«Если мы не примем меры (предупреждает французский архитектор Поль Маймон), наша западная цивилизация погибнет не от внешних войн, а от удушья и паралича в городах, в которых скоро сосредоточится 90 % населения».
Для наших социалистических стран, где город пока еще не выродился в такой степени, как на Западе и в Америке, это предсказание звучит слишком сильно, но проблема «город» в той или иной степени стала и для нас не только «зарубежной», но и нашей, близкой нам проблемой.
Решению этой проблемы, по крайней мере в Софии, где нежелательные последствия урбанизации проявились в наибольшей степени, может очень способствовать наш старый испытанный друг — дерево. Не говоря уж о том, что зелень дает возможность отдохнуть глазу, уставшему от каменного однообразия города, что деревья подобно пылесосу вбирают в себя уличную пыль и очищают воздух, они обладают еще и свойством значительно «гасить» городской шум и тем самым также способствуют очеловечиванию города.
Однако в Софии мы еще не относимся должным образом ни к деревьям, ни к паркам. Мы вырубили деревья, оголив более трети Парка Свободы, чтобы построить на их месте здания, стадионы, спортивные площадки. Мы продолжаем их строить — и, естественно, продолжаем вырубать деревья.
Перед Агрономическим факультетом был прекрасный сквер, но и его тоже отдали под застройку, хотя возведенные тут здания могли быть с равным успехом сооружены по крайней мере еще в десяти других местах Софии и чудесные старые деревья на зеленой лужайке не были бы погублены… В проектах застройки новых районов города были предусмотрены парки, но отведенные для них площади тоже были пущены под строительство. В итоге будущие зеленые острова исчезли, даже не родившись. И никто так и не понял — почему, как?..
Одни задумывались над тем, что произошло, другие допытывались, как это могло произойти, третьи вздыхали — этим все и кончилось. Хотя, в сущности, не кончилось, потому что недавно по радио состоялся новый разговор о Парке Свободы в связи с предложениями о его реконструкции. И представьте себе — один из проектов предусматривает превратить нынешнюю западную (наиболее цивилизованную) половину парка во что-то вроде большой спортивной площадки Софии, где будут построены новые стадионы и прочие спортивные сооружения.
В этом проекте (если он действительно существует) есть много такого, что удивляет и даже изумляет: изумляет, например, то, что тогда как во всем мире спортивные стадионы и площадки выносят за пределы города, мы собираемся устраивать их в самом центре… И не принимаем в расчет ни возгласов спортивных болельщиков, которые во время матчей сотрясают соседние жилые кварталы, ни транспортные помехи и заторы, когда улицы вокруг стадионов закрываются и движение в городе путается и нарушается. Хотя в данном случае это еще не самая большая беда. Гораздо бо́льшая беда заключается в том, что, удовлетворяя примерно 40 000 активных любителей спорта, мы намереваемся отнять единственное место отдыха и возможности освежиться у тех 300 000 молодых и пожилых софийцев, которые живут в центре города… Но даже и это не самое важное — куда важнее то, что в результате «реконструкции», означающей вырубку большого количества деревьев, плотную застройку и мощение камнем, Парк Свободы утратит свое благотворное свойство очищать и освежать воздух Софии, и это в то время, когда чистота воздуха в нашей столице становится проблемой номер одни… А шумовые водопады, которые обрушиваются на нас с каждым днем все больше и больше? Где им разбиваться, если не в зеленых кронах деревьев? Где нам найти поблизости хоть минутное убежище от шумового бедствия, если парк будет предоставлен велосипедистам и футболистам? Куда денутся сотни колясок с грудными младенцами, которые ежедневно проводят там по несколько часов в тишине и на свежем воздухе?
Чем закончится дискуссия относительно Парка Свободы — не знаю, но одно в этой дискуссии привело меня в отчаянье — это высказывание некоего профессора — и не вообще профессора, а лесовода. На вопрос, что он думает о подобной реконструкции парка, он ответил: «А почему бы и нет?» А когда репортер спросил его, не пострадает ли парк от вырубки новых деревьев, он ответил, что парк нуждается в вырубке, что топор бывает и «золотым» и восславил топор именно в связи с реконструкцией Парка Свободы.
В лесоводстве топор может быть действительно «золотым», если он находится в руках настоящего лесовода, который знает, что и зачем он вырубает, но парк — это не лесопромышленный участок, где деревья определенного возраста подлежат вырубке. Одна из красот Парка Свободы — это старые и престарелые, именно престарелые и даже одряхлевшие деревья, благодаря которым возникает ощущение его девственности, романтическая атмосфера. Вот почему эти деревья, как правило, не вырубаются. А если эти деревья не должны вырубаться, тогда какие же? Молодые? Для молодых, разумеется, топор иногда бывает неизбежен, но чтобы ученый лесовод назвал как раз этот разбойничий топор «золотым», да еще в момент, когда речь идет о том — «быть или не быть Парку Свободы» — это, по меньшей мере, мягко выражаясь, недоразумение.
