у друга:
– Ты меня уважаешь, Валя?
– Уважаю. А ты меня, Света, уважаешь?
– А то! Не понимаю, куда мой деньги девает.
– И я не понимаю, Валя… Вот-те крест – не понимаю!
Сойдутся на том, что обе они уважаемые и обе не понимают, обнимутся и, покачиваясь, чешут с песнями по домам. И по дороге так задушевно мелодии выводят, что Чёрта аж завидки берут.
Вот, бывало, брякает Чёрт в аду клавишами своего чертенячьего клавесина. Чёртов клавесин, братцы, – это такой адский инструмент, специально созданный, чтоб досаждать грешникам. Его молоточки не по струнам лупят, как это происходит в обычном инструменте, а чешут грешникам пятки. Естественно, грешники от щекотки повизгивают. Только всё не в такт повизгивают. Всё негармонично как-то. Фальшивят нещадно, грешные души, и оттого у Чёрта в зубах оскомина заводится. Тогда, для утешения, нечистая сила обвязывает от зубной боли лицо компрессом и кидается к перископу, чтоб на мир земной посмотреть. И что она, нечистая сила, там видит и слышит в своём перископе? А видит, как весёлые бабы возвращаются домой с красивыми песнями, вот что она, сила эта нечистая, видит и слышит.
Виновата ли я, виновата ли я,
Когда пела ему про любовь!
– забирают бабы, и ни одного фальшивого словечечка…
– Эх! Вот ведь как надо петь! – восклицает Чёрт, поворачиваясь к притихшим грешникам.
И однажды случилось, или, иными словами, произошло: в очередной раз раздосадованный бабьими песнями, Чёрт решил положить окончательный конец бабьему песенному безобразию. И выдумал он вот такую каверзу. Нашёл слабое место… И в чём оно? А в том, что уж больно бабы бесшабашны! Вредности в них маловато, что ли, или жадности? Или того и другого сразу? И послал Чёрт одному мужику специального закала бабу. Выбрала нечистая сила бобылька Егорку, и на тебе – не успел тот оглянуться, как обнаруживает в своей кровати женщину. Ляпнулася, аж одеялко к потолку подлетело, и уже спит.
«Следовательно, жена, – подумал проснувшийся Егорка, – кому же ещё сюда ляпаться…»
Вот кот у Егорки проживал по имени Бармалейка, знаменитый тем, что был в два раза поперёк морды своей шире, даже если считать его толщину вместе с усами и хвостом. Так жену Егорке Чёрт послал, во-первых, шире самого раскормленного кота, во-вторых, такая её нежность кожи в глаз Егорке бросилась, а в-третьих, всё прочее такое у неё обнаружилось, что Егорка наш, не при детях будет сказано, как-то даже оробел. И попятился из спаленки. Прикрыл плотнее дверь, чтоб супружнин сон не нарушить, и стал хозяйство приводить в порядок, чтоб, следовательно, когда жена проснётся, был у Егорки во всём полный аллюр. Бармалейка, естественно, ему помогает.
Бельишко они стремительно простирнули, полы подтёрли, с полок-кладовок на стол варенья разные, соленья мечут, а тут как раз Егоркина жена проснулася и из спаленки вышла. Ну, кот по команде «смирно» ей честь отдаёт. Егорка промаршировал к столу и приглашает жену откушать. Однако баба Егорке досталась непростая.
– Увольте, Егор Тимофеевич, от вашей еды. Может, это замыливание глаз, – говорит. – Хочу для начала, прежде чем стать вашей навек, хозяйство ваше оглядеть. Какие такие достатки у вас. Или, может, чего не хватает по сравнению с другими мужчинами? А?
– Полный достаток! Всего хватает по сравнению! – испугался Егорка, не подозревающий о странных поворотах внутри женского характера.
Да и откуда ему было подозревать, холостяку от рождения, о таких странностях?
Пошла Егоркина жена по подворью хозяйство смотреть и осталася очень довольна. Куры приветливо делают ей книксен. Поросята в фарфоровых улыбках застыли. Хвостиками и так, и эдак и просто чёрт-те что выкобенивают. Не оторви глаз.
Коровка вежливо приветствует:
– Жирность парного молока сто один процент!
Все здоровы и упитаны и стремятся доставить удовольствие хозяйке. Бармалейка почётным эскортом позади следует, чтоб хозяйка, значит, не ступила куда не следует, если на дороге всё-таки попадётся что не следует.
Огляделась баба – вроде всё у Егорки есть. Но тут её взор через забор на улицу нечаянно обратился. А там как раз чужие мужики мечутся. Кто вёдра на коромысле тащит, кто сено на возу сопровождает, кто просто так, по своим делам, шляется.
– Ах! – взялася за сердце Егоркина жена.
Егорка и Бармалейка во фронт: что такое, изволите, значит ваше «ах»?
– Как же так?! – Егоркина жена пришла в сильное волнение.
Егорка с Бармалейкой переглянулись – чувствуют, сюжет повествования разворачивается в непонятную для них сторону.
– У всех мужиков борода как борода, а что это у вас за крысиный хвостик вместо бороды? Чувствуете разницу?
Ну, Егорка сдуру и отвечает:
– Нет. Не чувствую.
– Ах, не чувствуете?! – воскликнула супружница и как взвизгнет, как хватит Егорку за волоски на его подбородке. Как поддёрнет. Как…
Короче, кабы не сомлевший от таких страстей Бармалейка, что ляпнулся в обморок прямо на ногу Егоркиной хозяйке, непонятно, чем бы дело кончилось.
