– Выходим! Скорее выходим! – Доктор Фунт дернул Кройстдорфа за рукав.
Оба светила подхватили шефа безопасности под локти и ринулись со своих мест. Не тут-то было. Воспоминание остановилось, как заевшая пленка в проекторе. Впору было орать: «Сапожник!» Жаль, что механик не услышит, да и нет тут механика.
К счастью, остававшиеся в комнате ассистенты поняли по слабому подергиванию трех путешественников, что дело неладно, и сорвали с них шлемы, довольно грубо выведя из погружения. Кройстдорфу показалось, что он врезался на игрушечном электромобиле в луна-парке – так его тряхнуло.
– Пап, ты в порядке? – Над ним нависло лицо Варвары.
«А ты разве не в машинке?» – хотел спросить он, воображая их на аттракционе. Но вовремя спохватился.
– В чем дело?
Вся честная компания уже ворвалась в соседнюю комнату. Рыженькая ассистентка дрожащими от испуга руками откинула крышку «боба». Елена лежала в растворе спокойно, без подергиваний и признаков жизни. Точно мертвая. Только по ее лицу разлилась блаженная улыбка.
«Не досталась никому, только гробу одному», – всплыло в голове у шефа безопасности. По эту сторону реальности не было ничего, что могло бы разбудить Спящую Красавицу. А по ту – милый уже целовал ее, и самой Елене вовсе не хотелось покидать тот миг.
– Три кубика адреналина ей прямо в сердце, – командовал Блехер.
«Слоновья доза».
– Вынимайте. Нельзя дать ей впасть в летаргию. Щеки бледные, пульса нет, дыхание на нуле…
– Подождите! – возопил Кройстдорф. – Я вернусь. Позову ее. Она меня слушается.
Светила переглянулись.
– Опасно. Вы же видели, что мы увязаем, как пчелы в варенье.
– Мы, – подал голос доктор Фунт. – А не он. Некоторое совпадение биоритмов позволяло ему двигаться. И тащить его было трудно. Пространство держало. Так что вас, – обратился он к шефу безопасности, – воспоминания госпожи Кореневой не выкинут.
– Но могут и не выпустить, – возмутился нейролог. – Думайте, что предлагаете.
– Пап, не надо. – Карл Вильгельмович впервые видел, чтобы Варька так испугалась за него.
– Не ссы, – сообщил он дочери. – Тебе же самой нравилась Елена.
Девушка закусила губу и уставилась на безмятежное лицо профессорши.
– По-моему, она счастлива.
– Так будет несчастлива. Как все, – бросил шеф безопасности.
Он удалился в соседнюю комнату, надел шлем и по понятной только создателям «боба» червоточине, кроличьей норе, кротовой дыре, змеиному лазу выскользнул в остановившийся мир Елениного счастья.
Картинка застывшего города позабавила Кройстдорфа: «Заскочить бы в МИ-6, нарыть их секретов». Но путешественник мог двигаться только по тому же маршруту, по которому до этого уже прошел за Еленой к Вестминстерскому аббатству. Шаг влево, шаг вправо – он залипал в пространстве.
Хорошо, что на колокольню удалось буквально взлететь, без одышки и отдыха. Елена и Ян продолжали стоять под часами, не разжимая губ и душа дыханием друг друга.
– Госпожа Коренева, – позвал Карл Вильгельмович.
Явно не то, что могло ее пробудить.
– Елена!
Без ответа.
– Нам нужно уходить!
Она не слышала. Да и не могла услышать. С каждой минутой ее внутренняя реальность все больше поглощала Кройстдорфа, встраивая в толпу туристов, рассматривавших с башни панораму города.
– Верните моего папку! – билась Варвара, как обычно, не смущаясь присутствия высоких чинов. – Клянусь, вам влетит от Государя, если вы его так оставите! Ну что он сидит, как морковка в грядке? Дерните хорошенько!
Она так распсиховалась, что наилучший способ помочь пришел в голову не ей, а Ландау. Васе мешали думать крики. Он пошел в коридор, косолапо походил от окна к окну. Свистнул Штифта, посоветовался. Тот закивал, спер два серебряных штырька, потом оба скрылись в «Музыкальном салоне». Им помогала курносая девушка-ассистентка, строившая длинному Штифту глазки.
Она сумела включить мелодии на самую большую сложность – 32 дорожки – и в таком виде наложить их друг на друга. Сначала возникла невообразимая какофония, а потом звуки начали поглощать друг друга, превращаясь в подобие единой музыкальной темы. Там, где затихал чардаш и флейта начинала особенно грустить, в дело вступал охотничий рожок. Пара мчалась по заснеженному полю с высокой стерней. Стремя к стремени. Иногда звонко задевая ими друг о друга.
Потом шла в полонезе. Там, где маршевые литавры слишком отдавались в ушах, начиналась плясовая на берегу.
Кройстдорф сам не понял, что кричит. Мир вокруг терял враждебную липкость, становясь и для него своим. Новая мелодия была запущена. «Боб» перестраивался.
– Елена!
Коренева оторвала взгляд, а потом и губы от жениха. Увидела Алекса, невероятно удивилась.
– Уходим?
Интересно, как?
Теперь Ян залип в пространстве, но все еще тянулся к невесте.
– Руку. – Кройстдорф перешагнул за перила. – Прыгаем.
