Он уходит, ударившись плечом о дверной косяк.
Дуб приносит полотно, Ясень – воду, и я отсылаю их следом за Рябиной.
Я не хочу прикасаться к Виоле – не хочу сделать больно, или разбудить, или увидеть, что еще с ней сотворили. Но это необходимо, и раз не может Сальвия – должна я, так аккуратно, как смогу. Я окунаю ткань в воду и медленно оттираю кровь с лица, руки и ног Виолы, страшась заглянуть под плащ.
В глазах туманится, так что мне приходится часто отвлекаться и вытирать лицо рукавом. Где же лекарь? Почему не идет так долго?
Стиснув зубы, я немного сдвигаю плащ и обнажаю всю руку до плеча, отмываю ее и продолжаю. Когда я заканчиваю, вода в ведре темно-красная. Стуча зубами, я снова укутываю Виолу плащом и встаю. Комната вокруг плывет, глаза заливает темнотой. Я пячусь, пока не ударяюсь о стол позади. Медленно дышу, глядя прямо перед собой, но теперь неважно, куда смотреть, – я все равно буду видеть лишь причиненное ей зло. Страшнее любого, что когда-либо выносила я сама. Я не представляю, как еще ей помочь.
– Сюда! – кричит в коридоре Ясень.
– Лекарь пришел, – окликает меня Дуб, а в комнату уже спешит мужчина, и следом за ним Дуб, его братья и Сальвия, с серым лицом, но в сознании. – Терн ее умывала – Виола еще не очнулась.
– Ясно, – говорит лекарь.
– Ох, Виола, – шепчет Сальвия, прижимаясь к Ясеню. Он обнимает ее ласково, будто родную мать.
Лекарь опускает свою сумку на пол.
– Выйдите наружу, все вы, кроме девушки, что ее мыла.
Дуб нерешительно мнется, и мужчина бросает на него резкий взгляд:
– Идите. Я позабочусь о вашей сестре.
– Я остаюсь, – говорит Сальвия.
Лекарь качает головой, мягко, но решительно:
– Нет. Будьте снаружи, пока я не позову.
Сальвия открывает рот для возражений, но Дуб трогает ее за плечо:
– Делай, как он велит. Он ей поможет.
Сальвия со щелчком сжимает зубы и неуклюже бредет из комнаты, остальные идут за ней по пятам.
Лекарь сдвигает плащ Виолы.
– Итак, что вы уже сделали?
Я отвожу глаза, хотя все уже видела.
– Отмыла. Больше ничего. Старалась не двигать.
Он кивает и продолжает изучать ее.
Я сажусь на ближайший табурет. Опускаю взгляд на руки, но под ногтями и по краям ладоней засохла кровь. Я быстро смотрю вверх и разглядываю лампу, в груди ноет.
– Она мерзнет, – отмечает лекарь, копаясь в сумке. – Пробыла снаружи всю ночь?
– Я не знаю.
Как я могла не понять, что она холодная? Но у меня и самой руки ледяные, онемевшие от страха. И все-таки можно было заметить, хотя бы принести еще одеяло…
– Я зашью порезы. Больше ничего тут не сделаешь, – говорит лекарь. – Вам надо будет ее согревать, поить бульоном и дать ей время на выздоровление.
Я неуклюже поднимаюсь на ноги, словно тело от меня далеко-далеко.
– Мне… мне кажется, у нее пальцы сломаны.
– И несколько ребер, – подтверждает он. – Я сделаю что смогу.
– С ней все будет в порядке? – Мой голос спокойный, ровный и далекий, будто океан. Нет, нельзя позволять себе цепенеть, не сейчас, когда я нужна Виоле.
– Не знаю, – говорит лекарь, не поднимая головы.
Нет. Он не должен так отвечать. Он должен помочь Виоле, исправить все содеянное с ней. Как-нибудь. Я слышу тихое подвывание и резко сжимаю зубы, отсекая звук; смахиваю с лица слезы сырым рукавом.
– Я постараюсь, – говорит лекарь. – Я могу только постараться.
Я киваю и иду к дверям:
– Ей нужны одеяла.
Дуб устремляется по коридору, Ясень за ним. Они топочут вверх по лестнице и через миг уже несут обратно все наши одеяла, горой сваливают мне в руки.
Я жду, пока они отойдут, и только потом возвращаюсь, собой закрывая от них вид на комнату. Закутываю Виолу в одеяла, оставив снаружи только место, над которым трудится лекарь. Потом опускаюсь напротив него, одну ладонь мягко кладу на руку Виолы и тихо говорю с ней, рассказывая, что семья рядом, что лекарь о ней позаботится.
Он планомерно работает, поднимая одеяла, чтобы осмотреть каждую часть тела Виолы, прежде чем двигаться дальше. Забинтовав ее руку, он говорит:
– Я положу ее на бок, чтобы проверить спину. Будет больно, и она может очнуться. Мне надо, чтобы вы сидели спереди и придерживали ее. Не давайте ей перекатиться на живот.
Он переворачивает Виолу, подсунув под нее руку. Я помогаю, пытаясь быть как можно осторожней. Она издает глухой, протяжный стон и затихает. Лекарь действует быстро, отмывает начисто ее спину и аккуратно осматривает.
– Порядок. Кладем обратно.
Я опускаю ее, вознося благодарности за то, что мне не пришлось смотреть и что лекарю не пришлось ничего зашивать.
– Она все еще мерзнет, – говорит он. – Ложитесь спать рядом с ней, под одним одеялом. Старайтесь не слишком задевать ее, а то сделаете больно. Просто согревайте. Если нужно будет уйти – грейте камни в очаге и заворачивайте в одеяла. Вообще-то положите камни сразу, лишним не будет.
