Холлы, мраморные лестницы, леса светильников. Зал. Депутаты уже заранее стоят и орут. Все фракции, даже лояльные царю. Их можно понять: хочется жить красиво, сидеть на должности и получать нехилое жалованье. Шефа безопасности пригласили на трибуну. Как выплюнули из микрофона чины и звания. Должность вообще зажевали. Кто же не знает палача-Кройстдорфа, правую руку нашего Калигулы?
Карл Вильгельмович стоял освистываемый и осыпаемый бранью. Наконец ему надоело.
– Если вы не хотите меня слушать, я уйду, – громко заявил он, без микрофона покрыв пространство до последних рядов. Вот что такое командный голос! Учитесь, господа.
Зал на секунду замер. Этого хватило, чтобы он начал говорить. А дальше уже невозможно стало не слушать. Имена, должности и обвинения сыпались как из рога изобилия. Не зря он вытащил на свет чужие скелеты из пыльных шкафов. Его пытались зашикать, но уже не все. Негодующая куча-мала у трибуны заметно растаяла, многие сели на места и включили наушники.
– «Жуйте» микрофон, – посоветовал председатель, – через него трансляция.
Не только на депутатские девайсы, на улицу и в сеть. Сейчас Кройстдорфа слышали все, кто хотел. Прозвучало слово «сепаратизм» – забытое со времен Смуты. Пошли доказательства. Становилось ясно, что спасение «чубак» лишь позволило зацепить и потащить на свет божий целую сеть.
– Вы хотите устроить нам тридцать седьмой год! – крикнул кто-то в первом ряду.
– Да нет же, – попытался оправдаться Карл Вильгельмович. – Я как раз этого не хочу! Если вовремя не принять меры, мы скатимся…
– Позор! – в кричавшем Кройстдорф узнал Леденца. «Наш пострел!»
– Позор! – начало скандировать оппозиционное большинство народных избранников.
– Послушайте! – патетически заявил Гаррик Шалович. – Там, на Манежной площади, собрались люди. Они выкрикивают в ваш адрес: «В отставку!»
Кройстдорф, который уже перешел в своем персональнике с обличительных документов на картинку Манежной, был удивлен. Вместо небольшой демонстрации у входа напрудило тысяч двадцать. И еще шли, выплескиваясь из телепортов в устьях улиц.
Организаторов не было, но полицию не трогали. Пока. «Даст бог, наши успеют вывести конных жандармов и рассечь толпу», – подумал шеф безопасности. Эксцессы при скоплении людей возникают сами собой, даже если граждане мирно настроены.
– Вы слышите, что они вам кричат? – не унимался Леденец. Но его товарищи в зале, уже раскрывшие персональники, выглядели скорее растерянно и озадаченно.
– Это они вам кричат, – сообщил Карл Вильгельмович. – Вы защищаете не граждан, а уголовников от ответственности. – Он еще ближе поднес микрофон к губам. – Назвались Думой, вот и думайте, что теперь делать. – И сошел с трибуны. Народным героем, конечно.
Выход из здания был триумфальным. Даже неприлично. Человека в его должности не позволяется носить на руках. Единение народа и полиции не может быть долгим. В нем сокрыта некая противоестественность. Именно об этом думал Алекс, когда его подкидывали и поздравляли. Люди должны ходить на работу и спешить домой к семьям – это их нормальное состояние. Сбиваться в толпы и вышагивать с транспарантами – вредно для здоровья как граждан, так и державы в целом.
Это была последняя здравая мысль. Шефа безопасности приложили об машину. Не со зла – играючи, как мячик. Адъютантам удалось перехватить Карла Вильгельмовича и запихнуть внутрь антиграва. Толпа обиженно загудела: у-у-у! И начала раскачивать бронированный автомобиль.
– Телепортируемся, – сказал подчиненным Кройстдорф. – Положите руки на меня.
Исчезновение содержимого железного ящика не произвело на собравшихся должного впечатления. Они опрокинули машину и потекли дальше по улице, намереваясь вылиться на Лубянскую площадь к фонтану. Но конные отряды жандармерии уже работали. Им удалось потеснить часть демонстрантов к Красной, не позволить им завернуть на Никольскую, а, напротив, вынудили двинуться к Каменному мосту. На спуске от Василия Блаженного митингующих в кольцо взял еще один отряд и направил по набережной вдоль Кремля, заставив растянуться, как сосиску. Ее начали кромсать, отсекая и уводя в ближайшие телепорты.
– Жертв нет, – сообщили шефу безопасности.
– Передайте всем сотрудникам мое личное благоволение, – потирая ушибленную голову, ответил Кройстдорф. – Четко сработали. Я очень доволен. Каждому два отгула вне очереди и месячную премию.
На самой Лубянке дела обстояли сложнее. Демонстранты думали, что их похвалят, и были недовольны. К счастью, начинало смеркаться. Карл Вильгельмович позвал системщиков.
– Можно прямо из окна здания устроить им лазерное шоу?
– Почему нет? Очень даже… – Штифт был рад необычной работе.
– И музыку включить, – посоветовал Вася. – Пусть танцуют.
Это была самая светлая идея, когда-либо приходившая в медвежью голову Ландау. Толпа живет инстинктами. Ее можно бросить на убийство и заставить крушить все на своем пути. А можно расслабить посредством песенок.
