– Первое, что надо знать, – продолжает мальчик, – это что есть хорошие воры и плохие воры и плохие иногда воруют людей.
Я вздрагиваю, хотя после всего услышанного, и особенно после встречи с Фенном, вроде бы должна быть готова.
– Это правда, – говорит другой мальчик позади. – Мою сестру похитили в том году, и мы так никогда ее и не отыскали.
– Точно, – подтверждает Таркит. – И молодых женщин тоже похищают. Так что лучше будь осторожна.
– Скажи ей про стражей, – шепчет девочка.
Лакмино сразу понимает.
– Не ходи к стражам, если нужна помощь. Они только смеются, если у тебя нет денег. Лучше отыщи нас, и мы приведем подмогу. У меня брат большой и сильный, и у Мотея, и у Гиры тоже.
Остальные кивают и согласно бормочут.
– Спасибо, – говорю я серьезно. – Я все запомню.
– Тогда пойдем, – кричит Таркит, хватает меня за руку и тянет за собой. – Мы тебе все покажем!
Еще около часа я провожу с ними, детишки отводят меня в свои любимые места, соревнуясь друг с дружкой за право рассказывать первым. Кроме знакомства с колодцем, я прохожу мимо дома лекаря, гляжу вниз с крыши, с которой они обычно закидывают прохожих снежками, и узнаю про задний двор мясницкой лавки, где часто можно получить подгнившее мясо задаром.
Улицы города здесь кажутся совсем не такими, как те, где мы гуляли с Фаладой. Люди тут бродят медленно, словно ходить лишь немногим легче, чем стоять на месте. Некоторые тащат мешки угля и связки хвороста. За другими тянутся смутные запахи еды. Но большинство лишь зябко кутается в одежды. Почти на каждом худом лице виден отпечаток тяжелой работы, кожа, обычно смуглая, бледна до желтизны, глаза тусклые. Тут и там на углах скорчились мужчины и женщины, замотанные в рваные покрывала, плащи или шарфы. Они держат пустые жестяные кружки и трясут ими в мою сторону, но я оставила кошелек на конюшнях и не могу отдать ничего, кроме того, что принесла для Таркита.
Единственное место, явно говорящее о достатке, лежит как раз за границей владений детишек: они отводят меня к берегу реки поглядеть издалека на огромный храм, выстроенный на широкой мощеной площади в начале Восточной дороги. Сооружение великолепно, все в затейливой резьбе, бегущей по мраморному фасаду и аркам дверей. Между нами лежит блестящая гладь воды, видно только несколько плоских груженых суденышек вдалеке.
– Это Чертог Говорящих, – произносит Лакмино глухим от тоски голосом. – У них есть бесплатная школа для тех, кто выдержит экзамен. Никто из учеников никогда больше не голодает.
Остальные детишки замирают все разом, и в их глазах мелькают тени невысказанных, недостижимых мечтаний. Хотя здание за рекой прекрасно, я рада повернуть обратно к узким улочкам, там дети снова начинают толкаться и хохотать.
Когда мы расходимся с друзьями Таркита и идем к его дому, уже наступает полдень, так что мне пора возвращаться на конюшни к послеобеденной работе. Лицо у Таркита побелело от холода, плечи ссутулились. Он шагает торопливо, то и дело озираясь.
– Что ты высматриваешь? – спрашиваю я полушутливо.
– Нужно всегда быть осторожным, – говорит он. – В том месяце кузена Торто грабители поколотили прямо среди дня. Хорошо, когда всех много, но сейчас-то только мы с тобой. И похитителям тоже не всегда есть дело до того, что еще день. Обычно они орудуют ночью, но иногда подбираются прямо так, и – вух! – тебя нет.
Красный Сокол, как и остальные, уже предупреждал меня, но почему-то я усвоила только опасность полуночных улиц и темных подворотен, а никак не сияющего солнцем дня. Теперь я тоже настороже и высматриваю в переулках и дверных проемах мужчин или банды подростков. Таркит ведет меня, пересекает улицы и поворачивает в те или иные переулки, избегая других, и его путь уже не кажется беспорядочным и причудливым.
– Это ведь не на конюшни дорога. – Я узнаю места, по которым мы гуляли с Фаладой.
– Да, – тихо соглашается он. – Я веду тебя повидаться с Артимьяном.
Это же имя называла его мама.
– Кто это?
Он подносит к губам палец, призывая к молчанию.
Я стараюсь успокоиться и бережно сохраняю в памяти приметные места улиц. Наконец мы заходим в кирпичное здание в глубине узкого переулочка. Сумрачная лестница приводит нас к площадке с двумя дверьми, одна из которых заколочена. Таркит стучит во вторую, называя свое имя.
Я слышу шаги за дверью, и та распахивается.
– Заходите.
Мальчик первым ступает в освещенную лампой комнату. Мой старый знакомый, человек со шрамом, закрывает за нами дверь.
– Жди здесь, парень. Мы с леди поговорим в другой комнате.
Я иду за ним, изучая его размашистый шаг, широкие плечи и жилистое сложение. Мечник, наверное. В волосах у него больше серого, чем черного, и я ошеломленно понимаю, что он может быть вдвое, а то и втрое старше меня.
– Артимьян, – говорит он, прикрывая следующую дверь.
Это я угадала.
– Терн.
– Деньги на обучение мальчика при вас, верия?
Я запускаю пальцы под пояс на талии, достаю кошелек, взятый из сундука Валки, протягиваю мужчине. Он открывает его и вытряхивает на ладонь украшение: изящный золотой кулон, обрамленный жемчугом. Не сказав ни слова, роняет подвеску обратно в кошель и сжимает его в пальцах. Я наблюдаю за ним, гадая, правильно ли все оценила.
