Возле села Лыките (Смолянский округ) можно увидеть голые, словно выбритые, каменистые местности, именуемые «Бориката» («Сосна»), «Тымничиште» («Темнотища»), «Элока» (от «эла» — пихта) и т. д., — их постигла та же судьба, что Забырдовский «Камень». Сотни подобных названий в Родопах — словно надгробные кресты над погубленными лесами.
9 сентября 1944 года застало нас с миллионом гектаров обезлесенной и в той или другой степени опустошенной ливневыми потоками земли. Вину за это несут не только завоеватели, не только пастухи-турки и каракачане, не только козопасы, чабаны и углежоги. Большая часть этих погубленных лесов была вырублена после освобождения Болгарии от османского ига лесоторговцами и концессионерами, вступившими в сговор с власть имущими, которые наживались на гибели лесов-мучеников…
Как бы там ни было — вырубленный лес уже вырублен. Унесенная почва — уже унесена, и пусть земля ей будет пухом! Исчезнувшие леса больше не существуют — царство им небесное! Но о гибели этих лесов нам надо всегда помнить! Она ведь не только служит обвинением прошлым поколениям, но она также и предупреждает нынешние, что вырубка деревьев не проходит безнаказанно.
А теперь давайте-ка спросим себя: хорошо ли поняли это предупреждение и хорошо ли запомнили мы, болгары, уроки бездумной вырубки лесов?
Прежде чем дать ответ на этот вопрос, мне хочется отметить, что болгарский крестьянин в общем-то понимал значение леса для плодородия почвы. Например, жители моего родного села Яврово называли огромные старые дубы «плодородниками» и не только не вырубали их, но оказывали им чуть ли не религиозные почести. Каждый год в восьмой четверг после пасхи, когда весна становится такой свежезеленой и неуемной, все крестьяне моего родного села, облачившись в свои самые нарядные одежды, отправлялись с песнями и музыкой к «плодородникам», закалывали для них жертвенных животных, преподносили им подарки и плясали хоро под сенью многовековых хранителей плодородия, завершая так этот веселый и приятный день традиционных даров и почестей. Дубы получали свои подарки, а люди — надежды на хороший урожай…
Когда в 1854 году для постройки сельской церкви понадобились дубовые стволы, крестьяне, посланные срубить их, прежде чем замахнуться топором, зажигали на деревьях свечи, а затем, сняв перед ними шапки, просили у них прощения. В таком почете были эти большие, могучие деревья в лесу.
Вспоминаю, что когда мы с отцом ходили в лес, он, прежде чем замахнуться топором, чтобы срубить какое-нибудь дерево, снимал шапку и кланялся ему. А вот как возник у села большой сосновый лес в местности, именуемой Руен. Это произошло во времена османского ига. Собрались все жители села, запрягли в соху двух молоденьких, еще не ходивших в упряжке волов и очертили бороздой будущий лесной заповедник. Время от времени процессия останавливалась, люди клали на землю почерневшее медное ведро, перевернутое вверх дном, на него взбирался заклинатель и произносил грозные проклятия, обращенные к каждому, кто когда-нибудь переступит эту борозду о топором в руках. Традиция чтить лес и большие деревья присуща не только болгарам; иудеи и арабы с религиозным почитанием относились к пальме и верили, что она сотворена в земном раю из того же, из чего были созданы Адам и Ева. Индусы же считают священным деревом смоковницу, а Брахма назвал ее царем деревьев. Будда освятил это верованье, и сам просидел целых семь лет под таким деревом, названным «обиталище мудрости». У персов тоже есть священные деревья, называемые ими «превосходными». В них забивают гвозди для обетов, оставляемых больными, которые просят у них выздоровления. Кроме того, персы зажигали у их корней восковые свечи и окуривали фимиамом, чтобы привлечь к себе их благоволение и милость. Римлянин Катон пишет, что почитание древних лесов в его время было священным обрядом большого значения и что срубить хоть одно дерево считалось святотатством, которое можно искупить только жертвоприношением.
Галлы, бритты и древние германцы тоже обожествляли большие дубы, считая их жилищем духов; и самым большим предсмертным желанием у них было, чтобы их похоронили под высокими деревьями в обществе этих духов.
Чему обязан этот культ лесов и деревьев? Только лишь невежеству? Но в таком случае почему наши крестьяне не совершали свои жертвоприношения перед каким-нибудь гигантским камнем и не называли «плодородицей» какую-нибудь скалу? Ясно — связанные с землей люди интуитивно, если не разумом, улавливали тесную взаимосвязь между лесом и плодородием своих полей. Этот языческий религиозный пережиток исчез бы, вытесненный христианством, если бы жизнь не напоминала каждому новому поколению столь важную, вечную истину, что лес, человек и плодородие земли действительно неразрывно связаны между собой.
Итак, болгарский крестьянин понимал или по крайней мере ч у в с т в о в а л значение леса, но не всегда все зависело от него, особенно в рабские времена, когда завоеватели распоряжались природными богатствами страны, и позже, в царские времена, когда торговый капитал своевольничал с родными лесами. Отнюдь не случаен тот факт, что за три неполных десятилетия после Девятого сентября 1944 года в Болгарии были засажены лесами более 1,2 миллиона гектаров пустующих земель и оголившихся горных местностей, и тем самым наша страна заняла одно из первых, если не первое место в мире по лесонасаждению. Это не могло бы произойти, если бы у нас не существовало традиционное почитание леса и деревьев, если бы болгарин не понимал значения дерева.
