– Как передать вам деньги?
– Отправлю Таркита в вашу часовню через две недели, как только обо всем договорюсь. Он скажет вам, где встретиться с моим человеком. Боюсь, будет неразумно самому снова с вами видеться.
Я киваю. Откуда-то с первого этажа долетают отзвуки смеха. С чем же я связалась, придя на помощь человеку, который сам может приказывать другим защищать и встречать меня, у которого целая банда подручных из уличных детей и нищих? Помешала ли я свершиться королевскому правосудию? И на что иду, и дальше имея дело с этими людьми?
Я облизываю губы:
– Скажете мне, кто вы такой?
Он отвечает не сразу. А когда говорит, голос у него тихий и невыразительный:
– Возвращайтесь на конюшни и спросите друзей, кто такой Красный Сокол. Они вам расскажут. Что до моего долга, я вскоре рассчитаюсь с вами так, как вы пожелаете. До тех пор, – он кивает в сторону двери, – всего вам доброго.
Глава 20
Это уже стало привычкой – ежедневно гулять с Фаладой до пастбищ. Сегодня тихо, день кажется почти теплым, хотя облака висят по-прежнему низко и не предвещают ничего хорошего. Мы шагаем молча, сворачиваем с дороги на одну из бесчисленных тропинок. Трава там погнута, сломана и торчит клочками из-под оледеневшей корки сугробов. Бурое кружево на белом, будто перья огромной снежной совы.
Меня передергивает.
– Фалада?
– Да?
Я открываю рот, чтобы заговорить, но закрываю снова и оглядываю занесенные снегом луга. Фалада ждет, как и всегда. Будет ли трусостью предложить уйти отсюда – чтобы он укрылся от угроз Валки, которая всегда может решить наказать меня его смертью, а я убежала от жизни принцессы, в которой, реши я к ней вернуться, едва ли протяну долго?
– Алирра? – спрашивает он, и в этом имени я слышу ответ.
– Ничего.
Он подталкивает меня носом в плечо. Я поворачиваюсь, делаю шаг, утыкаюсь лбом ему в шею и мечтаю узнать, что же с нами станет.
На другой день рано утром в конюшни является квадра воинов, как раз когда я выхожу из стойла Фалады. Приближаясь, они пробегают глазами по мне, а потом их командир прищуривается, глядя мимо, на Фаладу.
– Вот этот. Сторожите его, пока я говорю с конюшим.
Я стою как вкопанная, пока остальные солдаты замедляют шаги и замирают неподалеку. Они молчат и только отводят от меня взгляды, осматриваясь и изучая конюшню. Фалада тихонько фыркает позади.
Вот этот.
– Кел, – говорю я, делая шажок к ближайшему воину. – Вы же… вы сказали, что пришли за этим конем?
– Мы здесь из-за него, – подтверждает он, и теперь все смотрят на меня пристально.
– Но для чего он вам?
Солдат бросает короткий взор туда, где исчез их командир.
– Это приказ заиды, – говорит наконец. – Чертовски расточительно, как по мне.
Приказ Валки. Я мотаю головой:
– Она… то есть…
– Его велено сдать живодеру, на мясо собакам, – говорит другой солдат глухим голосом.
Я отступаю на шаг, потом еще на один, пока не прижимаюсь спиной к дверце стойла. Со дня охоты прошел почти месяц, месяц я даже не виделась с Кестрином. Я же ничего не сделала… даже написала за нее новое письмо с тех пор! Но похоже, что она наконец узнала о моей ночевке во дворце и о беседе с принцем. Только почему она не позвала меня, почему она не…
– Терн.
Я оборачиваюсь, чувствуя взгляд Фалады из стойла.
По конюшне быстро шагает Джоа в сопровождении командира воинов.
– Солдаты пришли за белым, – говорит он, подходя.
Я отчаянно мотаю головой:
– Нет. Фалада не ее. Она не может его убить.
Жалкий довод, я и сама понимаю это, едва договорив, потому что Фалада именно ее в глазах любого работника конюшен. Надо было заставить его уйти. Я знала об угрозе. Почему не прогнала его, пока не стало поздно?
– Мне жаль, – тихо говорит Джоа.
Теперь спорить бесполезно, и неважно, что сами солдаты ничуть не желают исполнять такие приказы. Как было велено, так и будет сделано. Я не успею добежать до дворца и отговорить ее, это ясно. Да Валка и не передумает.
– Позвольте хотя бы попрощаться, – прошу я.
– Даю вам несколько минут, – говорит Джоа и предлагает командиру отойти. Тот искоса смотрит на него, но не возражает. Они шагают к главным воротам конюшни, уводя за собой остальную квадру.
Я проскальзываю в стойло.
– Фалада, – шепчу ему, – если ты повезешь меня, они не посмеют напасть. Мы можем сбежать – вместе, вдвоем – ворота же прямо здесь.
– Нет, дитя.
– Нет? Да что значит нет? – Отчаяние вцепляется когтями в горло.
– Они подстрелят меня и возьмут тебя под стражу. За нами будет погоня, даже если мы выедем за ворота.
Как он может сдаваться без боя?
– Ты не можешь просто дать себя убить!
– Буду сопротивляться я – они поймут, что перед ними мыслящее создание, а это опасно для моего народа. Решишь сопротивляться ты – подвергнешь опасности все, что сейчас поставлено на карту.
Он прав. Я готова разрыдаться.
– Я убью ее.
– Нет. Ты не станешь пытаться отомстить за меня. Поняла?
