Я бесстрастно смотрю на нее. Я осознаю риски, но все можно будет тщательнее продумать, если она согласится.
– Тебе не справиться больше с этой игрой, Валка. Матушка узнает, что ты самозванка, если не сразу, то во время свадьбы. Разве не понятно?
– Понятно, что ты в отчаянии. – Валка насмешливо улыбается. – Все здесь уже принадлежит мне. Тебе ничего не вернуть. Назови свою цену.
– Цена такова: живи, как предложила мне. Уезжай безвестной леди в горное имение, и я ручаюсь, что тебя не схватят и не казнят за измену.
Слова повисают в комнате.
Валка сидит молча, подрагивая от силы своего гнева, потом один раз кивает, принимая сказанное, но нисколько с ним не соглашаясь.
– Да будет так. Ты сделала свой выбор. Надеюсь, что готова к последствиям.
– Я определенно смогу с ними жить. – Слова горчат на языке, как бы правдивы ни были.
– Ты понимаешь, что решила предать меня.
– Едва ли.
– Я теперь принцесса, и ты…
Грудь мою переполняет ярость, бурлит внутри, словно жидкий огонь.
– Ты никогда не будешь принцессой, Валка. Ты навсегда останешься просто подделкой. И не надейся, что никто не узнает. Сейчас у тебя есть единственная возможность уйти невредимой.
– Паршивка! – визжит она, вскакивая. – Ты посмела мне угрожать? Думаешь, я тебя боюсь? Забыла, как я обошлась с тобой?
– Умру ли я служанкой или королевой, я вовеки дочь своего отца, а значит, и принцесса, – глухо говорю я. – А касаемо того, кто со мной так обошелся, – это была Дама. Ты лишь орудие в ее руках, и она легко выбросит и заменит его, когда пожелает. Не жди, что она станет тебя беречь.
Валка задирает голову:
– Я знаю, как с ней сладить, лучше твоего, принцесса. Надеюсь, воспоминания о былом величии утешат тебя, когда я с тобой разделаюсь.
– А что утешит тебя, когда все вскроется, Валка? Виселица? Ухмылка палача? Тебе не справиться.
Она ядовито улыбается:
– Я уже справилась.
Долгое мгновение мы взираем друг на друга в оглушительной тишине. Потом я склоняю голову:
– Не представляю, о чем еще нам с тобой говорить.
– Да, – подтверждает она.
Я ухожу, не проронив больше ни слова. Только на лестнице понимаю, что вся дрожу, не знаю даже, от страха или от злости. Я сжимаю руки на посохе, закрываю глаза и глубоко дышу. Потом выпрямляю спину и шагаю вниз по ступеням.
Глава 29
Еще несколько дней я хожу взвинченная, ожидая нового шага Валки. Но вечер за вечером ничего не меняется. Валка или решила искать другой способ уговорить меня, или еще не выбрала подходящее наказание. Или, возможно, ее затеи пресек Кестрин, но это означает лишь, что она будет подбираться ко мне чуть дольше.
На четвертое утро после нашей встречи я сижу на пастбище и приглядываю за пернатыми подопечными. Они вдруг поднимают головы и затихают, прекратив даже дружеское бормотание и воркование, которыми общаются. Я озираюсь вокруг, но не вижу ничего необычного. Корби сидит в глубине луга, ничего больше не движется. Гуси, хоть и настороже, напуганными не кажутся. Я встаю и обвожу взглядом наше пастбище и соседние, лежащие за низкими оградами.
И наконец чувствую это: легкое прикосновение к щеке, колыхнувшуюся рядом траву, внезапный одинокий шорох молодых листочков на ветвях надо мной, хотя соседние деревья молчат.
– Ветер? – шепчу я, едва решаясь верить.
Он обегает меня кругом, хлопает юбками по ногам и спугивает воробьев над головой.
– Ветер! Ты меня нашел!
Он затихает и мягко выдыхает: Алирра.
Я закрываю глаза, слушая нотки родного голоса.
– Как ты меня узнал?
Ветер не отвечает, принимаясь вместо этого ворошить траву. Я снова сажусь спиной к дубу.
– Добрый друг, – говорю тихо, – я думала, что потеряла тебя. Ходила попрощаться с тобой до отъезда, а ты в тот день не пришел в нашу лощину. Я и представить не могла, что ты отыщешь дорогу сюда. Такой долгий путь, и я… я уже другая.
Не такая, соглашается Ветер.
По щекам льются слезы, и я со смехом их утираю.
– Не знаю даже, отчего и плачу. Я так рада, что ты здесь.
Здесь, эхом повторяет Ветер, и я запрокидываю голову и улыбаюсь так широко, что больно щекам.
Весь день я ношу в себе возвращение Ветра. Пусть он пробыл недолго, одно только его появление и то, что он узнал меня, подарили мне разом и отчаянную тоску по дому, и лихорадочное волнение. Впервые за долгие месяцы я ясно вижу лощину, где мы встречались, вижу все лесные тропинки. Я думаю о смехе Джилны, о теплой кухне, о заповедной прохладе маленькой домашней часовни. И снова и снова вспоминаю о главном: Ветер нашел меня и разглядел даже под чарами. Подарок неожиданный и чудесный.
– Ты сегодня счастливая, – говорит Сальвия, когда я захожу к ним в общую с Рябиной комнату перед ужином.
– Точно, – соглашаюсь я. Нельзя рассказывать им о Ветре, так что объясняю иначе: – Джоа поставил меня работать с двумя молодыми кобылами по утрам перед пастбищами.
Хозяин милой старенькой гнедой на днях вернулся и принялся сам на ней выезжать.
