– Ничего. А что за человек?
– Да если б я знал! – сердито сказал Бенджамин, погасив окурок и втоптав его в землю. И будто про себя повторил: – Нойе Орднунг. Какой еще орднунг…
Агент похолодел. Это что же, за ним проверяющего послали? А ведь говорили, что ему наконец доверяют полноценную миссию… Или – не за ним? Может, у Организации здесь другие дела? Ведь не просто так Агента сюда отправили…
Он сидел и чистил оружие дядь Васе. И слушал – куратор не так часто бывал разговорчивым, но в такие моменты рассказывал о задании и то, чего Агенту знать не полагалось, главное – не прерывать его и вообще стать по возможности незаметным.
– Это принц, – говорил дядь Вася. – Только губу не раскатывай, там тебе не Саудовская Аравия. Вся страна как пол-Израиля, ее никто и не знает. И принц этот бродячий, после попытки переворота в лес ушел. И видимо, изволил чем-то помешать агенту Декелю…
Агент Декель состоял в Организации, но куратор явно считал, что лучше бы не состоял.
– А мы теперь тут станем бегать по его указке… Ты так точно, тебя за этим и отправляют. Он боится саботажа. Мол, этот Бенджамин помешает освоению территории… А по-моему, ему просто поперек горла встало, что крестник за ним не пошел.
Агенту к тому времени уже дали прочитать дело Бенджамина, поэтому он не стал спрашивать, куда тот не пошел. А спросил бы – куратор тут же прекратил бы бормотать себе под нос.
– Если желаешь знать, этот Декель хочет и на елку влезть, и задницу не ободрать.
Агент не слишком понимал, зачем агенту Декелю лезть на елку – он же вроде не снайпер? – но куратор иногда выражался очень странно.
– Он себе хочет устроить в Гибее красивую жизнь. Нашел, понимаешь, Аргентину. Желает потихоньку там осесть и торговать оружием. Что тут скажешь, страна, конечно, отсталая, но климат хороший, да и столица там весьма… Мне бы, может, тоже понравилось там отдыхать. Вот наши начальнички ему и помогают, кому же неохота на старости лет. Вернер вот уже подумывает, как там лабораторию обустроить. А что? Кто знает, где Гибея? А принц тамошний все дело портит. Ушел в горы и развлекается. Поставки оружия срывает и все прочее.
Агент прилежно шуровал в стволе латунным ершиком. В голосе куратора ему почудились уважительные нотки. Но он твердо усвоил: какие бы чувства или эмоции ты ни испытывал к заданию, это не должно мешать уничтожению. Иначе какой ты вообще воин.
– А ты чего тут уши развесил, – спохватился наконец куратор, – отбой через пять минут. Заканчивай и спать.
Раньше – когда он был еще маленьким и глупым – Агент иногда думал, что мог бы припрятать пистолет и постараться выбраться из лаборатории. Обычно такие мысли приходили после коррекции или процедур. Потом он понял, что идея эта – дурацкая и вовсе не достойная агента.
Да и не оставил бы ему никто оружия.
Он моргнул и снова стал отковыривать коросту. Может, если тот человек и правда был агентом, он приехал сюда из-за завода? Значит, Бенджамин снова помешал Организации…
Агент только открыл рот, чтобы расспросить его поподробнее, но тот поднялся и сказал:
– Пойдем-ка спать.
Оглядел его с сомнением.
– Может, отнести тебя все-таки перед сном?
Агент почувствовал, что ему и впрямь надо, и кивнул.
– Берись за шею. – Бенджамин снова подхватил его на руки.
Все-таки забавно это – когда тебя носят, а ты и не ранен по-настоящему. Нога же не считается. Он уткнулся подбородком Бенджамину в плечо и смотрел на звезды.
Джон
Остаток ночи Джон почти не спал, хоть и пытался себя заставить. Ребенок еле слышно сопел рядом. Он лежал на спине, сложив руки на одеяле – как в кадетской школе. Но пацану сколько – восемь, девять? – для такой школы он слишком мал. Джон вспомнил, что хотел посмотреть его документы, но теперь надо ждать до утра, не будить же мальчика, он и так прогулял полночи… Да и что там будет, в этих документах? Не записала же она на самом деле в отцы принца Гибеи… Джон попытался вспомнить Миру, но далекий неясный образ плясал перед глазами, и его заслонял почему-то образ собственной матери. «Ты не способен позаботиться о ребенке», – сказала королева с фирменным прохладным сожалением в голосе. Возразить матери было нечего. Джону прежде не приходилось заботиться ни о ком, кроме себя, – и на одно это уходили все силы. Теперь он пекся о своих бойцах, но у него был Док, и потом – все они уже взрослые.
Что ж, подумал он, в очередной раз поворачиваясь на другой бок, привлечем Дока – да и остальных, пусть смотрят за мальчишкой, пока не придумаем, что с ним делать.
Он проснулся, кажется, через несколько секунд от грохота жестяных крышек, которыми дневальный с явной садистской радостью лупил друг о друга. Еле разлепил глаза, заметил рядом движение и едва не схватился за пистолет, прежде чем вспомнил о ребенке. Тот не спал, сидел на кровати прямо – собранный, с совершенно проснувшимся взглядом. Не то что Джон, который едва не сунул голову под подушку. Не хватало командиру проспать побудку.
