Под наброском лежат два послания от Кестрина, каждое не больше строчки длиной. Я пробегаю пальцами по его почерку, знакомому теперь по записке, присланной с плащом. Эти две тоже прилагались к каким-то подаркам, потому что в них лишь обращение к принцессе, надежды на то, что она будет рада содержимому неизвестных посылок, и подпись в конце.
Я ни разу не размышляла о том, как Кестрин обходится с Валкой, стал ли он за ней ухаживать или отверг ее. Эти две записочки приоткрывают картину, какой я не могла и представить: принц оказывается любезным поклонником, дарящим невесте побрякушки. Несмотря на понимание того, что она фальшивка.
По телу бегут мурашки, когда я вспоминаю первый разговор с ним после прибытия в Менайю, когда он попросил написать за него письмо, и следующий, когда он нашел плащ. Как переменчив он был, как легко перевоплощался из друга во врага, мастерски скрывая настоящие чувства. Это было жутко, а теперь в этих строчках я снова вижу, как тот же человек разыгрывает заботу, которой точно нет и следа.
Я дрожащими пальцами заталкиваю записки обратно под набросок портрета. Там же лежит несколько чистых листов бумаги. Я поднимаю их и нахожу послания из дома, которых не видела раньше, – письма от Дэйрилина. Снова замираю и выжидаю, но Валки по-прежнему не слышно. Я открываю первое из этих писем, потом другое, потом третье, бегло пролистывая и возвращая в ящик. В словах Дэйрилина сквозит убежденность в том, что дочь устроена при дворе и наслаждается жизнью в Менайе. Немного новостей из дома, общие советы относительно ее положения и теплое отеческое прощание. Чего-то действительно значимого нет. Он думает, что дочь скоро удачно выйдет замуж, и только об этом и ожидает известий.
Кестрин читал их все, я уверена, как читал и первое написанное мной за Валку письмо. Все, что находится в этих комнатах, без сомнений, проходит через него. Интересно, что он подумал о письмах Дэйрилина; насколько они помогли ему раскрыть истинную личность Валки. Я усмехаюсь, понимая, что мое заявление о том, что семья ждет моей помолвки и не желает моего возвращения домой, могло бы быть изящно подкреплено этими посланиями. Если бы только они не хранились у Валки. Ей стоило их сжечь, а не оставлять у себя.
Я слышу шаги в соседней комнате и падаю на ближайший диванчик. Валка появляется стремительно, высоко задрав подбородок. Не похоже, чтобы шагать так было удобно.
– Смотрю, ты забыла, как вести себя при дворе, – говорит она.
– Похоже на то.
Ожидала от меня реверансов?
– Как тебе на конюшнях? Все выгребаешь помет?
– Честный образ жизни часто вынуждает пачкаться в чужой грязи.
Она задирает одну бровь:
– Неужели?
Шагает к письменному столу и выуживает свежее письмо матери.
– Это пришло несколько дней назад. Ты сейчас напишешь ответ. Мои прислужницы скоро придут, и к этому времени тебя здесь быть не должно.
– Если у тебя все, – говорю я и встаю с дивана. Разворачиваюсь на каблуке и шагаю к двери.
– Злишься из-за коня, очевидно? – бросает она вслед насмешливым голоском.
Я стискиваю зубы и оборачиваюсь к ней:
– Коня?
– Белого. Главный конюший сказал, что его не оседлать. Наверное, и собакам-то не сгодился. Надо было приказать убить его сразу по приезде, с учетом того, как он взбесился в пути.
– Очень жаль, что не приказала, – говорю я холодно. – Тогда я еще могла бы тебя простить.
– Простить меня? С каких это пор я должна отчитываться перед служанкой?
Я пожимаю плечами:
– Могу спросить о том же. Но это неважно, правда? Жеребец мертв, нашему соглашению конец, и я ухожу.
– Ты будешь писать эти письма – или пожалеешь! – рычит она.
– Придется придумать причину поважнее, иначе я просто исчезну. Есть другие места, где можно работать. И что ты тогда станешь делать?
Она бледнеет:
– Тебя никто не возьмет.
– Могу поспорить, – легко отвечаю я, хотя и сама не представляю, кому я нужна. – Но ведь не это тебя всерьез беспокоит, правда? Думаешь, когда моя семья приедет на свадьбу, ты сможешь обмануть их? Они же захотят узнать, почему ты не писала. Станут внимательно приглядываться к тебе, потому что и так понимают, что дело неладно, – знают, что ты держишь себя тут глупейшим образом. И совсем не так, как стала бы я. Только если ты сможешь продолжить притворяться сейчас, сумеешь извернуться потом. Тогда они сочтут, что ты переменилась от жизни здесь, а не от чего-то кем-то сотворенного. Подумай об этом хорошенько, принцесса.
Я наблюдаю, как в ее глазах сменяются чувства: ярость, страх, ненависть. Мне больше не будет места на конюшнях и у гусей, едва она выйдет замуж, это очевидно.
– Чего ты хочешь? – вопрошает Валка, как всегда надменно.
– Я хотела, чтобы ты держала слово и оставила меня в покое.
– Ты посмела броситься в ноги моему принцу, будто какая-то дамочка в беде, он привел тебя сюда – и ты вменяешь нарушение уговора мне? После своей выходки? Думала, что я не узнаю? Лошадь была моя – и я была вправе от нее избавиться. Скажи спасибо, что не приказала тебя саму отхлестать розгами.