Он встает, упирается руками в бока и тянет спину.
– Я видел вещи похуже, но нечасто. Холод опасен для нее. Будьте очень внимательны.
– Кел? – нерешительно спрашивает из-за двери Дуб.
– Да-да. Я объяснял девушке, что делать дальше. – Лекарь берет сумку и уходит к конюхам в коридор.
Я слышу их разговор, но слова звучат невнятно и будто издалека. Тело налито изнеможением и ужасом. Из двери бьет свет, наверняка снаружи ясный день, но я не могу даже представить, что солнце всходило, пока я сидела тут с Виолой. Я слушаю ее дыхание. Такое тихое и редкое, что в перерывах между вдохами я боюсь, что оно прекратится.
В комнате звучат шаги. Я поднимаю глаза на Сальвию и вижу Дуба, Ясеня и Рябину позади нее.
Сальвия приседает рядом со мной, тянется рукой к Виоле и резко замирает.
– Надо лечь около нее, – говорит наконец.
Я киваю и устраиваюсь с одной стороны от Виолы, а Сальвия заползает под одеяло с другой. Мужчины растерянно переглядываются.
– Дуб, занесешь камни для очага, когда их пришлют от Джоа, – говорит Сальвия.
Он кивает и уходит, но его братья остаются на месте.
– Отдохните, – наконец говорит им Сальвия. – Мы вас позовем, когда она очнется.
Они кивают, но еще какое-то время стоят на месте и лишь потом плетутся за дверь и ложатся прямо за ней на полу. По их возне и редким негромким словам понятно, что они, как и я, не могут уснуть. В конце концов я поворачиваюсь на бок, смотрю, как поднимаются и опадают одеяла с каждым вдохом Виолы, и принимаюсь ждать ее пробуждения.
Она не просыпается. На исходе утра кожа у нее горит, а дыхание хрипит в горле. Она стонет, когда Сальвия смачивает ей лоб влажной тканью, но глаз не размыкает. Мы сидим с ней по очереди, чтобы успевать отлучаться к работе.
Когда я прихожу в сарай, Корби с гусями уже на пастбище. Я торопливо убираюсь, целиком отдавшись работе, чтобы вернуться в общую комнату поскорей. И ухожу оттуда, только чтобы помочь загнать стадо обратно.
Мы с Сальвией по очереди кормим Виолу прозрачным бульоном, который Джоа прислал с королевской кухни. Осторожно поднимаем ей голову, боясь потревожить, и заливаем по одной ложечке в рот, умоляя пить. Не понимаем даже, попало в конце концов что-нибудь внутрь или все вытекло обратно из уголков губ.
– Похитители? – наконец спрашиваю я, когда мы с Сальвией сидим бок о бок рядом с Виолой, а Дуб примостился на скамье, понурив голову и сгорбив широкие плечи.
Я не могу больше тянуть с вопросом, мне нужно знать – необходимо знать, приложила ли Валка к этому руку. От одной только мысли перехватывает горло. Никто ничего так и не сказал о том, кто напал на Виолу, и я не понимаю почему.
– Нет. – Дуб поднимает взгляд, глубокие тени у него под глазами похожи на синяки. – Похитители такого не творят. Или если и творят, то не бросают жертву в переулке, когда наиграются.
Сальвия неотрывно смотрит на опухшее лицо Виолы.
– Вернувшиеся от них женщины и дети сбегают сами. Находят пути на волю. А это… это не похитители.
Пожалуйста, думаю я, глядя на застывшие черты Виолы, пожалуйста, пусть это все не из-за меня, не из-за Валки. Пожалуйста, молю я, пожалуйста, выбирайся.
На закате снова приходит лекарь, отсылает мужчин в коридор и осматривает Виолу. Мы с Сальвией остаемся, наблюдаем. Она впервые видит всю картину нанесенных Виоле увечий. Я бросаю на нее взгляд и понимаю, что она постарела на десяток лет. Она сидит, стиснув зубы, со сжатыми губами и сухими глазами.
– У нее жар, и вот с этими порезами неладно, – говорит лекарь, указывая на сделанные ночью швы. Протягивает Сальвии мешочек: – Приготовьте отвар из этих трав. Давайте ей каждые несколько часов, перемешав с бульоном.
– Что-нибудь еще? – спрашивает Сальвия.
– Втирайте золу в порезы, чтобы не гноились. Кроме этого, делать больше нечего.
Ночью мы молча лежим рядом с Виолой. Мужчины спят на утоптанном полу прямо за дверью, не издавая ни звука, кроме тихих шорохов одеял.
– Не могу заснуть, – говорит Сальвия.
– Знаю.
– Она скоро очнется, да?
Я зажмуриваюсь, и перед глазами встает общая комната: руки у всех заняты предметами упряжи, Сальвия качает головой из-за шуток Рябины, и Виола сидит в свете лампы, сияя темными волосами, и заливается звонким смехом, отложив иголку с ниткой и прошитую кожу. У меня нет ответа, нет обещания, которое точно не будет нарушено.
– Споешь одну из своих песен? – спрашивает Сальвия, разбивая тишину. – Из тех, что поешь во время работы?
Я открываю глаза и смотрю на нее над неподвижной Виолой.
– Я не знаю ничего на менайском.
– Ну и ладно. Пой на своем языке. Виоле они всегда так нравились.
И я негромко запеваю в ночной тишине старую балладу о любви. И пою, пока голос не хрипнет и пока я не слышу ровное дыхание Сальвии сквозь резкие свистящие вдохи Виолы.
Глава 31
На следующий день Дуб с Ясенем идут во дворец требовать правосуди