Веревцов и Алексеев не отлучались от огорода и сторожили свои работы. Веревцов сплел травяные маты во всю ширину огорода, чтобы закрывать гряды при ночных морозах, которые должны были начаться со дня на день. С парником он возился, как с больным ребенком, то открывая его, чтобы огурцы погрелись на солнце, то поспешно закрывая его опять при первом намеке на охлаждение воздуха. Цветы расцвели и отцвели, но ему некому было дарить букеты, ибо ни одной дамы не было в городе, и в конце концов, он сосредоточил все свои упования на прозаических, но более полезных дарах огородной Помоны.[22]
Вечерняя заря снова оторвалась от утренней, и темный промежуток становился все длиннее. Комар, мошка, всяческий гнус первой половины лета ослабели и стали безвредны. Наступило самое лучшее время полярного года. Днем было тихо и тепло, но в полночь, если небо было ясно, холод давал себя знать. Работы около огорода было совсем мало. Алексеев начал ставить сети по речке, в трех верстах от их усадьбы. У них теперь была своя небольшая лодка, и они ездили вдвоем на высмотр рыбы. По берегам речки они заодно собирали в груды сухой лес, намереваясь вывозить его зимою по санной дороге. Веревцов затеял сплавить плот, и вчерашний день до позднего вечера компаньоны сгруживали бревна на вольной воде и связывали их вместе гибкими тальничными ветвями.
Солнце только что взошло, и густая роса, осевшая за ночь на траву, поднималась ему навстречу белыми клубами тумана. На дворе было сыро и довольно прохладно, но в юрте, где топился ежедневно камин, было сухо и тепло. Компаньоны устали вчера от мокрой работы и разоспались на славу. Алексеев вообще теперь спал очень крепко, как будто хотел вознаградить себя за зимние страхи и бессонницы. Вдруг со двора долетел жалобный звон разбитого стекла. Веревцов поднял голову, посмотрел вокруг себя и сел на постели; он, очевидно, не мог понять, в чем дело. Звон повторился, сопровождаемый собачьим визгом. Веревцов сорвался с постели и, как был, без сапог и в одном белье, выбежал на двор. Зрелище, представившееся ему, чуть не заставило подняться его волосы дыбом.
Какой-то предприимчивый щенок, перебравшись через ограду, вздумал выбрать себе беговой ареной стеклянную крышу парника и до тех пор бегал взад и вперед, пока одно стекло, некрепко державшееся, не раскололось пополам, и половина его упала вниз. Щенок был настолько неловок, что провалился в отверстие, но уцепился передними лапами за деревянную раму и, стараясь выкарабкаться, сломал остаток стекла. Он, очевидно, обрезал себе лапу, ибо подошва была в крови, которая испачкала также косяк рамы и упала несколькими розовыми капельками на гладкую поверхность стекла. Он бился и царапал когтями раму и все балансировал, отказываясь свалиться вниз и не имея достаточно опоры, чтобы вылезть наружу.
— Что ты делаешь? — воскликнул Веревцов, обращаясь к щенку, как к человеку.
При виде подбегающего врага щенок взвизгнул и усиленно рванулся из стеклянной западни.
— Пошел, пошел! — отчаянным голосом кричал Веревцов. — Огурцы потопчешь!..
Щенок сделал последнее усилие и, выскочив из парника, пустился прыгать по капустным грядам. Веревцов вдруг схватил обломок жерди, валявшейся на земле.
— Я буду защищаться! — крикнул он еще громче прежнего и, размахивая оружием, пустился в погоню за четвероногим неприятелем.
Две другие собаки появились, неизвестно откуда, как будто выросли из-под земли, и принялись метаться взад и вперед, увеличивая суматоху. Алексеев выскочил из юрты тоже с палкой и сделал на собак такое стремительное и удачное нападение, что они сразу перескочили через изгородь, в том месте, где она была пониже. В левом углу огорода он отыскал подкоп и стал тщательно разгребать землю, увеличивая лазейку.
— Что вы делаете? — удивленно спросил Веревцов.
Он совсем запыхался, не столько от беготни, сколько от волнения: это было его первое сражение с живыми существами.
— Петлю наставляю! — свирепо об’яснил Алексеев. — Пусть хоть одна попадет. Надо их проучить.
Он приладил в отверстии подкопа крепкую веревочную петлю, с тем расчетом, чтобы она соскользнула на шею первого дерзкого животного, которое попытается пробраться в ограду.
— Вяжите покрепче! — поддерживал его Веревцов. — Пусть попадет!.. Они нападают, мы будем защищаться.
Воинственные страсти, которые дремлют в каждой, даже самой мирной, груди, проснулись и у Веревцова, и он готов был защищать свои посадки от всего света.
Однако драгоценные огурцы были совершенно невредимы.
Только двух стекол нехватало в парнике, но Алексеев придумал заменить их налимьей кожей, из которой туземцы сшивают окна.
Небо хмурилось, как бы сочувствуя огорчению двух товарищей. Подул северный ветер. Несмотря на приближение полудня, воздух становился все холоднее. Тучи были какого-то странного светлокофейного, почти желтоватого цвета.