– Вот как? – Рябина смотрит на меня с улыбкой, бросив вытирать стол. – Похоже, у него на тебя виды.
– Он все говорит, что сделает из меня конюха, – весело отвечаю я.
– Я бы не стала рассказывать об этом другим, кое-кто может начать завидовать, – предупреждает Сальвия. – Корби уже с год или два мечтает стать конюхом.
Я теряюсь и опускаю глаза. Это приведет его в ярость; пусть он ничего не сделал мне с тех пор, как ему пригрозили Дуб с Ясенем, я точно не хочу разозлить его теперь.
– В Корби есть какая-то подлая жилка. Я бы не доверил ему лошадей, – говорит Рябина, разгоняя повисшую из-за меня тишину. – Здорово, что ты избавишься от необходимости с ним видеться.
Сальвия согласно кивает:
– Хорошо, если будешь вместо этого с нами.
– Почему Джоа не позволил ему работать с лошадьми? – спрашиваю я.
– Никому дела нет, отличался ли жареный гусь скверным характером, – объясняет Рябина. – У Корби птицы живы-здоровы, и для кухни этого достаточно. А вот лошади дичают, если у конюха грубый нрав. Из-за плохого работника можно потерять отличную лошадь, а Джоа не хочет потом объясняться во дворце. Вспомни-ка эту проклятую вороную Филадона – Виола с ней месяцами возится, а та все норовит укусить. Ставлю годовое жалованье на то, что прежний хозяин с ней дурно обращался.
– Думаешь? – растерянно спрашиваю я.
Луноцветка всегда казалась мне вредной, но я никогда не задумывалась о причинах.
– Наверняка, – подтверждает Сальвия и обращается ко мне с улыбкой: – В общем, мы тебя научим всему, что надо знать. Самое главное ты и так умеешь.
Неужели отныне я могла бы работать с Сальвией, Рябиной и остальными? Я представляю смех Виолы вместо мрачных взглядов Корби и против воли улыбаюсь. Мне хотелось бы жить вот так, в окружении друзей, с руками, загрубевшими от труда, честного и нужного. И эту жизнь я вот-вот смогу назвать своей.
– Сальвия, – окликает с порога Дуб, нахмурив лоб, – Виола уже пришла?
Сальвия моргает:
– Я думала, что пришла, – ей ведь еще тех гнедых жеребцов выпускать перед ужином.
– Откуда пришла? – спрашиваю я.
– У нас еще лошадь захворала, – объясняет Рябина. – Нужны припарки, а травы для них кончились.
Он переводит взгляд на Дуба:
– Но аптека-то на Западной дороге, в двух улицах. Она уже должна была вернуться.
– Похоже, что нет, – говорит Дуб, проводя рукой по голове.
– Что случилось? – спрашивает Ясень, появляясь в коридоре за спиной Дуба.
– Я просто иду встречать Виолу. Она немного опаздывает. Вы тут пока ужинайте, а мы присоединимся попозже.
Ясень хмурится и бросает взгляд в коридор, оценивая ранние сумерки за дверями конюшни.
– Мне пойти с тобой?
– Нет, пока еще не стемнело, а она идет оживленными улицами. Наверное, почти уж и добралась. Мы вернемся вместе, вы и глазом не моргнете. – Дуб машет рукой и уходит.
– Думал, в аптеку пойдешь ты, а не Виола, – говорит Ясень Рябине, заходя к нам.
– Надо было закончить с Зелуаром, – объясняет Рябина. – Ты же знаешь, этот конь никого больше не слушает. Она сказала, что у нее полно времени и чтобы я не глупил. Я не думал… – Он потерянно замолкает.
– Она в порядке, – говорит Сальвия. – Нет ничего страшного среди бела дня на людных улицах.
Так и есть, напоминаю я себе, пытаясь унять нарастающий в груди страх. Я сама много бродила, выбирая места и время суток, конечно, и все-таки ничего со мной не стряслось. Наверное, Виола повстречала старого друга, остановилась поболтать и не уследила за временем. Нет пока причин беспокоиться. Ведь нет?
Ужинаем мы тихо и неловко, разговоры умолкают, вечереет, а Дуба и Виолы все нет.
Доев, мы сидим на местах, будто, если не вставать из-за стола, Виола все-таки вернется до конца ужина.
– Надо было мне идти, – нарушает тишину Рябина. – Зелуар мог подождать.
– Тихо ты, – строго говорит Сальвия. – Виола всегда осторожна. А на улицах пока безопасно.
Вот только она все еще не пришла.
Я стискиваю руки и перебираю большими пальцами – давняя, так и не позабытая привычка.
Потом поднимаю голову на тихий скрип дверей конюшни. Мгновением позже мы слышим из коридора голос Дуба.
– Ну? Отыскал ее? – кричит Ясень, вскакивая со скамьи и вылетая из комнаты; Рябина не отстает.
– Ее здесь нет, – говорит Дуб, когда мы с Сальвией тоже выходим из комнаты. Это не вопрос, хотя по голосу я понимаю, что он все-таки надеялся. Он замедляет шаг, подходя к нам, в каждой черточке сквозит тревога. – Аптекарь сказал, что она была с час назад, а то и больше. И нигде по пути я ее не встретил.
– Поищем снова, – говорит Ясень твердым резким голосом. – Ты ходил по Западной дороге?
– Да.
Я обхватываю себя руками, слыша отзвуки страха в голосах друзей. Где же Виола? Она всегда такая обязательная. Не могу поверить, что она бы позволила себе так надолго отвлечься. Ужин давно прошел. Братья правы: с ней что-то случилось.