Кот как заорёт:
– Кого привели, дурня незрячего?! Пусть под ноги смотрит, когда кое-кто на дороге спит!
Бу, Ну и Фу давай визг визжать, так как солнце пополудни, а они всё ещё в исподнем щегла щеголяють, следовательно, панталонами. Одним словом – не суаре.
Бу бубнит:
– Бу-бу, носят черти всяких спозаранок…
Ну нудит:
– Ну и ну! Неуклюжий.
Фу фырчит:
– Фу-у, маман! Это не шарман!
– Плизир за компромантэ! – из последних сил держит фасон Пожилойгодиха, заслоняя обзор ошалелому принцу, чтоб тот, не дай боже, не опомнился до времени! Чтоб не засомневался, пока, значит, его не того. Пока не окрутят.
А девки разглядели на госте штаны в вензелях и давай метаться в платья. Естественно, кому замуж не хочется? Не знаю, как там где, а у нас таких девок не водится, чтоб им, значит, не хотелось… Запрыгнули и из-за маменькиной спины рожи принцу корчат, изображая томную загадочность. Только невоспитанный кот вырвал хвост из-под сапога принца, поглядел на тарарам и давай пальцем у виска крутить. Конечно, замуж ему выходить не надо!
От этих приключений и зрелищ контузия у Его Высочества стала проходить, и Пожилойгодиха по лицу принца поняла: надо спешить.
– Давайте уже мерять скорее вашу туфлю! – рассыпалась она в комплиментах.
– К чёрту обувь! – неожиданно заявляет Высочество: он хоть и сказочный мужчина, но всё-таки и его прошибло. – Я отказываюсь!
Девки в рёв.
А тётка как завопит:
– А ну, меряй моим дочкам туфлю, зараза брюссельская. А то как дам коромыслом промеж глаз!
– Хоть ядром на части! Чего это я сдуру буду жениться?! – заявляет окончательно очухавшийся принц и пятится на выход.
– Надо взять себя в руки! – сказала тётка, но взяла не себя, а туфельку, которую нужно было мерить, и – хлобысь ею принца промеж глаз. – Тогда будешь пугалкой! Ужасно страшным! Пока не женишься! Или нет! Не так! Пока не полюбит тебя кто, ужасного, – вот какое оно, моё заклятие! Моих девок не берёшь в жёны, но и новых девок мне не надо! Будешь журавлей от подворья отпугивать, поскольку девок видеть больше не желаю.
Сказала тётка как отрезала – и обернулся прекрасный принц пугалом. Да таким страшным, что тёткины девки реветь перестали, а кот – брюхо зализывать. Схватила Пожилойгодиха зачарованного принца в охапку, выскочила из избы и воткнула на огороде. Журавель, как это пугалко увидел, клювом с перепугу щёлкнул и, спотыкаясь и путаясь в огородной ботве коленками, пошёл на взлёт. Даже про девчонку свою начисто позабыл из-за перепугу.
А тётка девчонку увидала в ботве и с досады только и вымолвила:
– А это ещё что такое здесь?
А девочка ей из-под брюссельского капустного листа:
– Кое-что!
И с тех пор так девочку и прозвали – Коечто.
Как только утро займётся, Пожилойгодиха, не поднимая голову с подушек:
– Коечто, перекусить бы!
Коечто, следовательно, за стряпню хватается.
Девки с лавок:
– Коечто, в избе бы прибрать!
Коечто – за веник. А девкам того мало, так они каверзу ей норовят соорудить. То мышеловку подсунут ей в постель, то ещё какую беду. Втемяшилось девкам, что из-за Коечто они замуж за принца не выскочили. Будто она в этом трагическом событии виновата. Эх, люди!
И даже кот с печки гнусавит:
– Коечто, добавить бы к сметане. Например, мышь. Белую. Экспериментальную.
А Коечто шёпотом коту, чтоб никто не слышал:
– Сам ты экспериментальный…
И так день за днём мечется Коечто по хозяйству. Будто муха об стекло. Или рыба об лёд. Или хандра об дождь.
Одно спасение у Коечто – рядом с пугалкой на огороде, потому что к страшилищу никто не приближается. Даже Пожилойгодиха и её дочки обходят пугалку стороной. Бывало, прислонится Коечто к пугалке – и так они стоят, будто парочка. Особенно если издали посмотреть.
– Бывают такие места, где цветы выше роста… – шепчет пугалке Коечто.
– Бывают такие места, где звери понимают язык… – шепчет пугалке Коечто.
– Бывают такие места, где… – шепчет пугалке Коечто.
Правда, что именно шепчет девчонка – малоизвестно, потому что никто приблизиться к ним не мог из-за страшного вида пугалки. Разве что отдельные слова доносило ветром до штакетника…
А пугалка обнимает Коечто своими развевающимися на ветру пустыми рукавами, будто охраняет. И им хорошо вместе.
– Почему тебя боятся? – шепчет пугалке Коечто. – Ты добрый и красивый. По-своему. Если б я тоже была пугалкой, я б тебя любила, – шепчет пугалу Коечто. – Мы б стояли вместе, – шепчет Коечто. – Оба страшные. Чтоб никто к нам не приближался и не обижал.
А к ним и так никто не приближался. Все издали норовили общаться…
И вот однажды случилося. Совпало.
Как Пожилойгодиха от хаты закричит:
– Коечто! Навоз немедленно из хлева!
А Ну, Фу и Бу визгом из раскрытых окон:
– Коечто! Самовар, плюшек, круассанов!