Ну а так схватилась та за ушибленную ногу и помчалась в избу строить истерики по всем правилам. В смысле строить красивый припадок.
– У других мужчин борода как борода, а только у моего непостижимое что-то! Без пушистой шикарной бороды хозяйство нецельное! – доносится из избы, аж ставни хлопают. – Как жить, когда в хозяйстве самого нужного нету?! Самого необходимого?! Говорила мне мама! На кого я лучшие годы?! Что это за жизнь – с бородой из трёх волосков! У других мужчин их мильон! Три и мильон – чувствуете разницу? – высунулась в окно жена.
– Чувствую! Чувствую! – шарахнулся, наученный горьким опытом, Егорка.
Так Егорку посетил неразрешимый вопрос: где взять бороду?
Время движется – жена Егорку бородой изводит. Вернее, её отсутствием. Отощали Егорка с Бармалейкой. С лиц сдвинулись внутрь, аж кости наметились от мыслей – как быть и где, скажите на милость, взять нормальную, полноценную бороду?!
Настаёт Новый год. Народ гуляет – эх! Музыки, шум, гирлянды разные. Подарки друг другу граждане делают и угощения всякие…
Бармалейка и Егорка с женой за праздничным столом сидят. Всё у них как у людей. Сидят, граммофон слушают. Бармалейка лапами тени разные от лампы на стенку пускает – словом, весело.
Тут Егорка жене колечко протягивает:
– Вам подарок, любезная жена!
– Очаровательно! – примеряет супруга колечко, а сама: – Только, наверное, оно невозможно дорогое?
Испугался Егорка, что жена его за пустые траты пилить станет, и отвечает:
– Да нет, это не я купил. Это Дед Мороз вам принёс! И Бармалейке тоже кое-что передал.
Сказал Егорка и протягивает коту мельхиоровую мышеловку, украшенную гравировкой: «Вовек и прочее. Твой Егорий». Но жене надпись читать недосуг, потому как она, незаметно от сидящих за столом, ружьишко из угла потянула.
Это ей казалось, что незаметно, но Бармалейка и Егорка заметили. И от этого супружниного замаскированного движения у них челюсти отпали.
Кот опять стал обморочные признаки подавать. Но Егор котейку под столом ногой пихает – держись, мол, милое животное. И многозначительно коту шепчет:
– Если бы супружница из жадности за растрату денег на кольцо и мышеловку сразу хотела нас застрелить, то не прятала бы ружьё за спиной.
А Бармалейка на это Егору тоже шепчет:
– С её, жадины, станется!
Неся на лице улыбку, а ружьё за спиной, супружница вышмыгнула из дома. Как бы по нужде. И тут Бармалейка не выдержал.
– Господи! Какие нервы нужно иметь! – воскликнул он и хвать с полки ножницы.
– Нет! – брякнулся Егорка на колени перед котом. – Только не это! Не зарежешься – покалечишься, за одни расходы на лекарства жена меня со свету сживёт!
– Что вы, в самом деле, как этот? – стукнул себя Бармалейка ножницами по лбу два раза – бац! бац!
А в ответ две бутылки шампанского на столе пробками в потолок – хлоп! хлоп! А со двора тоже донеслись оглушительные выстрелы – бах! бах! Вот такой эффект от всеобщего новогоднего потрясения!
– Страсти господние! – закричал Бармалейка и – чик, чик, чик ножничками по полоскам на своём теле. Чтоб мех однотонный выстричь.
Увидел это Егорка – как хватит открытую бутылку шампанского со стола да и выпил в сердцах всю из горлышка. А пока он её пил, кот состриженные с себя волосья в мёд обмакнул и к Егоркиному подбородку ловко приляпил. И получилась натуральная борода.
Егорка за бороду схватился, не знает, как на этот экспромтный демарш реагировать. А потом говорит:
– Ладно, скажу жене, что Дед Мороз бороду мне принёс в подарок! Иного не остаётся. Догадается если, то пусть примет за праздничную шутку.
И в этот момент входит с улицы Егоркина жена. И, ещё не замечая Егоркиной «бороды», опирается картинно на дверной косяк. Дымящееся ружьишко к ноге прислоняет и нахально сообщает:
– Ах! Горе какое! Подарков вам не будет: только что на моих глазах Дед Мороз у нас во дворе застрелился. Два выстрела в упор. Точно в сердце навылет. Вот вещественное доказательство, – и протягивает ружьё. – У нас спёр ружьишко дедушка, когда вам подарки приносил.
Это Егоркина жена придумала, чтоб на новогодние подарки для кота и Егорки не разоряться. Вот какая злыдня жадная. И тут она увидела «бороду» Егоркину, уставилась на неё, глазам поверить не может.
– Не может этого быть, чтоб Дед Мороз застрелился… – тем временем шепчет потрясённый Егорка, на которого хмель уже начал производить своё действо.
А Бармалейка, напротив, заявляет:
– Ещё как может!
И Егоркиной супружнице:
– Действительно, только вы во двор выбежали, как влетает Дед Мороз. Срывает с себя бороду и нашему Егору на лицо прицепил. И говорит: «Не могу смотреть на ваши страдания семейные без слёз». Потом схватил ружьё, выбежал во двор, и вот, полюбуйтесь – застрелился. Как вы об этом и утверждаете!
И Бармалейка небрежно показал хозяйке свою повреждённую ножницами шкуру: