– Чья же тогда?
Он же не может быть настолько глуп?
– Вы не хуже меня это знаете.
Он медлит.
– Тогда расскажите правду этой комнате. Вероятно, вам удастся спастись, не предавая доверия.
– Если вы все знаете, то как можете не защищать меня? – вопрошаю я.
– Я не вправе никого защищать, – говорит он. – Лишь судить. Постарайтесь дать мне что-то для суждений. Согрейтесь у огня, расскажите свою историю очагу и, быть может, поймете, что сказать мне.
Я киваю, теряясь между яростью и отчаянием.
Он молча идет к дверям.
– Вераин! – резко окликаю я.
– Да?
– Как вышло, что вы держите такую норовистую лошадь?
Вопрос застает его врасплох, и он смеется:
– Луноцветка не слишком дружелюбна, не так ли? Полагаю, продай я ее, другой хозяин живо отправил бы ее на убой.
– Ясно.
Здесь идет какая-то игра, целей которой я пока не понимаю. Но человек с таким добрым сердцем не обрек бы меня на гибель ради безопасности принца. Он хочет меня выслушать. Надо лишь решить, чем я могу поделиться.
Филадон еще мгновение изучает меня, указывает на очаг и уходит. Я жду, слушаю тишину и, лишь убедившись, что за мной не придут стражники, спешу к судейскому столу и наливаю себе чашку воды. Опустошаю за три глотка, тут же наливаю еще одну и пью уже спокойнее.
Бросаю взгляд на очаг. В ушах звучит совет Филадона. Он точно знает мою историю, хотя бы отчасти. Знает, что Ветер – это Кестрин. Но знает ли, от чего Кестрин защищал меня?
Я наблюдаю за пляшущим огоньком. Другие судьи не станут слушать никаких жалоб на Корби, это мне тоже ясно. Смерть, говорят они. Что станет с Валкой, если я умру? Если кожу на мне повредить, она вернется к ней в синяках и крови или исцеленная? Или вообще не вернется?
Я медленно подхожу к очагу и сажусь на колени у решетки. Погода уже слишком теплая, и огонь развели совсем небольшой, но мне все еще холодно после ночи в камере, так что легкий жар приятен. Но что мне рассказать? Я сглатываю и заставляю себя говорить:
– Я не колдунья и не скрываю ни крупицы дара.
Очаг не отвечает, сам с собой потрескивая языками пламени.
Я закрываю глаза и склоняю лицо ближе к теплу:
– Ну, давай посмотрим на обвинения. Голова Фалады говорит со мной, называя принцессой. Он, подаренный принцессе, позволяет садиться на себя лишь мне.
Я замираю, чувствуя заметное давление цепочки на горло. Даже в одиночестве нельзя подбираться слишком близко к правде.
– Дальше, – продолжаю я, – Ветер защищает меня от нападения. Тот же Ветер, что подружился со мной еще дома, что нашел меня на новой земле и что полетел за мной, когда я вчера убежала на равнины. Ветер – это не я, и не я им повелеваю, – выговариваюсь мерцанию пламени. – Ветер – это Кестрин. Даже если он навсегда пропал, я не выдам его тайну Кругу.
Я закрываю глаза. Может, получится убедить судей испытать дар, который они мне приписывают. Филадон должен согласиться.
Что-то шаркает о камень, звук летит прямо из глубины очага. Я распахиваю глаза, но передо мной лишь решетка, поленья ровно горят. Я встаю, мечусь взглядом по очагу, по затейливому рисунку кирпичей: между некоторыми из них есть зазоры, а над каминной полкой бежит каменная резьба, ниспадает по обе стороны арки, местами узор выступает вперед, местами уходит вглубь, точно так же, понимаю я, как на деревянной резьбе, за которой я пряталась и слушала речь Валки о яблочных пирогах.
– Нет.
Я отступаю назад.
Расскажите свою историю очагу.
Я мотаю головой.
– Кто слушает?
Верчусь на каблуке и осматриваю всю комнату, снова обращаюсь к пламени.
– Кто слушает?
Дверь распахивается настежь, и в комнату стремительно входит король.
Я потерянно гляжу на него, замерев.
Он останавливается в шаге от меня и смотрит, лицо у него пустое. В черноте глаз я вижу попытки собрать воедино мои разрозненные слова, сказанные огню.
– Договаривайте.
Следом за ним в комнату заходит Филадон, со щелчком закрывает дверь.
– Тарин, – говорю я, мучительно стараясь прийти в себя. Ваше Величество. Как и судьи, король говорит со мной на менайском.
– Что произошло на равнинах? – требует он.
Я сглатываю ком в горле, глядя на него. Но он имеет полное право знать, что случилось с его сыном.
– Принц отыскал меня верхом на лошади лорда Филадона. Одновременно с ним явился и ваш враг.
– Кто?
– Она… не человек. Я уже рассказывала вам о ней когда-то, в Адании. На ней всегда длинное платье и кольцо с камнем. Она приходит из лунного света, или из текущей воды, или в облике белоснежной совы.
Или в виде пыльного выдоха ветра.
Лицо у него каменеет:
– И в эту вчерашнюю встречу – что произошло?
– Она предложила ему выбор, тарин. Его жизнь или моя.
Король не двигается с места. Я стараюсь дышать, не свожу с него глаз, не позволяю себе показывать сомнения и страх.
Он резко поворачивается к Филадону:
– Выезжай с Саркором и королевской гвардией. Попробуй взять с собой и Мидаэля Корморанта. Прочешите равнины к западу отсюда. Найдите следы Кестрина и идите по ним.