К счастью, вход палатки разошелся, и внутрь ступил Маллори с кружкой горячего кофе.
– Ты ангел, – сказал Джон, принимая кружку. Он старался такого не поощрять: Маллори – капрал, а не дворецкий, да и бывшему принцу больше не с чего прислуживать, но сейчас кофе стал спасением. – Вернемся в столицу, построю в честь тебя храм.
Капрал заулыбался.
– А Джей-Би что принести? Будешь какао? Кофе тебе еще нельзя…
– У нас есть какао? – моргая, удивился Джон. Ему казалось, что пацаненок и без кофе неоправданно бодрый. Так же, как и Маллори, жаворонок чертов.
Построение прошло как обычно – быстро и сонно, после чего все с облегчением отправились на завтрак. Полагалось бы поднимать флаг, но королевскому стягу они больше не служат, а любой другой флаг казался лицемерием.
Джон вернулся в палатку. Мальчик сидел на образцово заправленной койке.
– Это Маллори или ты сам? – сощурился Джон.
– Сам, – сказал ребенок.
На покрывале – ни складочки, подушка стоит ровным треугольником. Даже в лучшие свои дни в кадетской школе Джон не заправлял постель так хорошо.
– Кто тебя научил?
– Дедушка.
– Он у тебя что же, служил?
– Он на первой войне был.
– Мм…
Раньше это было бы так просто: попросить пробить по базе некоего Тераха, ветерана войны за Объединение, узнать, остались ли у старика родственники, может, есть еще кому передать ребенка. Часа два – и отчет у него на столе. А теперь всю информацию они с ребятами ищут из интернет-кафе в ближайшем городке…
– А нога у тебя, что же, не болит?
– Не сильно. – Взгляд мальчишки снова стал нечитаемым. И слишком взрослым.
– Все равно. Док сказал тебе не вставать – значит, вставать не надо. Понятно?
– Да, сэр.
Так что в туалет Джон снова отнес его на руках, а потом держал у рукомойника, пока тот сосредоточенно умывался и тер лицо полотенцем. В конце концов Джон усадил мальчика на лавку в столовой рядом с собой и помог ему удобно вытянуть ногу под столом.
Маллори не соврал – принес какао, хотя Джон полагал, что их запасы порошка давно кончились. По кухне дежурил Рейн – если быть совсем честным, он кухарничал пять дней из семи, но, поскольку ему нравилось готовить, а остальным не нравилось есть стряпню бойцов, по несчастью попавших в кухонный наряд, все делали вид, что так и надо. Рейн поставил перед Джоном и Джей-Би тарелки с яичницей и жареной колбасой. Королевский завтрак – обычно их потчевали овсянкой.
– Фишера помянуть, – тихо сказал Рейн.
Джон понурил голову.
– И в честь прибытия наследника, – добавил Рейн.
Джон едва не подавился.
Остальные молчали, но вовсю шкрябали ложками. Джон и сам справился с грустью, быстро прикончил колбасу – и увидел, что ребенок возит вилкой по своей порции.
– Ты что, не голодный? Давай, это завтрак. Самый важный прием пищи. – Где-то Джон это слышал, и не хотелось вспоминать где.
Мальчик взял ложку, как по команде. Наверное, стеснялся – конечно, когда вокруг столько незнакомых людей. Джон вспомнил собственные публичные обеды. Тут хотя бы нет королевы, которая коршуном смотрит, как бы ты не взял вилку не в ту руку.
Единственное правило этикета, которое он до сих пор соблюдал, – не говорить с набитым ртом. Так что Джон расправился со своей яичницей, прежде чем сказать:
– Я вот что думаю. С чего мы взяли, что эти молодчики действуют без ведома баро Иессея?
Если вдуматься, поезд шел по территории, которую местный дон считает своей, и Джон там оказался на собственный страх и риск.
– Может, это у них взаимный обмен – он разрешает этим ребятам обустраивать завод, а они…
– Джон, – сказал Док. Он глядел на ребенка.
Джон перевел взгляд на Джея и увидел, как тот смотрит на недоеденную яичницу, плотно сжав губы. Лицо у него стало совсем бледным. Джон потянулся к мальчику, но Док его опередил, схватил ребенка и выбежал с ним из палатки, так что беднягу вырвало снаружи. Джон отставил тарелку и вышел из столовой. Мальчик сидел на траве, а Док вытирал ему рот платком.
– Простите, пожалуйста, – сказал Джей-Би. Он смотрел прямо перед собой. – Простите, – повторил он, теперь уже поглядев на Джона – так, будто для этого требовалось усилие. – Это недопустимая реакция.
– С какого это хрена недопустимая? – нахмурился Док и накинулся на выскочившего вслед за ними Рейна: – Ты бы, мать твою в душу, смотрел, чем ребенка кормишь. Колбасу ему жареную. А чего не сигару с бренди на закуску?
– Да я же, – бормотал виновато-красный Рейн, – Док, побойся бога, я же не нарочно, все же ели – и ничего, вы уж меня простите, командир…
– Конечно, все ели, – желчно сказал Док, – а напомни мне, кому из нас тут восемь лет?
– Девять, – тихо поправил мальчик. И извинился на сей раз перед Рейном: – Простите… за неуважение к труду.
– Да бог с тобой, пацан, ты чего. Это я виноват, смотри, как тебя… Может, что другое приготовить? Командир, вы только скажите…