Джон сочувственно ему улыбнулся. Не вина Маркуса, что он нахватался у отца бреда про Бога и благословение и теперь искренне считает, будто гоп-компания из полсотни человек сойдет за королевскую гвардию, а недобитый атаман – за претендента на трон. И то верно, невозможно долго оставаться у власти в Гибее и не сойти с ума.
– Вы способны стать лучшим королем, чем ваш отец.
– Если не перестреляю всех министров. – Джон не смог удержаться, рассмеялся.
Но советник не улыбнулся.
– Именно.
– И вы решили проследить, чтобы я не превратился в моего отца? Хорошее дело. Тем более что отцом я, кажется, все-таки стал…
Стал, да вот только паршивым.
Какой отец по доброй воле отправит сына в бой?
Вид нового лагеря немного его приободрил. Старые каменные хижины, которые глаз еле различал, были построены на совесть – и хотя в проемах окон и дверей гулял ветер, стены и крыши держались крепко. Джон не сомневался, что утром разглядит в камнях выбоины от пуль. Пастухи – народ крепкий и наверняка покинули деревню не от страха, а потому, что из-за боев овцам стало негде пастись…
Или их выкурили тем самым газом, которого, согласно официальным заявлениям, гибейская армия не использовала и использовать не могла. Джон даже носом потянул – не пахнет ли в воздухе апельсинами. Не пахло.
– Командир, – к нему подскочил Маллори, – часовые поставлены, дома для командного состава подготовлены. Кухню устанавливают, к обеду должна быть готова.
– Как здесь связь?
– Из-за стен проходит плохо. Но если отойти вон на тот выступ, все ловится.
– Хорошо. Эта машина – последняя. Сейчас груз разберем, и давай отбой. Ночь теплая, поспят на земле.
Сам он не уснул бы. В мозгу прокручивались самые мрачные и невероятные исходы затеянной Фаркашем операции. Так что Джон отправил «вон на тот выступ» рядового с телефоном – ждать новостей. Перегрузил вместе с Тейлором ящики с документами и деньгами, а потом отправился помогать Рейну. Тот, ругаясь себе под нос и по-шахтерски нацепив фонарик на лоб, рыл яму для нового погреба
– Отбой. Завтра выкопаешь.
– До завтра все пропадет.
– Чему тут пропадать? Там же остались одни консервы да сухпайки.
Джон отобрал лопату у помогавшего Рейну рядового, отправил того спать и принялся за работу. Кухарь только хмыкнул.
– Как ты оставил детей?
Почти все здесь были возраста Джона или младше; холостяки, потерянные мальчики, не желающие взрослеть. Но у Рейна и Ошера были дети.
И даже у Маркуса… когда-то.
– Как оставил… – Рейн пожал щуплыми плечами. – Им без меня спокойнее. К хозяйке приходили пару раз, так она им сказала, мол, развелась, отстаньте. Вроде больше не беспокоили. По ребятишкам скучаю, что там. А от хозяйки, – Рейн улыбнулся, – любой бы в горы сбег.
Джон подавил в себе чувство вины. Командир не извиняется, даже если его боец не может видеться с семьей просто потому, что состоит в его гвардии. Погреб он выкопал в рекордные сроки, едва заметив, что Рейн работать прекратил и ждет, опершись на свою лопату.
– Переживаете, – сказал он Джону. – Они ребята стреляные. Пацана в обиду не дадут.
Джон не слишком вежливо велел ему заниматься своими делами и сложить уже в эту гребаную яму еду. И на сей раз все-таки извинился.
Ночь неумолимо шла к концу, рядовой с телефоном молчал, и голос Гидеона в голове становился все яснее – и ехиднее:
«А ты и в самом деле отличный командир. Кроме мальчишки, некого было послать. И что ты говорил про хефашей? Хефаши своих хоть с двенадцати берут, да еще и стрелять учат, прежде чем отправить в бой. А ты, видно, так испугался отцовства, что решил мальчишку сразу пустить в расход…»
Уже глубоким утром пришли наконец новости. Все закончилось благополучно; бойцы, за исключением Фаркаша, едут в новый лагерь.
Джон лежал на койке и обдумывал операцию на заводе, глядя, как в пустые каменные глазницы окон потихоньку вползает солнце. Он и сам не подозревал, что прислушивается к тишине снаружи, но вскочил, едва до него донесся шум мотора.
В бледном свете раннего утра и его бойцы смотрелись бледными, вымотанными. Но главное – они были тут.
И Джей-Би.
Мальчишка выглядел уставшим, как остальные, и гордым.
Джон шагнул к нему и, слабо соображая, что делает, поднял на руки.
– Не ранили?
– Нет, – недоуменно сказал мальчишка.
– Он у вас молодец, командир. Не растерялся. Настоящий боец.
– Боец, конечно, – вырвалось у Джона. – В девять-то лет. Нам не чета.
Он неохотно опустил мальчишку на землю. Опять бросилось в глаза, какой он маленький – среди высоченных парней в грязном камуфляже. И надо же было ему разрешить…
– Хватит, – в сердцах сказал Джон. – Никаких больше операций.
– Почему? – В вышколенном голосе мальчишки сквозила обида. – Я же справился.
– Справился, – кивнул Джон. – Ты молодец. Но это не обсуждается.
Ребенок оглянулся на остальных, будто ожидая, что они вступятся. Но оставшийся за старшего Ошер только сказал:
– Твой папка дело говорит. Зря мы тебя засветили.