А Коечто будто не слышит. Стоит, обняла пугалку.
– Я кому сказала, мерзкая девчонка?! Навоз!
– Круассаны! Самовар!
– И мышь заводную, электрическую! Радиоуправляемую чтоб!
Ну, на этой глупой мыши, наверное, всё и перевернулось в голове у Коечто. Или, как говорят умные люди, мышь стала последней каплей терпения.
– Как же я тебя люблю, пугало моё любимое! – проговорила Коечто, сама не догадываясь, что произносит те самые волшебные слова Пожилойгодихиного заклятия.
И заклятие расклятилось!
И тут же свершилося! Коечто и ахнуть не успела, как пугало перестало быть страшным. Всё по-прежнему в нём: и капелюх, и кафтан, и лицо, – но страх перестал быть. И это сразу же заметил из поднебесья журавель. Тот самый, проштрафившийся. Бросивший Коечто на грядках.
Пока пугало было ужасным, журавель летал поблизости на высокой высоте, не решаясь даже приблизиться к огороду тётки Пожилойгодихи. Но и не решаясь улететь насовсем. Что ему Боженька скажет? «Не выполнила ты, птица, возложенное на тебя задание», – скажет. Но теперь, когда пугало подобрело, другое дело! И журавель начал снижаться…
Пожилойгодиха, как увидела этого журавля в облаках, обмерла. Неужто птица ещё одну девку ей тащит?! И помчалась поскорее в огород – на пугалку смотреть. Что с пугалкой такое случилось, что его журавли бояться перестали? Выскочила на огород Пожилойгодиха и видит невозможное: переменилось пугало. И теперь оно уже не самое страшное, а только чуть и понемногу в отдельных местах. А таким пугалом разве перепугаешь журавля? Да никогда в жизни!
– Надо срочно взять в руки свою нервную систему! – воскликнула Пожилойгодиха, но вернулась в хату, взяла головёшку из печи и на огород побежала.
Коечто, как увидела у Пожилойгодихи в руках тлеющую головёшку, наперерез кинулась. Да только кто остановит рассерженную женщину? Разве что прямое попадание танком в печёнку, а тут какая-то нелепая девчонка Коечто!
Ткнула женщина Пожилойгодиха головёшкой в пугалку, и занялся высокий пламень. Весело горит пугало. От огня рукава его вздымаются, будто обнять кого желают. А лицо-сноповяз будто смеётся или ещё как-то… Одним словом, ужасно улыбается.
– А ты, Коечто, иди и вымой плошки на кухне! – рявкнула тётка Пожилойгодиха девочке, чтобы загладить следы преступления.
В первый и последний раз не послушалась тётку Коечто.
– Любименький! – крикнула Коечто и прислонилась к пугалке, обняла его, и пламя взлетело до небес.
И в тот же миг растаяли чары злого колдовства, потому что, когда утром журавль опустился на огород тётки Пожилойгодихи, посреди потухшего кострища его ожидал принц. Тот самый. Вместе со своей шпагой. И девочка Коечто. Сидели они, обнявшись, укрытые сюртуком принцевым, и дрожали от холода.
Потрещал журавель недовольно клювом, как это у них, у журавлей, водится, поворчал, что вместо одного оставленного ребёнка у него теперь целых две штуки. Но куда птице деваться? Не бросать же. Усадил в косынку принца и Коечто. И полетел.
Коечто и принц в лучах рассветного солнца раскачивались на косынке, будто на качельке. И летели туда, где они всегда будут вместе. Где ромашки выше людей, где звери понимают язык и где никто никогда никого не обижает.
А утром Пожилойгодиха на своём огороде обнаружила не иначе забытую кем-то хрустальную туфельку. Подняла она её – и тут же стала страшной, будто пугало. Не догадываясь об этом ужасном превращении, Пожилойгодиха пошла в избу. Навстречу ей – Бу, Ну и Фу. И тоже такие страшненькие, что ни в сказке сказать, ни языком почесать. Да что там девки! Кот – и тот изменился с лица. Волосья во все стороны торчмя, глазелками зыркает…
Зыркнул кот в зеркало, воскликнул, увидав отражение:
– Святые угодники!
И упал в обморок.
Следовательно, разглядели они все друг друга и застыли в немом изумлении. И наверное, до сих пор так и стоят. Только проверить этого никак нельзя, потому что к хате Пожилойгодихи никто из-за страха приблизиться не может. Один я решился, да вот дара речи лишился, и потому здесь сказке конец, а кто слушал – тот молодец!
2007 г.
Про Егорку, Бармалейку и Чёрта
Не знаю, братцы, как там где и кто, а вот у нас раньше бабы красиво песни пели, а теперь – мужики. Не-е, может, мужики поют и не так красиво, но зато очень стараются. И то, когда раньше мужикам песни было распевать, если они на хозяйстве целый день топчутся? И коровку подои, и бельишко простирни, и избёнку подмети, и ребятёнку сопельки подотри, а когда баба домой вернётся, ты уже должен во всей красе перед ней предстать – борода причёсана, рубашка оглажена, портки… в общем, тоже оглаженные. А то баба – она ведь такая! Не ровён час, разлюбит и к другому мужику ухлыздит… Более опрятному во всех отношениях.
Так что, пока мужики труд домашний работали, бабы в это время бражку попивали с подружками, когда в домино им резаться наскучит.
А когда натрескаются, бывало, женщины бражки, так и давай выспрашивать друг