– Тарин, – с поклоном говорит Филадон. И тут же удаляется.
Король снова смотрит на меня:
– Ради вашего же блага будем надеяться на вашу честность, верия. Иначе вас ждет кара много страшнее повешенья.
Я склоняю голову.
Когда он отворачивается и уходит, чувствую в руках дрожь. Изо всех сил стараюсь унять ее. Я остаюсь одна лишь на несколько вдохов – и дверь распахивают стражники.
– Верия, – зовет один из них, – пройдите с нами.
Я гадаю, что им приказал король, куда меня поведут. Он точно с ними поговорил, иначе меня не назвали бы «леди».
Они провожают меня в маленькую гостевую спальню, запирают дверь и остаются на страже в коридоре. Я раздвигаю шторы на окне. Открывается вид на стену вокруг дворца и, тремя этажами ниже, на дорогу. Я придвигаю кресло к подоконнику и сижу, радуясь узкому лучику солнца, что лежит на полу и освещает комнату.
Смотрю наружу и думаю о Кестрине, добровольно отдавшем себя Даме вместо меня. Почему? Из-за чувства вины? Или он правда заботился обо мне?
Не счесть всех моих разговоров с Ветром, поведанных тайн, уютных часов вместе. И всегда им был Кестрин. Это кажется почти невозможным. Но все же это правда, и именно поэтому Дама в конце концов победила. Я стала ее пешкой, и Кестрин пропал, и теперь король решает мою судьбу, зная, что я привела его сына к гибели.
Я опускаю лицо в ладони. Можно лишь попытаться, говорю себе. А если не получится, так хотя бы встречусь с Фаладой снова.
Глава 37
– Мне велено собрать вас к ужину.
Я удивленно вскидываю глаза и вижу в дверях равнодушно озирающую меня служанку. Она быстро идет к кровати и кладет на одеяло стопку одежды, глядит на меня. Я пересекаю комнату и рывком расправляю сверток. Принесенные юбка и туника сделаны добротно, но просто – наряд для прислуги высокого ранга. Таков выбор короля, понимаю я.
– Хорошо, – говорю на удивление спокойно.
Служанка вытряхивает меня из рабочего платья и помогает переодеться. Заметно пугается лиловых синяков от посоха Корби у меня на ноге и боку, но слишком хорошо обучена не болтать. И все равно я рада снова укрыться от ее глаз. Вся одежда чистая и свежая, в ней можно стоять с высоко поднятой головой и сдержанным лицом и вести себя так, словно король верит моей истории, словно присланный наряд подобает принцессе, а не горничной. Словно меня не ждет кара много страшнее повешенья.
Служанка усаживает меня и принимается за волосы. Уверенно и равнодушно расчесывает гребнем узлы и спутанные пряди. На столе рядом с нами вырастает маленькая горка травинок и соломы. Когда наконец получается плавно проводить гребень через все волосы, за окном уже густеют тени. Служанка сворачивает у меня на затылке низкий пучок и торопливо удаляется, бормоча извинения стражникам за дверью.
Я перебираюсь в кресло и стряхиваю с ног новые туфли. Они давят на пальцы, но едва ли это имеет значение. Я не прохожу в них дольше пары дней. И если уж мне суждено умереть, хотя бы не буду выглядеть совсем неприлично. Матушка была бы довольна.
Стражники провожают меня на ужин четверть часа спустя. Столовая изящно украшена мелкой мозаикой и освещена камнями в небольших стенных светильниках и в изысканной люстре над главным столом. Гости уже на местах. Поворачиваются и наблюдают, как слуга ведет меня к креслу в конце стола. Справа от меня сидит Филадон, напротив него супруга, а напротив меня незнакомый лорд. С краю никого нет, чему я тихо радуюсь. Взглянув во главу стола, я встречаюсь глазами сперва с королем, а потом с Валкой. Лицо у нее бледное, губы стиснуты в плохо скрываемой ярости. Напротив нее верин Гаррин, склонился вперед, что-то ей говорит. Она смотрит на него и отвечает, мимолетно улыбнувшись.
Филадон тихо приветствует меня. Ни по его голосу, ни по легкой улыбке и поклону я не понимаю, отыскал ли он что-нибудь важное на равнинах. Спрашивать не решаюсь. Почти весь вечер он оживленно беседует с дворянами по другую руку от себя, а его супруга ведет разговор с лордом по соседству. Она молода, приятно себя держит и скромно улыбается. Я предоставлена самой себе и ужинаю в молчании.
Утренние голод и жажду я утолила еще в комнате, когда с кухни прислали подносы с едой. И теперь понимаю, что всех изысканных лакомств мне не очень-то хочется. Кладу себе мало и еще меньше ем, вместо этого изо всех сил вслушиваясь в обрывки разговоров на другом конце стола. Но гости странным образом игнорируют отсутствие Кестрина. Вероятно, уже привыкли к внезапным смертям в королевской семье. Вероятно, предпочитают не спрашивать. Не думаю, что король уже признал истину вслух – а если бы поиски Кестрина увенчались успехом, я бы здесь сейчас не сидела, не в таком наряде и не на этом месте.
Я опускаю взгляд на свою тарелку. Понимаю, что все сделала не так, что слишком долго ждала, решив, будто есть время до свадьбы. Теперь Кестрин пропал, а король сидит за ужином, словно ничего нельзя поделать, и Валка все еще принцесса. Я больше не могу проглотить ни крошки.