Джей знакомо стиснул челюсти. Даже взгляд его сейчас был точь-в-точь взгляд Джона, когда тот ожидал похвалы от отца – и раз за разом обманывался.
– Иди в дом, – сказал Джон. Беспокойство в нем перебродило, осталась только усталость. Он вдруг сообразил, что мальчик не знает, куда идти. Он показал: – Вон там. Майор тебя дожидается на кровати.
– Майор?
– Медведь. У него погоны…
Но Джей уже шагал прочь почти строевым шагом.
Джону хватило краткого отчета об операции; и без того видно, что ребята валятся с ног. Когда он вернулся в домик, Джей лежал на кровати, не раздевшись, только скинув кроссовки. Лицом к стене. Правда, он прижимал к себе медведя, и Джона это неизвестно почему успокоило.
– Спишь?
Ответа не было, но дышал ребенок слишком ровно.
– Злишься?
Молчание. Джон вздохнул, разделся наконец и улегся. Ребенка он трогать не стал: без обуви, и ладно. И заснул бы, наверное, если бы у Джея громко не заурчало в животе. Джон перевернулся на спину и постарался вспомнить, когда последний раз его кормил.
Ах ты…
– Джей, – спросил он громким шепотом. – Ты что, в последний раз ел вчера утром?
Мальчик молчал, но уже не притворялся спящим.
– Рядовой Бенджамин. Извольте отвечать командиру.
Это сработало, как он и ожидал.
– Так точно. Вчера утром.
– Почему же ты… – Джон вовремя прикусил язык. – Почему ты не сказал, что голоден?
– Вы мне дали денег, сэр. Я их не использовал. Это моя вина.
– Твои же… бабочки. Это были деньги на мороженое.
Он поднялся с кровати и, спотыкаясь на непривычных камнях, отправился будить Рейна. Тот выдал ему коробку с сухпайком, не преминув напомнить, что и пайки кончаются.
Джон распотрошил коробку, вернувшись в домик. Наученный горьким опытом, он не хотел давать Джею говядину – как бы мальчишку опять не стошнило. Его самого тошнило всякий раз. Остальное Джон высыпал на перевернутый ящик из-под снарядов. Воткнул соломинку в коробочку с соком. Открыл банку с пюре, достал нож и стал намазывать паштет на галеты.
– Ешь.
Ребенок, все еще молча, принялся за еду. Пюре улетело в один присест.
– Не так быстро, а то снова станет плохо. – Джон сунул ему галету. – В следующий раз, если я забуду тебя покормить, скажи об этом. Мне, или Рейну, или… да кому угодно.
Ребенок кивнул и молча стал пережевывать галету. Джон глядел, как упрямо движутся его челюсти, охваченный чувством принадлежности. Ребенок был его, так, как никто не был в этой жизни. Его гвардейцы… Они остаются с ним гораздо дольше, чем велит здравый смысл, – и все же, если бы можно было завтра возвратиться в столицу, они вернулись бы к нормальной жизни – и не факт, что там нашлось бы место для принца. Родители ему вовсе никогда не принадлежали, как бы ни хотел он думать по-другому. Элай… дружба настолько сблизила их, что Джон позволил себе поверить: вот он, здесь, никуда от меня не денется.
Но и Элай нашел как ускользнуть.
А этот ребенок – почти он сам, только несчастнее; по сути, его продолжение…
Джон по себе знал: от отца так легко не избавиться.
– Я считаю, что ты отлично справился.
Ребенок на секунду замер, уставившись на него, а потом продолжил жевать.
– Но ты должен понять. Я буду плохим командиром, если стану отправлять на задание ребенка. У меня тут взрослых хватает.
У ребенка в глазах явно читалось: «Я их не хуже».
– И потом, я испугался.
– Почему?
Джон и сам не знал. Неделю назад он понятия не имел о том, что Джей существует.
– Как-то раз я тоже обиделся на отца, – сказал он вместо этого. – Мы тогда попались в ловушку с отрядом. Еле выбрались, потеряли четверых… Гидеон перевел меня в столицу. Я дико злился тогда. Я думал, он считает, что я не справился, что не гожусь в бой… А сейчас думаю: может, он тоже за меня испугался?
Раньше он над таким предположением только посмеялся бы. Но после сегодняшней нервной ночи поневоле задумаешься.
Он вообще в последнее время стал чаще задумываться о детстве.
Джей хотел что-то сказать, но вместо этого отчаянно, во весь рот зевнул.
– Так. Спать.
Ребенок не протестовал, когда Джон сунул ему в руки медведя и укрыл одеялом.
А раздеть опять забыл.
Строились поздно, перед самым обедом – так, чтобы у всех было время отоспаться. По приказу Джона те, кто мог скрыться в окрестных городках, покинули лагерь, и шеренга бойцов была вдвое короче обычной. И мрачнее. Кто накануне не участвовал в спасательной миссии, тот всю ночь гонял или разгружал машины. Рейн сделал кофе крепче, чем обычно; парни морщились, но пили и на командира поглядывали с неприязнью. Но Джона несло на волне знакомой азартной злости, обычно заменявшей ему стимуляторы.
После построения он распределил бойцов по звеньям и надавал им нарядов – благо дел после переезда было по горло. И хорошо. Не будет времени задуматься над тем, что бойцов стало наполовину меньше. Джон знал: многие из тех, кто разошлись, вернутся по первому зову. Но совершенно точно – не все.