Да как это можно понять?
– Алирра, – повторяет он тихо и настойчиво, – ты меня поняла?
Я не могу укрыться от его глаз.
– Да.
– И еще одно. Пусть мою голову повесят над городскими воротами, чтобы я тебя видел.
– Что? – Я потрясенно смотрю на него.
– Сделай.
– Как скажешь.
Я слышу нарастающий грохот сапог.
– Ох, Фалада, – шепчу, шагая к нему.
Он наклоняется и мягко опускает голову мне на плечо. Я обхватываю руками его шею и зарываюсь лицом в гриву. Шаги замирают за дверью стойла, в наступившей тишине тонут все звуки.
Фалада поднимает голову, освобождаясь из объятий, но напоследок почти прижимается губами к моему уху и тихо выдыхает:
– Останься.
Я киваю, касаясь его щеки, и поворачиваюсь к мужчинам. Ближе всех стоит Джоа, к нему я и обращаюсь:
– Пусть его голову снимут и повесят над воротами, чтобы я о нем помнила.
– Голову… на ворота?
– Там развешено и другое, – говорю я, будто прошу о пустячке.
Но это правда: высоко над воротами висит деревянная клетка непонятного назначения, а иногда над ними появляются ленты и гирлянды или молитвенные флажки. Хотя ничто из этого и не связано со смертью.
– То, о чем ты просишь, стоит денег, – напряженно говорит Джоа.
– Я заплачу.
Один из солдат протягивает руку, отпирает дверцу и открывает нараспашку. Другой бросает мне поводья. Я неловко ловлю их.
– Джоа, проследите, чтобы нож был острым и все сделали быстро. Легко.
– Конечно, – обещает он.
Я гляжу на Фаладу, сжав упряжь.
Он неподвижно смотрит в ответ.
Я отбрасываю ремни в глубину стойла.
– Он уже однажды пошел за вами, пойдет и сейчас. Поводья не нужны.
Джоа кивает.
– Даже там… положите руку ему на холку, и он послушается.
– Хорошо, – говорит Джоа. – Давайте с этим покончим.
Он идет к воротам конюшни, двое солдат пропускают нас вперед. Фалада шагает бок о бок со мной. Дойдя до дверей, я опускаю ладонь ему на холку. Он смотрит на меня глазами старыми, усталыми и бесконечно грустными, делает шаг наружу и следует за Джоа вокруг манежа и прочь, к живодеру и собственной смерти.
Глава 21
Я сижу в стойле Фалады, пока не слышу, как возвращается Джоа и как приветствуют его другие работники. Он встает за дверцами. Кажется, я еще никогда не видела его таким мрачным. Он тоже меня разглядывает, но не представляю, что именно видит. Наконец он говорит:
– Все сделали чисто. Он умер легко. Мне очень жаль, Терн. Хороший был конь.
– Да, – отвечаю я тихо.
– Его голову вывесят там, где ты попросила. Если найдешь деньги, я все устрою.
– Да.
– Ты в порядке? – Он неуверенно пробегает по мне глазами.
Я киваю, выхожу из стойла и закрываю дверь.
В своей комнате откидываю крышку дорожного сундука. Сверху, завернутая в платок, лежит жалкая горсть медяков, заработанных здесь. Я откладываю их в сторону, понимая, что этого мало, и роюсь в одежде. Можно взять украшения Валки, достаточно открыть второй сундук – и у меня будет намного больше нужного даже вместе с тем, что обещано Красному Соколу, – но я не хочу, чтобы ее вещи хоть как-то коснулись памяти Фалады.
Вместо этого я нахожу мешочек с подарком, полученным долгие месяцы назад от Джилны. Вытряхиваю украшение на ладонь, серебряный кулон поблескивает в тусклом свете.
Я поднимаю его за цепочку и не верю своим глазам. Она снова целая, ее починили так, будто она никогда и не рвалась от нападения Дамы. Зачем? Зачем он велел ее переделать? Конечно, только у Кестрина была возможность перебрать мои вещи в поисках плаща. Надеялся ли он, что я найду цепочку вскоре после возвращения сундуков? Что увижу в этом признак доброты, в отсутствии которой его уличила? Или это просто символическое деяние, попытка унять грызущую совесть?
Я с неожиданной благодарностью понимаю, как сильно рада, что не отыскала украшение до сих пор, что не решила носить его раньше. Я думаю о Джилне, ее усталом лице и крепко обнимающих меня тонких руках, и не хочу ничем омрачать эти воспоминания. Я сжимаю украшение в кулаке и иду вниз, искать Джоа, надеясь, что такой платы хватит.
Ночь подбирается к часовне раньше, чем накрывает остальной город, она заливает переулок глубокими тенями, хотя небо еще подсвечено солнцем. Я сижу в уголке сгорбившись, обхватив руками колени, и занимаю мысли всем окружающим: отголосками разговоров на Западной дороге, шелестящими и тающими в тишине; скопившейся на циновках грязью, липнущей песчинками к коже, когда я прижимаюсь лбом к полу в молитве; временами влетающим в маленькую комнатку ветром, что бьет меня по щекам и ворует то немногое тепло, что получается сберечь между его порывами.
Где бы ни были наблюдатели Красного Сокола, сегодня они меня упустили. Таркит не появляется, в часовню заглядывают помолиться только незнакомцы. Они молча кивают или улыбаются и предаются своим обрядам, а потом так же тихо уходят, оставляя меня еще глубже уплывать в тишину своей души.