивает розовый ашрам, и Сержант говорит:
— По моему скромному мнению, реинкарнация — это просто ещё один способ отсрочить неизбежное.
И я говорю: да, да, да. Это я уже слышал.
Сержант протягивает руку — морщинистую руку с пятнами на коже — и кладёт её поверх моей руки. Тыльная сторона ладони — вся в завитках седых волос. Пальцы холодные: оттого, что он долго держал в руке пистолет. Сержант сжимает мне руку и говорит:
— Ты меня всё ещё любишь?
И я говорю: а у меня есть выбор?
Глава тридцать третья
Толпы людей обтекают нас, женщины в маечках на бретельках с открытой спиной и мужчины в ковбойских шляпах. Люди едят яблоки в карамели на палочке и фруктовый колотый лёд в бумажных трубочках. Повсюду — пыль. Кто-то наступает Элен на ногу, она убирает ногу и говорит:
— Я склоняюсь к мысли, что не важно, скольких людей я убиваю, — этого всё равно мало.
Я говорю: давай не будем говорить о работе.
По земле тянутся толстые чёрные кабели. В темноте за пределами ярких огней моторы на дизельном топливе вырабатывают электричество. Пахнет соляркой, жареной картошкой, блевотиной и сахарной пудрой.
Это то, что сейчас называется весельем.
Сверху доносится крик. Мелькает Мона. Этот аттракцион называется «осьминог». Название мигает ярким неоном. Чёрные металлические штуковины, вроде как искорёженные, перекрученные спицы, вертятся вокруг оси. В то же время они поднимаются и опускаются. На конце каждой спицы — сиденье, которое вертится на своей собственной оси. Сверху снова доносится крик и уплывает прочь. Чёрные с красным волосы развеваются на ветру. Серебряные цепочки с амулетами на шее у Моны сбились на сторону. Она вцепилась обеими руками в перекладину безопасности.
Обломки западной цивилизации — орудийные башни, печные трубы — сыплются из Мониных волос. Монеты И-Цзын проносятся мимо, как пули.
Элен смотрит на Мону и говорит:
— Кажется, Мона получила своё заклинание, чтобы летать.
У меня снова бибикает пейджер. Тот же номер, что был у полицейского детектива. Новый спаситель уже пытается сесть мне на хвост.
Не важно, сколько людей умирает, всё равно всё остаётся по-прежнему.
Я отключаю пейджер.
Глядя на Мону, Элен говорит:
— Плохие новости?
Я говорю: да так, ерунда. Ничего срочного.
На своих розовых шпильках Элен проходит по грязи и древесным опилкам, переступая через чёрные кабели.
Я протягиваю ей руку:
— Давай.
И она берёт мою руку. И я держу её и не отпускаю. И она вроде не против. Мы идём рука об руку. И это славно.
У неё осталось лишь пара-тройка больших перстней, так что это совсем не так больно, как можно было бы предположить.
Вертящиеся карусели поднимают ветер. Огни белые, как бриллианты, зелёные, как изумруды, красные, как рубины, огни синие, как бирюза и сапфиры, жёлтые, как цитроны, оранжевые, как медовый янтарь. В динамиках на столбах, понатыканных везде и всюду, грохочет рок-музыка.
Эти рок-голики. Эти тишина-фобы.
Я спрашиваю у Элен, когда она в последний раз каталась на «чёртовом колесе».
Повсюду — мужчины и женщины. Держатся за руки, целуются. Кормят друг друга ошмётками розовой сахарной ваты. Идут в обнимку, засунув руку в задний карман тугих джинсов партнёра или партнёрши.
Глядя на толпу, Элен говорит:
— Не пойми меня неправильно, но когда ты — в последний раз?
В последний раз — что?
— Ты знаешь.
Я не уверен, идёт ли в расчёт мой последний раз, но это было лет восемнадцать назад.
И Элен улыбается и говорит:
— Неудивительно, что у тебя такая походка. — Она говорит: — А у меня это было в последний раз двадцать лет назад, а потом Джона не стало.
На земле, среди древесных опилок и кабелей, валяется смятый газетный листок. В газете — объявление шириной в три колонки:
В объявлении сказано: «Вам продали дом с привидениями? Если так, то звоните по указанному телефону и объединяйтесь с другими такими же пострадавшими, чтобы подать коллективный иск в суд».
Номер мобильного Устрицы. И я спрашиваю у Элен: зачем ты ему рассказала?
Элен смотрит на объявление сверху вниз. Вдавливает его в грязь своей розой шпилькой и говорит:
— По той же причине, почему я его не убила. Иногда он бывает таким обаятельным.