Если бы только она ударила именно по мне, а не убивала Фаладу. Я крепко прижимаю руки к юбкам.
– Я заболела. Меня привез Филадон, а не принц Кестрин. И как только я смогла уйти – я ушла.
Наверное, Валка знает, что принц вызывал меня поговорить, но тогда должна и понимать, что отказаться от такой беседы я не могла.
– Надо было сидеть на своем месте! – рявкает она.
Ничего из сказанного ее не волнует, это ясно. Я глубоко вдыхаю.
– На своем месте? И где же это, Валка? Кто же я такая?
Она сверлит меня взглядом, вся в красных пятнах от бешенства. Глядя на нее, я больше не могу разубеждать себя в том, что она всегда будет ставить свою особу выше других.
– Ты никто. – Она тщательно проговаривает каждый слог.
– Тогда я тебе не нужна.
Я снова разворачиваюсь на каблуке и быстро шагаю сквозь переднюю гостиную. Закрывая за собой дверь, слышу звон улетевшей в стену чернильницы.
Несколько мгновений собираюсь с мыслями, зная, что Валка не станет нападать немедленно. Она все еще понимает мою ценность. Так что будет тянуть время. А когда больше не сможет откладывать написание ответа – вызовет меня к себе в последний раз. До тех пор мне нужно продумать свои действия.
Снаружи по парадному двору гуляет ветер. Я заворачиваюсь в плащ, снова радуясь теплу, и иду к воротам. Навстречу въезжает группа всадников. Я отступаю к каменной стене, глядя на проносящихся гвардейцев, Кестрина с королем и замыкающих отряд стражников.
Кестрин замечает меня сразу же. Лицо его скрыто тенью капюшона, но я все равно успеваю увидеть блеск в брошенном на меня взгляде. Он здоровается коротким кивком. Я глубже закутываюсь в подаренный им плащ и не отрываю глаз от брусчатки под ногами, пока отряд проезжает мимо. Могу лишь надеяться, что Кестрин не смотрел на меня все время и что его отец ничего не заметил. Я снова срываюсь с места и спешу уйти по Западной дороге, будто так могу навсегда от него укрыться.
Глава 24
Спустя несколько вечеров я захожу в свою комнату и вижу маленький белый конверт, ждущий на пороге. Внутри короткое послание на моем языке: приглашение на частный прием, что будет устроен через два дня. Подпись не сразу достигает сознания: верин Мелькиор.
Я потерянно смотрю на яркий конвертик с изящными строчками. Мелькиор, конечно, Верховный маршал страны, но он не выказывал почти никакого интереса ко мне во время путешествия. На самом деле приглашение может быть только от принца.
Я думаю о Кестрине и о его сдержанном приветствии на пути через городские ворота. О том, как он держал мою руку в своей после смерти Фалады. Что-то в ту встречу поменялось, и теперь он не собирается меня отпускать. Сначала плащ, теперь это приглашение. Очевиднее и быть не может.
Я вдыхаю и медленно выпускаю воздух. Что бы ни двигало принцем, видеть его снова не хочется. И все равно Валка опять накинется на меня, как только прознает. Я и так уже едва держусь на тонкой грани меж ее ненавистью и потребностью во мне. Сейчас бы поговорить с Фаладой, хотя он наверняка лишь спросил бы, что я сама считаю нужным делать. Воспоминания о нем пронзают меня. Я скучаю и по мелочам вроде его привычки пихаться носом в плечо, и по важным вещам, по нашей верной дружбе. Его уход оставил в моей жизни пустоту, которой никогда не заполнить.
Я снова смотрю на приглашение в руках, будто в нем кроются ответы. Пробегаю пальцами по темным чернилам, переворачиваю конверт, трогаю сломанную восковую печать. У меня еще два дня на решение. Два дня на то, чтобы придумать, как отказать лорду.
Засыпаю я долго и тяжело. Проснувшись утром, открываю сундуки Валки и разбираю ее украшения. Сегодня ровно две недели со встречи с Красным Соколом, хотя порой и кажется, будто прошла уже вечность. Таркит будет ждать меня. Я просто хочу помочь мальчику выучиться, ведь другой возможности у него нет, говорю я себе, готовясь к новому дню. Это вовсе не значит, что я как-то поддерживаю воров вообще. Или Красного Сокола в частности. Откровенно говоря, теперь я не понимаю, что о нем и думать.
Закончив с утренними делами, я иду Западной дорогой к часовне, минуя открытые лавки. Повернув в уже знакомый переулок, замечаю Таркита. Он, ссутулившись, сидит в дверях, такой же худой и оборванный, как всегда, с крысиными хвостиками темных волос на глазах. Двое его приятелей рассовывают по карманам все свои сокровища, что перебирали до моего появления.
Мальчуган вскакивает на ноги:
– Келари!
– Таркит, – с улыбкой говорю я.
– Ты сегодня без лошади! – выкрикивает старший из друзей Таркита.
– Да. – Отвечать трудно, горло перехватывает от горя.
– Ну ничего. – Таркит легонько пожимает плечами: – А ты и правда видала меня в те разы? Раньше?
Я давлю в себе горечь, гоню ее прочь, чтобы снова обрести голос:
– Да, видела.