Что по пояс горной круче,
Синевой кровоподтека
Набегающие тучи…
* * *
Это все – ее советы,
Темной ночи шепотки,
Обещанья и приветы,
Расширявшие зрачки.
Это жизнь в лесу, вслепую,
Продвиженье наугад,
В темень черно-голубую,
В полуночный листопад,
Где шуршат, как крылья птицы,
Листья старых тополей,
Где на плечи мне садится
Птица радости моей.
* * *
Ни версты, ни годы – ничто нипочем
Не справится с нашим преданьем.
Смотри – небеса подпирает плечом
Северное сиянье.
И нас не раздавит глухой небосвод,
Не рухнет над жизнью овражьей,
Не вплющит в библейский узорчатый лед
Горячие головы наши.
Порукой – столбы ледяного огня,
Держащие небо ночами…
Я рад, что ты все-таки веришь в меня,
Как раньше, как в самом начале…
Мак
Пальцами я отодвинул
Багровые лепестки,
Черное сердце вынул,
Сжал в ладоней тиски.
Вращаю мои ладони,
Как жесткие жернова,
И падают с тихим стоном
Капельками слова.
Мне старики шептали:
Горя людского знак
Этот цветок печали —
Русский кровавый мак.
Это моя эмблема —
Выбранный мною герб —
Личная моя тема
В тенях приречных верб…
* * *
Все плыть и плыть – и ждать порыва
Набравшей мужества волны.
Лететь, волне вцепившись в гриву
Иль видеть сны, глухие сны.
Где над землею раздраженно
Мигает, щурится гроза
И едкий дым мостов сожженных
Ей набивается в глаза.
* * *
Опять гроза. Какой еще Бетховен
Явиться должен нынче в небеса?
Каких еще трагических диковин
Сегодня ждут притихшие леса?
А в желтом небе жадно месит глину
Бродячий скульптор, видно, торопясь,
Спеша запомнить позу исполина,
Пока еще не рухнувшего в грязь.
Не стой, не стой сейчас со мною рядом,
Куда-нибудь под крышу отойди,
Пока тебя не исхлестало градом,
Под крышей – слышишь! – бурю пережди.
* * *
Безымянные герои,
Поднимаясь поутру,
Торопливо землю роют,
Застывая на ветру.
А чужая честь и доблесть,
В разноречье слов и дел,
Оккупировала область
Мемуаров и новелл.
Но новеллам тем не веря,
Их сюжетам и канве,
Бродит честь походкой зверя
По полуночной Москве…
* * *
Пусть в прижизненном изданье
Скалы, тучи и кусты
Дышат воздухом преданья
Героической тщеты.
Ведь не то что очень сильным —
Силы нет уже давно, —
Быть выносливым, двужильным
Мне на свете суждено.
Пить закатной пьяной браги
Розоватое питье,
Над желтеющей бумагой
Погружаться в забытье.
И разбуженный широким,
Пыльным солнечным лучом,
Я ночным нетрезвым строкам
Не доверюсь нипочем.
Я их утром в прорубь суну
И, когда заледеню,
По-шамански дуну, плюну,
Протяну навстречу дню.
Если солнце не расплавит
Ледяной такой рассказ,
Значит я и жить не вправе
И настал последний час.
* * *
Не солнце ли вишневое
На торосистый лед,
Как мука наша новая,
Назойливо встает.
Я в угол смел бумажное,
Ненужное хламье,
И в этом вижу важное
Признание мое.
* * *
Сразу видно, что не в Курске
Настигает нас зима.
Это – лиственниц даурских
Ветровая кутерьма.
Голый лес насквозь просвечен
Светом цвета янтаря.
Искалечен, изувечен
Желтым солнцем января.
Здесь деревьям надо виться,
Надо каждому стволу
Подниматься и ложиться,
Изгибаться вслед теплу.
Со своим обледенелым,
По колено вросшим в мох,
Изуродованным телом
Кто ж к весне добраться мог?
* * *
Куст породы стланиковой
Распластался на земле
И периною пуховой
Укрывается в тепле.
И среди мертвящей вьюги,
Взметов снежного песка
Пронесется запах юга,
Лета смутная тоска.
Он встает на отдаленный,
Еле слышный зов весны,
Ослепительно зеленый
Средь всеобщей белизны.
Ледяные рвет оковы
И усталым на ушко
Шепчет ласковое слово,
Что весна – недалеко.
* * *
Кому я письма посылаю,
Кто скажет: другу иль врагу?
Я этот адрес слишком знаю,
И не писать я не могу.
Что ругань? Что благоговенье?
И сколько связано узлов
Из не имеющих хожденья,
Из перетертых старых слов?
Ведь брань подчас тесней молитвы
Нас вяжет накрепко к тому,
Что нам понадобилось в битве —
Воображенью своему.
Тогда любой годится повод
И форма речи не важна,
Лишь бы строка была как провод
И страсть была бы в ней слышна.
* * *
А тополь так высок,
Что на сухой песок
Не упадет ни тени.
Иссохшая трава
К корням его прижалась.
Она едва жива
И вызывает жалость.
* * *
Осторожно и негромко
Говорит со мной поземка,
В ноги тычется снежок,
Чтобы я не верил тучам,
Чтобы в путь по горным кручам
Я отправиться не мог.
Позабывшая окошко,
Ближе к печке жмется кошка —
Предсказатель холодов.
Угадать, узнать погоду
Помогает лишь природа
Нам на множество ладов.
Глухари и куропатки
Разгадали все загадки,
Что подстроила зима.
Я ж искал свои решенья
В человечьем ощущенье
Кожи, нервов и ума.
Я считал себя надменно
Инструментом совершенным
Опознанья бытия.
И в скитаньях по распадкам
Доверял своим догадкам,
А зверью не верил я.
А теперь – на всякий случай —
Натащу побольше сучьев
И лучины наколю,
Потому что жаркой печи
Неразборчивые речи
Слушать вечером люблю.
Верю лишь лесному бреду:
Никуда я не поеду,
Никуда я не пойду.
Пусть укажут мне синицы
Верный путь за синей птицей
По торосистому льду.
* * *
Я нищий – может быть, и так.
Стихает птичий гам,
И кто-то солнце, как пятак,
Швырнул к моим ногам.
Шагну и солнце подниму,
Но только эту медь
В мою дорожную суму
Мне спрятать не суметь…
Светит солнце еле-еле,
Зацепилось за забор,
В перламутровой метели
Пробиваясь из-за гор.
И метель не может блеска
Золотого погасить,
И не может ветер резкий
Разорвать метели нить.
Но не то метель ночная:
Черный лес и черный снег.
В ней судьба твоя иная,
Безрассудный человек.
В двух шагах умрешь от дома,
Опрокинутый в сугроб,
В мире, вовсе незнакомом,
Без дорожек и без троп.
* * *
Не в картах правда, а в стихах
Про старое и новое.
Гадаю с рифмами в руках
На короля трефового,
Но не забуду я о том,
Что дальними дорогами
Ходил и я в казенный дом
За горными отрогами.
Слова ложатся на столе
В магической случайности,
И все, что вижу я во мгле,
Полно необычайности.
Хрусталь
Хрупка хрустальная посуда —
Узорный рыцарский бокал,
Что, извлеченный из-под спуда,
Резьбой старинной заблистал.
Стекло звенит от колыханья,
Его волнуют пустяки:
То учащенное дыханье,
То неуверенность руки.
Весь мир от шепота до грома
Хотел бы высказаться в нем,