Как бы то ни было… Придет время (1992 год), когда и слепые прозреют… Будем надеяться, что тогда наши возможности видеть увеличатся настолько, что некоторые люди осознают наконец роль деревьев — этих источников кислорода, — в очеловечении «чудовища» города.
Уж такой-сякой он, этот город, но мы — свидетели того, как все живое устремляется, спешит к нему. Кстати, одна из причин этого — то, что в нашей стране города все еще не дошли до такого состояния, в каком оказались, скажем, Париж, Мадрид или даже Дамаск. И машин в Софии до недавнего времени (1960 г.) было всего лишь 21 тысяча и их присутствие было едва заметно. И трубы «Кремиковцев»[18] еще не работали тогда на полную мощность. Что уж говорить тогда о городах поменьше и городках куда более «девственных», чем наша столица? Поэтому, наверное, люди, которые переселялись в город, не думали ни о городском воздухе, ни о городском шуме, и получилось так, что если два с половиной десятилетия назад 80 % болгар были крестьянами, то теперь на селе живет уже менее 50 % населения. Сельская Болгария стала на наших глазах Болгарией городской. Между прочим, это должно было произойти вполне закономерно, потому что для бурно развивающейся промышленности и строительства необходимы были рабочие, а они не могли упасть с неба. Селу это тоже пришлось кстати, потому что механизация сельского хозяйства высвободила там большую часть людей. Итак,
потекла из села в город…
И продолжает течь в равной степени и из горных и из равнинных сел — молодые люди задерживаются там лишь в порядке исключения. Не стоит далеко ходить за примерами: в моем родном селе Яврово, в Родопах, 25 лет назад было 1242 жителя, которые обрабатывали 242 гектара земли, стригли шерсть с 6060 овец и 1084 коз, доили 300 коров. Теперь же там живет всего 241 человек, обрабатывают они 26,4 гектара земли; овец у них 200, коров — одна! А на окрестных полях и лугах могли бы пастись по меньшей мере десять тысяч овец и 500 коров! Трава там по колено! Она просто плачет по косьбе и выпасу…
Так же примерно обстоит дело и в других горных селах. Остаются на насиженных местах главным образом там, где создана какая-нибудь промышленность (как в Смолянском округе). Но вот недавно читал я в статье о развитии сел в Родопах, что в Кырджалийском округе из общего числа 588 населенных пунктов «перспективными» объявлены 167, а остальные причислены к категории «населенных пунктов с изменяющимся предназначением», или же, если называть вещи своими именами, это селения, которые к 1990 году должны влиться в другие, более крупные, перспективные.
В Смолянском округе из общего числе 278 населенных пунктов перспективными объявлены только 98… А ведь почти во всех родопских селах и выселках — новые добротные дома; они большей частью электрифицированы, обеспечены современным водоснабжением и развиваются в экономическом отношении, по мнению автора статьи, хорошо. Да и рождаемость в них на 50 % выше, чем рождаемость в крупных населенных пунктах, а жители их вовсе в не проявляют желания переселяться.
Тогда зачем же понадобилось причислять их к категории «с изменяющимся предназначением», то есть дожидаться их сселения, если не способствовать ему? Для того чтобы улучшить их торговое, коммунальное и культурное обслуживание (читаем в статье). Как будто нет в каждом таком селе магазина, хлебопекарни, кино и телевизоров, клуба и книг!
В той или иной степени мы стараемся и этих крестьян сделать горожанами, а это означает — и их оторвать от земли, которую они сейчас обрабатывают, от табака и картофеля, которые они возделывают, от овец, которых они до сих пор стригут и доят, от леса, где они работают как лесорубы и возчики… Потому что известно: пока еще ни один переселенец не возвращался из города, чтобы снова выращивать картофель или пасти овец на селе.
Это экономическая сторона вопроса, но есть еще и другая — биологическая, и она, в сущности, окажется в будущем не менее вантой, чем экономическая. Что я имею в виду? То, что в городе — это ни для кого не является тайной — в условиях повышенного нервного напряжения каждое новое поколение «изнашивается» все быстрее, и тогда возникает необходимость освежить городскую кровь. Эта, столь необходимая и желанная, здоровая кровь течет в жилах прежде всего у жителей гор — этого стратегического резерва, где мы можем черпать, когда и сколько нам нужно для поддержания биологической устойчивости нации, природной жизнестойкости, которая в долгой гонке по пути человеческого прогресса понадобится нам не раз. Давайте-ка вспомним: больше всего долгожителей среди населения Украины встречается в ее сельских районах. Наибольшее число столетних в СССР имеется в горных областях Кавказа и Азербайджана. Больше всего столетних в Болгарии — в Родопах и вообще в горных районах. Долголетие, как правило, связано с горами, с горным воздухом и горной природой.