— Будет снег! — заявил Алексеев, внимательно посмотрев на запад.
— Какой снег! — запротестовал Веревцов. — Теперь ведь лето!..
— В позапрошлом году в июле, в конце, выпал снег по колено. Мы думали — река станет. Да вот он уже идет! — прибавил Алексеев, указывая на несколько белых пушинок, промелькнувших в воздухе. — Легок на помине…
Компаньоны бросились закрывать гряды циновками. Снег тотчас же перестал, но температура упорно понижалась. Ветер становился крепче и пригонял с севера все новые кучи светлокофейных облаков. Первый августовский утренник готовился на славу.
К ночи облака поредели и разорвались клочьями, солнце зашло в яркобагровом зареве. Стало так холодно, что земля сразу закостенела и звенела под ногами, как осенью. Лужи покрылись тонким ледяным салом, даже в колоде водопровода вода подернулась льдом.
Компаньоны покрыли парник всеми циновками и тряпками, какие нашлись в юрте. Даже одеяла с постелей пошли в ход, хотя и в юрте с непривычки стало холодно. Но Алексеев топил камин, как зимою.
К полночи настал настоящий мороз. Компаньоны то-и-дело выходили проведывать огород, но на дворе было темно, только холодный ветер щипал уши и щеки. Против этого холода нельзя было ничего сделать, разве только втащить парник и все гряды в дом.
Наконец, вернувшись со двора в десятый раз, Веревцов улегся на кровать и повернулся лицом к стене, демонстративно делая вид, что хочет заснуть. Алексеев опять поставил дров в камин и стал кипятить себе чай, но и он больше не выходил на двор.
Утром стало теплее; ветер сошел на запад, тучи опять сгустились, и пошел дождь. Теперь можно было открыть и осмотреть гряды. Оказалось, что капуста, лук и картофель, выращенные на вольном воздухе, сумели выдержать холод и мало пострадали. Но бедные огурцы окостенели в своей деревянной коробке. Самые крупные листья свернулись точно от огня, и большая половина стеблей наклонила голову вниз, как бы признавая себя побежденными.
Веревцов смотрел-смотрел на маленькие зеленые огурчики, которым уже не суждено было вырасти, и вдруг погрозил тучам кулаком. В защиту своего огорода он был готов на борьбу даже с небесами, но этот враг был слишком могуществен, и против него не помогали ни палки, ни петли.
После первого утренника опять настала ясная и теплая погода. Первый приступ осенней ярости истощился сразу и снова дал передышку испуганной природе. Парник наполовину увял, но огородные гряды процветали, как нельзя лучше. Картофель и репа были в земле, но капустные вилки побелели, завивались все крепче и крепче и лежали на земле, как большие светлозеленые ядра.
Жители, туземные и пришлые, стали с’езжаться. Около юрты каждый день опять являлись любопытные посетители. Капуста завилась в Колымске в первый раз. Поп и исправник прислали просьбу продать им часть капусты. Оли тоже питались рыбой, как и все остальные житель, и свежие овощи были для них новинкой.
Наконец наступил апофеоз. Все наличные члены колонии собрались в огород. Мальчишки со всего города тоже сбежались любоваться, как русские люди делят земляную еду.
Овощи были выдерганы, срезаны и сложены в кучу. Луку и картофеля было мало, но редька, репа и морковь лежали грудою; главное же украшение составляли двести больших вилков капусты, сложенных вместе в большой белый холм. На этот раз Веревцов не стал устраивать лотерею. Он взял себе с Алексеевым пятую часть сбора, а остальное поделил поровну между всеми.
Никакие отговорки не помогали.
— Я даже исправнику послал, — сурово возражал Веревцов, — и попам. И они взяли. Тем более вы!.. А нам вдвоем сорока кочней довольно за-глаза…
В конце концов, на свежем воздухе около юрты устроился импровизированный праздник. Дамы сварили обед со свежими овощами. Горский сходил в город и достал у одного из своих многочисленных клиентов две бутылки наливки, а Полозов принес спирту из кабака.
После обеда на гладкой площадке перед водопроводом устроились даже танцы.
Валериан так разошелся, что произнес в честь Веревцова речь:
— Ты! — сказал он. — Ты!.. Великий ты!.. Ты открыл в Колымске новую, земледельческую эру. Остается только изменить климат и уничтожить мерзлоту почвы, и вокруг Голодного Конца будет процветать даже пшеница.
Где прежде в Капитолии судилися цари…
затянул Черномор тонкой фистулой. Маленький человек очень любил пение и всегда брал на себя роль запевалы.
Там в наши времена сидят пономари.
отвечал Полозов грубым, как бы даже одутловатым басом.
Где прежде процветала троянская столица,
Там в наши времена посеяна пшеница!
Банерман достал гребенку и папиросной бумаги и подыгрывал с большим искусством. Ястребов трубил в трубу, свернутую из двух газетных листов.
Ковзариум, ковзариум,
Три бом-бом-бом, три бом-бом-бом!..
далеко разносился припев, знаменуя наступление новой, земледельческой эры на реке Колыме.