Елена не испугалась и не отступила. Судя по всему, ей пришло в голову то же самое: смерть во сне – не в зачет. После нее просыпаются, и, по народным приметам, живут долго.
А в воспоминаниях?
– Можешь заснуть на лету?
Может. Только глаза закрыть. И он тоже. Хронический недосып занятого человека. Алекс крепко сжал руку Елены и… чардаш! Они полетели вниз. Их выкинуло из системы спящих.
– Хорошая работа, – похвалил доктор Фунт. – Но сами видите, аппарат придется еще доводить до ума.
– Только не со мной в роли подопытного, – выдавил Кройстдорф. Ему все еще казалось, что он сжимает пальцы Елены.
Коренева очнулась и тоже удивленно смотрела себе на руку.
– Вы ничего помнить не должны, – предупредил Блехер.
– А мы помним, – ворчливо сообщил Кройстдорф. – Во всяком случае, я.
– Это сбой. – Фунт покачал головой. – Может аукнуться.
Тем временем Варвара обнимала вовсе не отца. Она кинулась Васе на шею и чмокнула его в нос картошкой.
– Топтыгин, ты солнышко! Ты всех спас! Какая у тебя голова светлая. – Девушка запустила пальцы в его вихры. – Хочешь со мной дружить? Ну, так серьезно дружить, как положено?
Ландау смутился.
– Положено сначала спросить моего согласия, – буркнул Кройстдорф.
Вася догнал его в коридоре.
– Карл Вильгельмович, я понимаю, вы можете быть против. Варя, она такая тургеневская девушка…
Кем угодно шеф безопасности считал свою дочь, но только не «тургеневской девушкой». Оказывается, влюбленные глаза могут заметить и такое!
– Ладно, – бросил он, – только с самыми серьезными намерениями.
Испуганный системщик закивал.
Теперь предстояло увидеть Елену. Честно говоря, Кройстдорф не знал, как она его встретит. Кинется на шею? Или начнет изображать амнезию: что было там, то там и осталось.
Ни то, ни другое.
– Что же нам делать? – растерянно спросила она.
– Ничего, – пожал плечами шеф безопасности. – Материала более чем достаточно. Завтра вас освободят. Мы начинаем разработку Поджетти.
– Я сказала: нам. – Елена хмуро уставилась ему в лицо. Ей уже сообщили о наложении мелодий, и она не знала, как к этому относиться. – Хотите разъединить?
Он покачал головой.
– Говорят, с этим лучше думается. Возьму себе. Буду включать в наушниках на совещаниях. Или по утрам, когда жить не хочется. А вы?
На ее лице было написано недоверие.
– Не знаю.
Вольному воля.
– Карл Вильгельмович…
– Алекс.
– Вы не могли бы завтра отвезти меня к проходной университета? Мои коллеги… Нет, некоторые очень за меня волновались. Но есть и те, кто…
«…рад, что чересчур популярную профессоршу загребли в безопасность», – мысленно закончил он.
– Отвезу. «И еще до кафедры провожу. Если кто не понял». Вот случай, когда он готов был посверкать погонами.
Глава 4О том, чем грозит возвращение
Патриаршее подворье в Даниловом монастыре разрослось вокруг красных кирпичных стен. Выплеснулось за них садами и многокупольными оранжереями. Перекинуло через реку белокаменные мосты, а берега, как встарь, обрастило кустами черной смородины. Подчиненные келарю иноки водили над водой летучие платформы и поторговывали с жителями близлежащих домов ранней клубникой, малиной, боярышником и орешками в газетных кульках.
Патриарх собирался в лавру. На сутки, не меньше – отключить все девайсы и молиться у мощей Святителя Сергия об императорской семье. Дело срочное. И дело трудное. Потому Божий человек и пребывал в тихом, но отнюдь не благом возмущении духа, когда его дергали перед отъездом.
Но над столом поминутно включалась то та, то другая голограмма. Местоблюститель – должность, нарочно введенная, чтобы заменять вечно катавшегося по стране Алексия, – настаивал на встрече с проповедниками среди «чубак». Было решено, что раз они мыслят на детском уровне, то и взять на первый случай те книжки, которые предлагают малышам.
– Библия в картинках, – методично перечислял патриарх, – стихи для первоклашек, «Моя первая исповедь», не забудьте: для мальчиков и девочек раздельно.
Батюшки кивали. У каждого имелись свой опыт и свои, опробованные еще на Марсе приемы.
– Побыстрее надо, – торопил Алексий. – Туда минут сорок лета. А в телепорт, небось, никто из вас не полезет. – Патриарх лукаво сощурился. Он не одобрял дикости, а еще больше страха. – Если Богу угодно, он вас и без всякой «дудки» распылит на атомы. А потому бояться нечего – дело благое.
– Почему не полезет? – выступил вперед дюжий протоиерей – борода лопатой. – Я, скажем, в молодости с Марса телепортировался, и ничего.
Остальные протестующе загомонили.
– Отцы мои, – взмолился Протопотап. – Надо бы побыстрее крестить этих болезных, пока зверушками не признали.
Патриарх справился по электронному настольному календарю об имени настырного батюшки.
– И не жалко вам оставлять такой хлебный приход?
– Жалко, – помялся Протопотап, – очень жалко. Но что делать?
– Хотите стать «просветителем „чубак“»? – съязвил Алексий. – Ну-ну, благослови бог. – Он поспешно перекрестил собравшихся и отключился, решив больше не реагировать.