Из этого всего следует, что я встречаюсь с приятным, милым, обходительным парнем. У него есть своя жизнь и хобби, я ему нравлюсь, он классно целуется, оплачивает наши ужины и не имеет ничего против установленных мной условий, о которые споткнулась куча моих парней до него. И все это благодаря свиданию вслепую! Потрясающе.
— Я знаю, что сегодня у вас девичник, — говорит Пол, когда я кладу свои ладони поверх его, лежащих на стойке, — но есть хоть какой-то шанс на то, что я смогу с тобой встретиться позже?
— Никакого, — отвечаю я. — Только самые низкие женщины способны задвинуть своих подруг ради парня. Это против правил.
— А, — кивает он. — Что ж, спросить все равно стоило.
Я вижу, что на противоположной стороне стоянки к «Флэш Камера» подъезжает белый фургон. Тед припарковывается в «безопасной зоне», вылезает из машины, хлопает дверцей и исчезает внутри магазина.
— Чем будешь заниматься сегодня? — спрашиваю я Пола. — Всякими мужскими делами?
— Ага, — отвечает он.
Снова бросив взгляд на «Флэш Камеру», я вижу, что вслед за Тедом к фургону идет Декстер. Увлеченно разговаривая — споря? — они усаживаются в машину и выезжают со стоянки, не тормозя на стоп-знаке у «Рынка Мэра».
— … какая-то группа, которую ребята хотят послушать, играет в клубе у университета.
— Правда? — спрашиваю я, слушая его вполуха. Белый фургон выезжает на главную дорогу перед микроавтобусом, чем заслуживает разъяренное бибиканье.
— Да. Трей говорит, ребята здорово играют. Их группа называется «Спиннербейт».
— Ненавижу «Спиннербейт», — машинально отвечаю я.
— Что?
Я перевожу взгляд на Пола и осознаю, что практически не слушала его.
— О, ничего. Просто я… эм… слышала, что это отстойная группа.
Он удивленно поднимает брови.
— Оу. Правда? Трей говорит, что она классная.
— Ну, я уверена, что он в этом разбирается больше меня, — поспешно говорю я.
— Сомневаюсь в этом. — Пол наклоняется через стойку и целует меня. — Я позвоню тебе сегодня, ладно?
— Конечно, — киваю я.
Он уходит, и две подружки невесты с одобрением смотрят на меня, как будто я достойна уважения только потому, что отхватила себе такого парня. Я же почему-то настолько рассеяна, что записываю мелирование волос миссис Джеймсон как восковую эпиляцию зоны бикини, а потом вношу на ее счет за крем от кутикул пятьдесят долларов вместо пяти. Хорошо хоть рабочий день подходит к концу.
Сев в машину, я слышу, как кто-то стучит в пассажирское окно, и поднимаю взгляд. Это Лукас.
— Привет, Реми, — говорит он, когда я опускаю стекло. — Не подбросишь меня до дома? Декс уже уехал на фургоне, так что если откажешь, мне придется топать домой пешком.
— Конечно, садись, — отвечаю я, хотя уже опаздываю. Мне нужно подхватить по пути Лиссу, да и желтый дом находится в прямо противоположном направлении, но не могу же я оставить его здесь.
Лукас забирается в машину и тут же начинает возиться с радио. Одно это при обычном раскладе послужило бы причиной немедленного изгнания его из моего автомобиля, но будучи в хорошем настроении, я машу на это рукой.
— Какие диски у тебя есть? — спрашивает он, попрыгав по настроенным радиостанциям и словив с помехами университетскую волну.
— Они в бардачке, — отвечаю я.
Открыв его, Лукас роется в дисках — я сложила их в алфавитном порядке, застряв несколько дней назад в пробке на дороге. Он цокает языком, вздыхает и что-то ворчит себе под нос. Похоже, моя коллекция, как и настроенные радиостанции, не отвечает его стандартам. Однако мне нет нужды его впечатлять. Благодаря Декстеру, я знаю не только то, что Лукаса при рождении назвали Арчибальдом, но и то, что в школе он отрастил себе длинные волосы и играл металл в группе «Осадок». На самом деле, есть только одна фотка Лукаса, играющего на своем синтезаторе с длиннющими залаченными патлами, и она у Декстера.
— Я слышала, сегодня играют «Спиннербейт»? — спрашиваю я, испытывая непреодолимое желание поприкалываться над Лукасом.
Резко подняв голову, он смотрит на меня.
— Где?
— В «Марри», — отвечаю я, проезжая на желтый свет светофора.
— Это где?
— В другом конце города, у университета. Довольно большое местечко. — Я вижу Лукаса боковым зрением: он раздраженно теребит манжету рубашки.
— Ненавижу «Спиннербейт», — ворчит он. — Они — кучка засранцев рок-позеров, а их фанаты — кучка богатых красавчиков-студентов, разъезжающих в папиных тачках и абсолютно лишенных вкуса.
— Оу, — вырывается у меня. Под это нелицеприятное описание попадает лучший друг Пола Трей, да и сам Пол, если его не знать лучше. Но я-то его знаю.
— Это большая новость, — говорит Лукас, когда я поворачиваю на другую улицу. — Но у нас есть новость покруче.
— Какая именно? — спрашиваю я, сразу вспомнив, как их фургон пролетел мимо «Рынка Мэра», не останавливаясь на стоп-знаке.
Лукас бросает на меня взгляд, и, судя по его лицу, раздумывает, стоит ли мне что-то рассказывать.
