Все неохотно соглашаются, потом замолкают.
— Я ненавижу делать каверы,[10] — наконец произносит гитарист.
— Я не понимаю, почему мы не можем играть свою музыку.
— Для этой толпы? — говорит Декстер. — Будь посерьезнее. Не думаю, что дядюшка Милти из Сагино[11] желает танцевать под твои различные вариации «The Potato Song».[12]
— Она не так называется, — обрывает Тед. — И ты это знаешь.
— Спокойно, — вставляет рыжеволосый барабанщик, он машет рукой, и я узнаю жест перемирия.
— Еще всего пара часов, ладно? Давайте просто постараемся. В конце концов, нам дают еду.
— Дают еду? — клавишник оживляется. — Серьезно?
— Так сказал Дон, — отвечает барабанщик. — Если останется. Сколько у нас еще времени на перерыв?
Декстер смотрит на часы.
— Десять минут.
Клавишник кидает взгляд на барабанщика, затем на гитариста.
— Я сказал «еда». Еда?
— Еда, — хором отвечают они. Клавишник спрашивает: — Ты с нами, Декстер?
— Не. Просто прихватите мне кусок хлеба или чего-нибудь.
— Хорошо, Ганди, — говорит Ринго, и кто-то фыркает. — Увидимся там.
Гитарист бросает сигарету, Ринго выкидывает бутылку с водой в мусорный бак — и промахивается — и затем они заходят внутрь, дверь за ними захлопывается.
Я сижу на месте, наблюдаю за ним, я знаю, что он меня не видит. Он не курит, просто сидит у стены, барабаня пальцами. Меня всегда цепляли темноволосые парни, и на расстоянии он не выглядит таким уж жалким: он даже довольно милый. И высокий. Высокий — это хорошо. Я встаю и приглаживаю волосы рукой. Ладно, может быть он действительно слишком приставучий. И меня взбесило, как он швырнул меня в стенку. Но сейчас я здесь, и мне нужно сделать несколько шагов в его направлении, показать себя, только чтобы сбить с него спесь. Я уже была готова выйти из-за мусорных баков, как вдруг дверь снова открылась, и две девушки — дочери кузины Дона — вышли. Они были моложе меня на пару лет и жили в Огайо.
— Я тебе говорила, что он будет здесь! — сказала одна из них, блондинка, другой. Затем они обе захихикали. Та, что повыше, попятилась назад, в сторону двери, а ее сестра пошла вперед и плюхнулась рядом с Декстером.
— Мы тебя искали.
— Правда, — Декстер вежливо улыбнулся. — Ну, здравствуйте.
— Здравствуй, — сказала блондинка, и я состроила гримасу в темноте. — У тебя есть сигаретка?
Декстер похлопал себя по карманам.
— Неа, — ответил он: — Не курю.
— Неужели! — блондинка стукнула его по ноге. — Я думала, все парни из групп курят.
Девушка повыше ростом, все еще стоящая у двери, нервно оглянулась назад.
— Я курю, — сказала блондинка: — Но если моя мать узнает, она меня убьет. Убьет меня.
— Хмммм, — ответил Декстер, словно это его действительно заинтересовало.
— У тебя есть девушка? — неожиданно спросила блондинка.
— Меган! — шикнула ее сестра: — Боже!
— Я просто спрашиваю, — Меган ближе придвинулась к Декстеру. — Это просто вопрос.
— Ну, — начал Декстер: — На самом деле…
И на этих словах, я повернулась и пошла тем же путем, что пришла сюда, смеясь над собой. Я была близка к тому, чтобы совершить глупость — снизить свои стандарты, которые, если судить по Джонатану, уже и так были ниже некуда. Так я вела себя раньше, жила только настоящей секундой, часом, желая, чтобы был парень, который хотел бы переспать со мной, не более того. Я изменилась. Я покончила с этим, как и с курением — ну ладно, с одной промашкой — как и с выпивкой — главным образом. Но плана «не спать с кем попало», я правда придерживаюсь. Полностью. И я была готова покончить с этим, или немного изменить, для подобия Френка Синатры, который с легкостью мог бы переключиться Меган с Огайо.
Внутри на танцпол принесли торт, моя мать и Дон позируют возле него, их руки переплетены с ножом для торта, в то время как фотограф бегает вокруг них, вспышки только мелькают.
Я стою сбоку от толпы, наблюдаю, как Дон кормит мою мать, кусочком торта, аккуратно отправляя его в рот. Вспыхивает еще одна вспышка, чтобы запечатлеть этот момент. Ох, любовь.
Оставшаяся часть ночи проходит довольно мило, как я и предполагала. Моя мать и Дон покинули нас под град пузырьков из рисинок (при этом уборщицы из отеля выглядят весьма враждебно), Хлоя целовалась с племянником Дона в фойе, а Джесс и я застряли в ванной с Лиссой, и придерживали ее, пока из нее выходил обед-за-пятнадцать-долларов, а она стонала об Адаме.
— Ты не любишь свадьбы? — спросила меня Джесс, передавая мне новую пачку влажных салфеток, которые я прикладывала ко лбу Лиссы, когда она вставала.
— Я люблю, — причитала Лисса, без сарказма. Она приложила салфетки к лицу. — Я действительно очень, очень люблю.
Джесс закатила глаза, но я просто покачала головой, пока выводила Лиссу из кабинки к раковинам. Она смотрит на себя в зеркало — смазанный макияж, растрепанные и кудрявые волосы, платье с пятном в виде вопроса на рукаве — и фыркает.