Однако одновременно с насаждением лесов у нас имели и имеют место случаи, которые вызывают тревогу. Речь идет не о том, что леса наши были подвергнуты в один довольно долгий период усиленной вырубке, объектом которой становился не только прирост, но и часть основных запасов. Нам нужна была древесина, и как тут не рассуждай, мы рубили лес и будем скорей всего продолжать его рубить. В таких случаях говорится: «ничего не поделаешь»… Но даже когда можно что-то «поделать» и можно обойтись без этой горькой для леса чаши — то и в этом случае не всегда без нее обходятся.
Приведу в качестве примера добычу смолы в сосновых лесах. Конечно, разумно и полезно прежде чем срубить сосну, «выдоить» из нее драгоценную смолу, которую она в себе содержит. Но тут есть и такая немаловажная деталь: массовая добыча смолы из деревьев означает и массовую их вырубку, и второе: такую вырубку согласно лесоводческой науке можно производить только в таких местах, где почве не угрожает эрозия, или — что равнозначно — смывание дождями. Ну, а как тогда объяснить повсеместную смолодобычу, например, в сосновых насаждениях на крутых скалистых и сухих склонах Родоп возле села Соколовцы? Или сплошную вырубку «каменных» сосновых лесов в ущелье Кастракли, на склонах-долины реки Буйновской или, наконец, на скалистых берегах девинской реки Дамлы-дере (опять-таки в Родопах)?
Как естественное историческое явление эти «каменные» леса (в Кастракли) являются чем-то поистине исключительным не только потому, что находятся на крутых и даже отвесных склонах, но потому что выросли не на какой-то почве, а прямо-таки чуть ли не на голых скалах. Там же, где почва есть, слой ее настолько тонок, чуть ли не прозрачен, что и самое малое посягательство на деревья, которые сейчас ее оберегают, станет роковым для существования этого с таким трудом созданного и с еще большим трудом закрепленного на скалах почвенного перегноя.
Просто трудно поверить, что лесоустроительные планы для этих мест разрабатывал лесовод, что лесовод мог обречь на смолодобычу и сплошную вырубку эти «каменные» леса, когда именно лесоводу должно было бы быть ясно, что однажды вырубленные, они не могут быть восстановлены никакой земной силой ни теперь, ни даже в какие-то грядущие времена… Не будем уж говорить и о том, что леса эти к тому же находятся в водосборном бассейне энергетического каскада «Выча», на который мы возлагаем столько надежд. Если эти «каменные» леса превратить в заповедник и сделать их доступными для туристов, тем более, что они находятся неподалеку от курорта «Пампорово», то только от платы за их осмотр Болгария будет получать ежегодно в десять раз больше, чем за смолу, которую они нам смогут дать, прежде чем их повалят (если их уже не повалили).
В Калифорнии, например, национальные заповедники принесли штату 320 миллионов долларов — в них побывали 40 миллионов посетителей, тогда как устройство этих заповедников стоило, притом на протяжении десяти лет, 277 миллионов долларов. Если сегодня люди жаждут соприкосновения с «естественной», живой природой и на жалеют денег, чтобы ее видеть, то завтра они будут готовы отдать последнее, чтобы предоставить отдых своим глазам в каком-нибудь девственном уголке природы. Ведь 80 % туристов, которые посещают Восточную Африку, делают это ради ее дикой, первозданной природы. Значит, основные валютные поступления там вызваны именно «первозданностью» саванн — не так ли?
В Родопах нет саванн, но зато есть такие живописные ущелья, обросшие «каменными» сосновыми лесами, изобилующие подземными пещерами, ручьями и реками, такими, например, как Хырлога, которые могли бы взять верх над многими другими хвалеными уголками Земли… Если мы сохраним, разумеется, их естественность и первозданность.
Одним из примеров нашего, мягко говоря, недальновидного отношения к родной природе является и случай с горной низкорослой сосной в Риле и Пирине. С тех пор, пожалуй, как зародилось наше родное болгарское лесоводство, и до самого недавнего времени одной из постоянных задач в планах лесных хозяйств Рилы и Пирина было планомерное, беспощадное вырубание низкорослой горной сосны, которую считали (как знать, может, и еще считают) с о р н я к о м. Цель этой вырубки — дать возможность более ценным древесным породам занять освободившиеся от стелющейся низкорослой сосны места, чтобы передвинуть верхнюю границу леса как можно выше.
Ну, а как в действительности обстоит дело? В действительности лес взбирается вверх лучше всего с помощью и под прикрытием, под защитой низкорослых сосен, которые не страдают ни от ранней изморози, ни от ветра и снега и обладают исключительной способностью развиваться на самой тощей каменистой почве и быстро ее облагораживать, создавая за короткое время почву, необходимую для заселения более ценными древесными породами. Попавшие на эту почву еловые, пихтовые, сосновые и другие семена гораздо легче, чем на открытых местах, пускают корни; затем ростки, под прикрытием низкорослых сосенок, которые защищают их от изморози, ветров и снега, быстро развиваются, и, окрепнув, постепенно захватывают их территории. Позже низкорослые сосенки погибают в тени выросших под их защитой, у них за пазухой, высоких деревьев, сыграв свою благородную пионерскую роль.