— Это очень важно и касается группы, — загадочно отвечает он. — Мы сейчас на грани. В общем и целом.
— Правда? На грани чего?
Он пожимает плечами, а я снижаю скорость — мы подъезжаем к желтому дому. Я вижу сидящих на садовых стульях во дворе Теда и Ужасную Мери: она положила ноги на его колени, и они поедают «Твинкис».
— С нами хочет встретиться звукозаписывающая компания «Rubber Records». На следующей неделе мы едем в Вашингтон, ну, знаешь, поговорить с ними.
— Ничего себе! — Я въезжаю на подъездную дорожку, на которой уже припаркован фургон. На нас с легким интересом смотрит Тед, Мери машет рукой, когда Лукас открывает дверцу и выходит из машины. — Это здорово.
— Вы только послушайте, — кричит Лукас Теду. — Сегодня играют «Спиннербейт».
— Ненавижу «Спиннербейт»! — отвечает Мери.
— Где играют? — спрашивает Тед.
Лукас захлопывает дверцу и обходит машину спереди.
— Спасибо, что подбросила, — говорит он мне, постучав по моему полуопущенному стеклу. — Я тебе очень благодарен.
— Что все это значит? — кричит Тед. — Это вторжение на нашу территорию!
— Это война! — отзывается Лукас, и они оба смеются.
Лукас направляется к дому, но я нажимаю на клаксон, и он оборачивается.
— Хей, Лукас!
— Да? — Он делает пару шагов ко мне.
— Желаю удачи, — говорю я и чувствую себя очень неловко, ведь я его едва знаю. Однако почему-то чувствую необходимость сказать хоть что-нибудь. — Я имею в виду, желаю удачи всем вам.
— Уху, — пожимает он плечами. — Посмотрим, выгорит ли у нас что.
Отъезжая, я вижу, что он вытаскивает ящик с молоком, чтобы присоединиться к пикнику Мери и Теда. Тед протягивает ему «Твинкис». Бросив в последний раз взгляд на их дом, я замечаю Манки, сидящего у двери, высунув язык. Где, интересно, Декстер? — думаю я и сразу одергиваю себя — какое мне дело? Но если бы он был дома, то, скорее всего, вышел бы поприветствовать меня. Просто потому, что мы друзья.
Остановившись на стоп-знаке, я смотрю в зеркало заднего вида. Во дворе желтого дома все еще сидят Тед, Мери и Лукас, вот только теперь к ним присоединился и Декстер. Опустившись на корточки у самодельного столика, он разворачивает «Твинки», а Манки ходит вокруг них кругами, виляя хвостом. Они болтают, и на короткую секунду меня пронзает острая боль. Такое ощущение, словно я потеряла что-то очень важное. Странно. Затем стоящая позади машина нетерпеливо сигналит, и я возвращаюсь в реальность, стряхиваю с себя оцепенение и еду вперед.
В доме стоит тишина. Мама уехала в город, на конференцию писателей, которую посещает каждый год в августе. Там она дает семинары начинающим романистом и целых три дня и две ночи купается в их обожании во «Флорида-Кис». Что касается Криса, то он практически живет и спит у Дженнифер Энн, где нормальный хлеб и можно завтракать, глядя на плакаты с красивыми цветочными садами, а не на огромные неоклассические сиськи. Обычно я люблю оставаться дома одна, но мне все еще как-то неловко находиться с Доном, поэтому я воспользовалась предложением Лиссы в выходные переночевать у нее. Дона я уведомила об этом запиской, засунутой под растущую на кухонном столе пирамиду из пустых банок «Эншур».
Я иду в кабинет мамы, распахиваю там шторы. На полке возле ее стола лежит пачка листов: новый роман или какая-то его часть. Я сажусь, поджав под себя ноги, кладу пачку себе на колени и начинаю листать страницы. Когда я читала о Мелани в последний раз, муж покинул ее, и она осталась одна на холодном супружеском ложе с мыслями о том, что ее брак — ошибка. Это было где-то на двухсотой странице, а к двухсотпятидесятой она возвращается из Парижа в Нью-Йорк и работает над дизайном одежды для одной зловредной бабы, весь вид которой говорит о том, что она деревенщина. Так совпало, что в это же время в Нью-Йорк приезжает и Брок Доббин, пострадавший в каких-то гражданских беспорядках на поприще фотожурналистики в погоне за профессиональными наградами. В начале осени они встречаются друг с другом взглядами и их любовь вспыхивает с новой силой.
Я перелистываю роман до трехсотой страницы и обнаруживаю, что все становится совсем плохо: Мелани лежит в лечебнице для душевнобольных, накачанная таблетками, в то время как ее бывший начальник заграбастывает себе всю ее линию одежды. Снова объявляется с какой-то финансовой схемой ее муженек. Брок Доббин исчезает, и я уж решаю, что навсегда, но нет, нахожу его на триста семьдесят четвертой странице в мексиканской тюрьме, где он оказывается в результате вызывающих сомнение обвинениях в незаконном провозе наркотиков и попадается на удочку местной обаятельной попрошайки по имени Кармелита. Здесь, похоже, мама забывает, о чем пишет, и уходит куда-то не в ту степь, но к четырехсотой странице возвращается к главной сюжетной линии и все действующие лица в преддверии осени оказываются в Милане. Люк пытается примириться с Мелани, но с плохими намерениями, а Брок вновь весь в работе и готовит репортаж о грязной и неприглядной стороне индустрии моды, со своей верной камерой и несокрушимым чувством справедливости, которое не смог поколебать даже удар камнем по голове в Гватемале.