— Васса! — представилась красотка, запуская мощный мотор и сразу трогая машину.
— Александр! Василий! — назвались пассажиры.
Она чему-то усмехнулась и сразу спросила:
— Сколько стволов?
— Один, — сказал Краснов и уточнил: — пистолет.
Он сидел рядом с водителем и, отвечая, с уважением покосился на ее правое бедро.
— Не густо, — оценила дама. — Возьмите-ка…
Достала из-под своего сиденья и подала Скидану точно такой же револьвер, как у давешнего контролера.
— А это вам…
На колени Краснову лег автомат с коротким стволом.
— В револьвере одиннадцать, в автомате — тридцать.
Краснов оглянулся на Скидана, оба засмеялись.
— Вы не боитесь нас? — спросил Скидан.
Она обернулась и так улыбнулась, что он чуть не выронил револьвер.
— Мы знаем, Вася, кого нам бояться! Верно, Саша?
И первой залилась таким смехом, будто напомнила обоим некую общую и очень интимную тайну.
Небольшой населенный пункт, обслуживающий, вероятно, только два вокзала и кордон, быстро кончился, и вездеход, мощно дыша мотором, помчался по широкому асфальтированному шоссе между высокими стенами смешанного леса, представленного в основном елками и тополями.
— Что-то у вас не видно машин на воздушном экране, — сказал Скидан.
— Их ЗДЕСЬ боятся, — откликнулась Васса. — Боятся, что ночника не догонишь, боятся побегов за границу, боятся контрабанды. ЗДЕСЬ много чего боятся.
— Кто боится? — спросил Краснов.
Она впервые взглянула удивленно. Но ответила сразу:
— Так называемая власть. Режим. Понятно, да?
Скидан не ответил. Ему пришлось сосредоточиться. До сих пор понятия "власть" и "режим" имели для него противоположное значение. "Советская власть", "власть народа" — это было родное, это было хорошо и правильно. "Режим" связывался с фашизмом, притеснением, угнетением. Но это лишь во-первых. Во-вторых же странно звучало и утверждение, будто власть — боится. Что ж это за власть, если она боится?
Но говорить об этом вслух Скидан поостерегся, ибо знал мнение Краснова на этот счет.
Заговорила сама Васса, будто подслушала мысли:
— Вы только, бога ради, не поймите так, что я против здешних властей. Человечество пока таково, что без власти ему нельзя. Ну, не может жить без власти, потому что не представляет, КАК… Поэтому я считаю, быть против сегодняшней власти — такая же бессмыслица, как быть против сегодняшней погоды.
Она замолчала, давая им время на осмысление. Скидану вспомнился один из Светкиных снов — о власти, лукавый.
— Это что же, — Скидан осмыслил первым, — и против фашизма быть нельзя?
Она склонила очаровательную свою головку, будто размышляя. Затем:
— Фашисты… Фашисты… Это… Словом, тоталитарный режим вы имеете в виду? Глобальный контроль сверху, отсутствие горизонтальных связей… Да?
Скидан не очень понял, но на всякий случай согласился, ибо что-то в этих словах звучало похоже на фашизм.
— Разумеется, — продолжала эта умняга, чем-то начиная походить на его Светку, — если жить вне режима, в другой стране, то можно быть ему противником. Особенно, если в вашей стране живется лучше и вы это знаете наверняка. Но если вы в данном режиме выросли, и ничего другого никогда не видели, то надо вам родиться гением, чтобы… Ну, согласитесь: если того же фашизма нет в душе человека, в его сознании, то он не потерпит его и вокруг себя… Хотите шутку?
Разумеется, они хотели.
— Тогда вопрос: из каких людей получаются наилучшие рабы?
— Из тех, которые родились рабами, — Краснов ответил не очень уверенно.
— А вы, Вася, как думаете?
— Из слабых духом, — Скидану ничего не оставалось, как привлечь свой лагерный опыт.
— Вы оба неправы! — Она не торжествовала, просто веселилась, вполне свободная женщина за рулем чудовища. — Как показывает историческая практика, наилучшие рабы — это рабовладельцы! Ибо их сознание наиболее поражено необходимостью работать. Любой рабовладелец — прежде всего раб своих рабов. То есть, он больше раб, чем его рабы. Непривычные уши от этой истины вянут… Я немного удивлена, что у вас тоже. Ведь вы из свободной страны…
— Мы просто об этом не задумывались, — сказал Краснов.
— Да-да, я согласна, я поняла. Чтобы свободный человек задумался о рабстве, ему надо хоть что-то знать о рабстве. А ведь у вас в Лабирии история запрещена…
Скидан почувствовал, как раскаляются уши. Он видел окаменевшее лицо Краснова, будто бы следящего за дорогой, и вдруг подумал: "Интересно, хочется ли ему сейчас всадить в меня очередь?"
"Почему он пошел со мной в Резерват? — Скидан в тысячный раз поймал себя на этом вопросе. — Не хотел убирать в Лабирии? В благородной Лабирии? Но ведь как-то сорвалось у него, что людей видеть не может и на Острове Скорби — самое для него место. Значит, наказания за убийство не боялся… Да, только было это до их встречи со Светкой". Значит, вероятен такой ход: Скидана "потерять" в Резервате и — к Светке. Она, сучка, любого примет, а такого героя — подавно. Ни слову о ее верности Скидан не верит. И все ее сны — отвлекающая выдумка. Она способная, что хочешь сочинит.