– Вызовем вертолеты. Распылим над площадью веселящий газ, – рассуждал Вася.
Так и было сделано. Минуту назад возбужденные люди решили, что празднуют победу. Отмечая удачную речь в парламенте и братаясь с народом, шеф безопасности устроил им танцы.
– Одно плохо, – заявил генерал Другий. Он пришел доложить, что электронные щиты в зданиях опущены, можно не опасаться штурма. – Разрушение замешано на сексуальной энергии. Танцы только канализируют агрессию, но не позволяют ей выплеснуться.
– Предлагаешь устроить оргию? – хмыкнул Кройстдорф. – Может, ты и прав. Когда пожилые разойдутся – им эти пляски ни к чему, – пустим картинки по стенам… что пустить? Господа, у кого-нибудь в столе последний «Play Boy» завалялся? – Карл Вильгельмович помолчал, а потом распорядился: – Несколько бригад в штатском на площадь. Никто не должен… до смерти.
Алекс ушел в кабинет, позвонил Елене и всласть отругал ее. Сказал, что думает про затеянное ею спасение его любимого. Коренева не возражала, только плакала при виде живого и здорового Кройстдорфа. Ему захотелось вытереть ей слезы, и он сунул палец голограмме в глаз.
– Готовься. В четверг Их Императорские Величества пригласили нас на музыкальный вечер. И не говори потом, что у тебя нет длинного платья. Это представление высочайшим особам, поняла?
Елена ничего не успела сказать. Позвонил патриарх, и пришлось переключиться.
– Нехристь, – набросился на него Алексий. – Сейчас Пост, а у тебя на площади что творится?
Карл Вильгельмович растерялся. Он не подумал. Даже не вспомнил.
– Было бы лучше, если бы они громили дома? Может, и жертвы бы были.
Патриарх остался при своем мнении, хоть и посчитал доводы шефа безопасности весомыми.
– Ну кто из них верующий, завтра пойдет в свой храм исповедоваться, – решил он. – А ты злодей и анафема. Видеть твою рожу усатую не хочу. Сегодня.
Из всего сказанного Алекс сделал вывод, что завтра прощение возможно. Ему не запрещено обращаться за помощью. Большая победа!
Елена согласилась отправиться на музыкальный вечер только потому, что хотела видеть Алекса вживую. Подержать его за руку. Вдохнуть родной запах. Платье играло третьестепенную роль, хотя она нашла великолепное палевое с беж, из струящегося шелка. Белое страусовое перо в волосы, длинная нитка жемчуга, кружевная накидка, затканная кремовыми розами, высокие перчатки до локтей.
Он нашел ее изысканной. Втайне Коренева боялась только за туфли – практичные дамы носят зимой и летом черное, потому что оно ко всему. Но на придворное торжество не принято являться, как на похороны. Однако Елена и тут выкрутилась: нашла пару цвета слоновой кости, к перу, жемчугу и перчаткам. Вернее, позаимствовала у Резвой.
Если бы Кройстдорф знал, сразу повез бы невесту в Манеж, невзирая ни на какие протесты. И, рискуя прослыть бестактным, выбрал бы сам. Не совершив одной глупости, он совершил другую. Накануне при помощи Васи и Штифта основательно покопался в родословной Кореневой и обрел ответ на давний вопрос: откуда в его возлюбленной врожденный аристократизм. Похвалив себя за разборчивость, Алекс с букетом роз поспешил к даме сердца.
Императорская чета обитала вовсе не в Большом Кремлевском дворце и даже не в Москве. С тех пор как был изобретен телепорт, пространство сделалось неважным. За одно и то же время можно было дойти до Георгиевского зала из спальни Царского Села или Ливадийского дворца в Крыму.
Официальные резиденции менялись в зависимости от местопребывания правительства. Частным же образом императорская чета ютилась – иначе и не скажешь – в тихом, спрятанном от чужих глаз коттедже парка «Александрия» в Петергофе. Здесь можно было бегать с детьми в салочки и играть в бадминтон, не рискуя попасть в объектив папарацци. Репортеров отсекали еще на дальних подступах. Охрана не дремала. В России была запрещена охота за частной жизнью. Щадя нравственность своих подданных, император впаял в Кодекс статью.
Поэтому Елена вовсе не знала, что ее ожидает при выходе из портала. Портативным устройством пользоваться было запрещено. Извольте доехать на машине до магнитных ворот под Боровицкой башней. Материализуйтесь в таких же у въезда в Александрию. Пройдите пешком по липовой аллее, потом через мост над незамерзающим потоком, поднимитесь на взгорье, и там вам откроется истинный рай. Двухэтажный уютный дом в сельском стиле, где радушные хозяева встречают избранный круг.
Для удобства гостей дорожка от ворот до коттеджа была укутана в теплый кокон подогрева, отчего посреди декабря липы тихо шелестели кронами, на клумбах полыхали астры и георгины. Близ входа рос здоровенный куст белого шиповника – любимого цветка императрицы.
Елена как ступила на гравий, так и ощутила дрожь в ногах. Вообще она была не склонна млеть при виде земных богов и, окажись в ослепительно сияющем зале под лепным потолком, вероятно, не потерялась бы, а только слегка рассердилась. Но здесь все выглядело так мило, по-дома