— Это худшее время в моей жизни, — она стонет и щурится.
— Сейчас, сейчас, — говорю ей и беру за руку: — Завтра тебе будет лучше.
— Нет, не будет, — Джесс подходит к двери. — Завтра у тебя будет жуткое похмелье, и чувствовать ты себя будешь еще хуже.
— Джесс, — говорю я.
— Но на следующий день, — продолжает она, похлопывая Лиссу по плечу: — На следующий день тебе будет гораздо лучше. Вот увидишь.
Итак, вот такой грязной компашкой мы прокладываем путь к фойе, Лисса идет между нами… Уже час ночи, мои волосы потеряли объем, ноги болят. Конец празднования свадьбы всегда чертовски депрессивный, думаю я. И только жених и невеста избавлены от этого, они уезжают на рассвете, в то время как остальные просыпаются только на следующий день.
— Где Хлоя? — я спрашиваю у Джесс, пока мы боремся со вращающимися дверями. Лисса уже уснула, хотя ее ноги все еще передвигаются.
— Без понятия. Последний раз, когда я ее видела, она стояла у пианино.
Я оглядываюсь на фойе, но там нет Хлои. Когда кого-то тошнило, она всегда оказывалась где-нибудь в другом месте. Словно у нее было шестое чувство или что-то в этом роде.
— Она уже большая девочка, — говорит Джесс: — С ней все будет в порядке.
Мы усаживаем Лиссу на переднее сиденье машины Джесс и слышим шум, перед отелем возникает белый фургон, который, насколько я знаю, принадлежит группе Декстера. Задние дверцы открываются, и наружу выпрыгивает Ринго, уже без галстука на застежке, с водительского сиденья спрыгивает гитарист и следует за ним. Они исчезают внутри, оставляя двигатель заведенным.
— Тебя подвезти? — спрашивает Джесс.
— Нет. Там меня Крис ждет, — я захлопываю дверь, оставляя Лиссу внутри. — Спасибо за все.
— Обращайся.
Она достает из кармана ключи и жонглирует ими.
— Все прошло хорошо, тебе так не кажется?
Я пожимаю плечами.
— Все закончилось, — говорю я: — А это самое важное.
Когда она уезжает, сигналя мне, я возвращаюсь в отель, чтобы найти брата.
В то время как я прохожу мимо белого фургона, Ринго и клавишник несут назад оборудование и спорят.
— Тед никогда не помогает, — ворчит клавишник, запихивая большой громкоговоритель в конец фургона, который с грохотом приземляется на пол. — Исчезновение уже устарело, знаешь ли.
— Давай просто уберемся отсюда, — отвечает Ринго. — Где Декстер?
— Им нужно пять минут, — говорит ему клавишник. — Потом они могут идти.
Он тянется к окну со стороны водителя и нажимает на клаксон, который громко орет в течение пяти секунд.
— Ох, хорошо, — саркастически замечает Ринго. — Это приведет к успеху.
Несколько секунд спустя гитарист — неуловимый Тед — выходит из вращающихся дверей. Он выглядит весьма раздраженным.
— Прекрасно, — кричит он, когда подходит к фургону. — Действительно отлично.
— Залезай или иди пешком, — процеживает сквозь зубы клавишник. — Я серьезно.
Тед забирается внутрь, сигнал звучит еще раз, и затем они ждут. Декстера нет. Наконец, после препираний на передних сиденьях, фургон с пыхтением уезжает, сворачивая направо на главную дорогу. Сигнал поворотника, конечно же, не работает.
В отеле команда уборщиц трудится в приемном зале, чистит стаканы и убирает скатерти. Букет моей матери — восемьдесят цветков — стоит никому не нужный на откидном столике, все еще такой же свежий, как и девять часов назад, когда она впервые взяла его в церкви.
— Они тебя бросили, — я слышу, как кто-то это произносит. Я поворачиваюсь. Декстер. Господи, помоги мне. Он сидит на столе напротив ледяной скульптуры — два переплетенных, быстро тающих лебедя — на тарелке перед ним.
— Кто? — спрашиваю я.
— Крис и Дженнифер Энн, — он отвечает так, словно знал их всю жизнь. Затем он берет вилку, накалывает себе кусочек чего-то там, что он сейчас ест. С того места, где я стою, это смахивает на свадебный торт.
— Что? — говорю я. — Они ушли?
— Они устали. — Он секунду жует, затем проглатывает. — Дженнифер Энн сказала, что им нужно идти, потому что у нее завтра ранний семинар в конференц-центре. Что-то о достижениях. Она очень умная, эта девушка. Она считает, что у меня есть будущее в секторе корпоративного и частного досуга. Что бы это ни значило.
Я просто смотрю на него.
— В любом случае, — продолжает он: — Я сказал, что все в порядке, потому что когда ты покажешься, мы тебя подвезем.
— Мы, — повторяю я.
— Я и парни.
Это я и предполагала. А я была так близка к тому, чтобы без вреда доехать до дома с Джесс. Великолепно.
— Они тоже уехали, — наконец говорю я.
Он смотрит на меня, вилка застыла на середине пути.
— Они что?
— Они уехали, — медленно повторяю я. — Сначала они посигналили.
— Ох, я думал, мне показалось, — он качает головой. — Типично.
Я окидываю взглядом почти пустую комнату, словно решение этой и других моих проблем прячется где-то здесь, например, в цветочном горшке. Безуспешно. Итак, я делаю то, что сейчас неизбежно. Иду к столу, где сидит он, вытаскиваю стул и сажусь.