— Вася! — Женский голос вернул его к реальности. — Ты чего там замолк? Жену вспоминаешь?
Будто бы невзначай, а снова учуяла его мысли. Скидан отодвинулся.
— Жену забывать нельзя, — он решил тоже перейти на " ты". — Небось, сама о муже думаешь.
Васса оглянулась на него, забившегося в дальний угол за спиной Краснова, и вдруг захохотала. Почему-то это было страшновато, и Скидану захотелось спать. Вспомнил из "Курса психологии": запредельное торможение.
— Ты совсем сонный, — заметила дама. — Ложись на сиденье, а я поеду не так быстро.
— Да я спать не хочу, — солгал Скидан, вспоминая последнюю бессонную ночь со Светкой.
— Ложись, ложись! — Васса опять засмеялась. — Часок поспать успеешь, а там хорошая дорога кончится, будет не до сна.
Скидан не хотел, но валился на просторное, как вагонная полка, сиденье, проваливался в сон. Последняя мысль: "Усыпила, что ли? Снюхаются, убьют, выбросят на ходу…"
Ему стал сниться странный сон. Он будто не спал, а рассказывал о последних днях перед отъездом в Резерват. Даже не рассказывал, а будто предъявлял кому-то свою память, показывал, как кино, и непонятные места объяснял.
…Вот они втроем — Кампай, Скидан и Краснов. Неожиданная новость: правительство Резервата открыло свой кордон. Для деловых людей. Ввоз идей, сил, капитала. Но — никакого вывоза. Правительство предпринимает очередную попытку оживить свой народ. Именно так: оживить народ. Удрученное отсталостью Резервата в технологии и его положением сырьевой базы для всего цивилизованного мира, оно сначала расторгло все договоры, основанные на поставках сырья, и закрыло границы, а вот теперь границы полегоньку открываются и ползет слух о том, что сырьевые договоры возможно восстановить, но от цивилизованных партнеров потребуются взамен не товары, а самая передовая технология. Поэтому разведка, предпринимаемая староверами, приобретает теперь значение не только для укрепления позиций староверства, но и для Общего Совета Лабирии: методом множественных контактов выяснить возможности Резервата для серьезного сотрудничества, для восприятия идей, а особенно намерения его правительства отказаться от навязывания соседям своего образа жизни как единственно верного…
… Отчаянно не желая рассказывать, Скидан подробно, от самого лагеря, излагает историю знакомства двух капитанов Красновых и своего превращения в Скидана. Кто его внимательный слушатель? Почему так легко отдает ему Скидан свои самые стыдные тайны?
Слушатель обходит молчанием вопрос о своей личности, но утешает Скидана: если тебе стыдно за прошлое деяние, значит больше ты его не совершишь, постараешься, по крайней мере, не совершить. Скидан возражает: но ведь ТОГДА стыдно не было, ТОГДА было нормально. Ничего, утешает собеседник, человек меняется, и если меняется в пользу совести, это прекрасно уже само по себе. Но я не доверяю Краснову, говорит Скидан…
И просыпается…
Он сел, протер глаза и огляделся.
Машина стояла у самого обыкновенного железнодорожного переезда, каких он видел множество в ТОЙ своей жизни. Желто-синий шлагбаум загораживал путь. По рельсам задрипанный паровоз тащил расхлябанные желтые вагоны, во многих местах помеченные мелкими черными отметинами. Вглядевшись, Скидан понял, что это пулевые пробоины.
— Где мы?
— А, проснулся! — Васса все так же ослепительно улыбается.
— Я долго спал?
— Шестьсот километров! — Смех еще пуще.
— Молодчик! — Это Краснов. — Ты выспался что надо.
— А ты?
— А я — ни в одном глазу.
— Где мы? — повторил Скидан, хотя по расстоянию и сам догадался.
— Мы въезжаем в город Якутск, — сообщила Васса. — Перед тобой поезд, который ушел от Кордона вчера.
— Дырки в нем свежие? — спросил Краснов.
— Может быть, есть и свежие. Их чинят и красят раз в декаду.
Стал виден последний вагон поезда.
— Автомат — под сиденье, — скомандовала Васса.
Краснов подал ей оружие.
— Остальное далеко не прячьте: мало ли…
Поезд прошел, шлагбаум поднялся, разведчики въехали в город.
Наверстывая упущенное, Скидан вертел головой, благо остекление салона позволяло осматриваться по кругу.
Однако ничего неожиданного, вопреки ожиданиям, на глаза не попадалось. Бревенчатые окраинные дома, не выше двух этажей, к центру сменились кирпичными. Кирпич был привычного красного цвета и привычных размеров, этажей насчитывалось не более пяти.
Проехали пустынную площадь, явно центральную: несколько мощных зданий с колоннами, штукатуренная трибуна для демонстраций — все как полагается, только на том месте, где по всем признакам должен был стоять памятник, раскинулась, как бельмо, новоиспеченная круглая клумба. На пустом фронтоне главного здания рабочие в двух люльках прикрывали свежее пятно штукатурки круглым циферблатом десятичных часов. Шпиль над ними хлопал на ветру пустым тросиком, на котором когда-то был какой-то флаг.