– У вас не много опыта в отношении драгоценностей, да?
Я краснею:
– Слишком мало?
– Нет, верия. Эта ваша безделушка может оплатить учебу десяти мальчиков, а не одного.
Я с облегчением выдыхаю.
– Тогда помогите десятерым.
Он молча прячет кошелек в карман, нахмурив брови.
Я облизываю губы и говорю:
– Спасибо, что помогли в тот день, когда я болела.
Артимьян пожимает плечами:
– Друг попросил нас за вами приглядывать. Я в свою очередь благодарен вам за оказанную ему помощь. – Его пальцы постукивают по карману. – На этот вот кулон можно жить годами, а вы изволите работать в конюшнях за гроши. Почему? Почему не отдать часть мальчику, забрав остальное себе?
– Мне не нужно, – говорю я. – Не так сильно, как ему или всем тем ребятишкам с улиц.
Я знаю, что он меня рассматривает, знаю про свои сухие мозолистые руки, про обветренные уголки губ. Но у меня есть еда трижды в день, есть место для ночлега. И украшения не мои. Я гляжу в пол и думаю, уподобилась ли Красному Соколу, украв драгоценности Валки. Но она и сама забрала мои, все, что я везла к свадьбе. Так ли уж плохо ее собственное богатство пустить на благое дело?
– Ясно. – Он потирает ладонью руку, словно у него ноют мышцы. – Прошу вас запомнить это место. Если вам что-то потребуется от нашего друга, приходите сюда. Если меня здесь нет, оставьте прядь волос, и я найду вас сам.
– Волос?
– У вас редкий цвет. Я пойму, чьи они.
– О.
– Идите с миром, верия.
Артимьян открывает дверь и жестом подгоняет меня обратно к Таркиту.
В пустоте своей комнаты этим вечером я распахиваю дорожные сундуки Валки и ищу подходящий для приема у Мелькиора наряд.
Глава 25
Я сижу на низком табурете в своей комнате и старательно держу спину прямо, пока Сальвия прочесывает и тянет мои волосы, пытаясь добиться от них покорности. Я отмылась дочиста, отскоблила с рук въевшуюся грязь и надела расшитую шелковую юбку и тунику, что выкопала из недр сундуков Валки. Даже сбрызнулась каплей цветочной воды, чтобы скрыть запах конюшни, хотя он все равно чувствуется.
– Ты точно уверена? – спрашивает Сальвия.
Нет. Только вот почему дети должны рассчитывать на воров, когда королевская семья может с такой легкостью помочь им – когда десять человек можно обучить за цену одной подвески? И почему именно на воров охотится Семья, если простой люд боится похитителей?
– Думаю, что нужно пойти. Только… – Я замолкаю и откашливаюсь. – Только не представляю, что случится, если узнает принцесса. Подозреваю, она устроит что-нибудь мне, мелкое и гадкое. Но вот если решит наказать меня, ударив по моим друзьям… это же ваша семья.
Руки Сальвии ни на миг не прерывают работы.
– Мы будем беречься. Хорошо, что ты сказала.
Я пытаюсь оглянуться и посмотреть ей в лицо.
– Сиди тихо. – Она поворачивает мою голову прямо за волосы. Это так напоминает привычку Джилны, что я почти смеюсь. Но из-за тревоги за друзей смех испаряется, не слетев с губ.
– Вы можете потерять работу, – говорю я.
– Жалко будет, – соглашается она. – Но мальчики и Виола всегда могут вернуться на ферму родителей, если захотят. А я найду работу на любой другой конюшне, наши обо мне хорошо отзовутся. Если ты поступаешь так, как необходимо, мы будем рядом.
Она легонько гладит меня по голове.
– Вот так.
Я вытягиваю руку и трогаю волосы. Сальвия заплела их в косу и уложила вокруг головы, прическа простая и изящная, но мне внезапно хочется, чтобы она не так сильно напоминала корону.
– Годится? – спрашивает Сальвия.
– Спасибо, – улыбаюсь я. – На ощупь идеально.
Так и есть – сдержанно, гладко, аккуратно подколото шпильками.
– Тогда отправляйся, – говорит Сальвия.
Внизу кучер помогает мне забраться в роскошную карету с бархатными диванами и позолотой повсюду. Несмотря на старания, я кажусь себе просто заигравшейся в переодевания служанкой, что очутилась в экипаже, предназначенном для совсем иных людей.
Карета увозит меня из одного мира и доставляет сквозь ворота дворца в совершенно другой. Я сижу в темноте и смотрю на частный дворик, в котором мы остановились, на мраморные колонны и изукрашенные мозаикой стены. И чувствую себя так же, как сразу по прибытии в Таринон, когда напротив ехала Валка, а на языке горчили неуверенность и страх.
О Мелькиоре почти ничего не вспоминается. Высокий, с широкой улыбкой и жесткими глазами. Я копаюсь в памяти, пытаясь отыскать еще хоть что-нибудь значимое, но остаюсь ни с чем.
Снаружи покашливает лакей. Я прихожу в себя и усмехаюсь – похоже, мне суждено все время медлить. Лакей помогает мне спуститься, и я шагаю к парадным дверям. Юноша в придворном наряде открывает их и пропускает меня в небольшую прихожую, богато украшенную мозаикой. Он не представляется и не говорит, только с поклоном приглашает меня за дальнюю дверь в роскошную гостиную и остается позади.