Когда последний круг блюд унесен, король обращается к Валке:
– У меня любопытный вопрос, дорогая. Позволите задать его вам?
Он говорит на нашем языке, но по его кивку переводчик за плечом Валки повторяет все на менайском, привлекая внимание каждого за столом.
Валка улыбается:
– Ну конечно, Ваше Величество.
– К нему нужна небольшая предыстория, простенький рассказ: одна принцесса с компаньонкой держали как-то путь в некие неведомые земли. Во время путешествия фрейлина рассердила свою госпожу. Дальше – больше: по приезде в те земли она приложила огромные усилия к тому, чтобы восстановить всех вокруг против своей леди. Навлекала на нее ложные обвинения, пыталась очернить ее доброе имя. Даже сама посмела называться принцессой. И вот мой вопрос: какого наказания заслуживает такая особа?
Он откидывается в кресле и тепло улыбается Валке. Меня бьет дрожь.
Под слова переводчика Валка через весь стол взирает на меня, и я вижу в ее взгляде обещание кошмарной участи. Потом она отворачивается и смотрит на короля. Отвечает медленно, смакуя каждое слово:
– Такую особу можно лишь посадить в утыканную гвоздями бочку и волочить за упряжкой лошадей до самой смерти.
Весь ужас произнесенного не сразу достигает ума.
– Нет, – шепчу я.
Филадон оборачивается ко мне, но больше меня никто не слышал, все внимают переводчику. Я гляжу на короля, мысленно умоляя отвергнуть приговор. В памяти звенят слова брата, предрекающие страшную смерть, что принесет мне Кестрин. Жестокость и силу Семьи, в которую я отдана.
– Вы бы назначили такое наказание? – уточняет король, будто она может передумать.
– Да, – твердо говорит Валка.
– Что ж. Вы избрали свою смерть. Уведите ее.
Под эти слова двое гвардейцев делают шаг из глубины комнаты. По лицу Валки разливается смятение, а меня затапливает дурманящим облегчением, от которого кружится голова. Ее – Валку. Это Валка должна умереть, а не я.
Стражники хватают ее за руки и выдергивают с места.
– Ваше Величество! – вопит она. – Что вы хотите сказать? Я принцесса Алирра!
– Отнюдь, леди, вы не она.
– Она! А эта девчонка никто, служанка, грязная гадкая лгунья!..
Воины волокут все еще голосящую Валку прочь, оставляя всех в комнате ошеломленно молчать. Среди всего этого король выглядит совершенно безразличным.
Первым заговаривает Мелькиор, глядя на меня через весь стол с забрезжившим в лице пониманием:
– Тарин, если то была самозванка, кто же настоящая принцесса?
Король коротко кивает, встретив мой взгляд:
– Верия Торния.
Каждый сидящий за столом теперь смотрит на меня.
Если буду смотреть в ответ, растеряю остатки самообладания. Поэтому я не свожу взора с короля и говорю:
– Тарин, названная в приговоре смерть слишком жестока. Прошу вас назначить более легкую казнь.
Произнося эту мольбу, я вспоминаю утренние слова короля, что преследовали меня целый день: иначе вас ждет кара много страшнее повешенья.
– Этот приговор был выбран для вас. Будет лишь справедливо перенести его на саму изменницу.
– Тарин, – повторяю я, но не нахожу убедительных слов.
Он качает головой. Валка поплатится за то, что предала Кестрина.
– Оставьте, вериана.
Одна из сидящих за столом леди подается вперед:
– Но как это могло случиться? Почему так долго не открывалось?
Король все не отводит взгляда от меня. И теперь, не отвечая леди, произносит:
– Верин Филадон, сегодня заиде Алирре пришлось многое вынести. Вы сопроводите ее до покоев?
Под эти слова он встает, вынуждая подняться и всех остальных.
Филадон берет меня под локоть и осторожно тянет вверх. Тихо говорит:
– Идемте.
Я позволяю себя увести и слышу, что никто не делает ни шага следом.
В коридоре я застываю, совсем сбитая с толку. Приведшей меня квадры нет. Валка обречена на ужасную смерть. И никто не говорит о Кестрине – ни слова.
– Я не помню дорогу, – бормочу я.
– Ничего, – говорит Филадон. – Вас велено поселить ближе к королевским покоям. Я провожу.
Я молча иду за ним, собираясь с мыслями. Когда мы достигаем лестницы, смотрю назад.
– Остальные не уходят.
Голос Филадона звучит сдержанно:
– Король будет вынужден ответить на несколько вопросов. Он счел за благо вас отпустить.
Слова бьют, будто огнивом по кремню.
– Почему?
– Полагаю, чтобы вас не расспрашивали прежде, чем он сам с вами поговорит.
– Слишком много тайн нужно хранить, – устало говорю я.
– Много, заида.
Я морщусь, обращение режет слух. Хочется попросить называть меня Терн. Вместо этого я спрашиваю:
– Вераин, вы отыскали хоть какие-то следы принца?
Лицо Филадона каменеет:
– Мы нашли их довольно легко, как и ведущие к городу ваши. Его следы пропадают там, где они встречаются.
– Да. – Я сглатываю ком. – Лорд, я знаю, что Семья вам доверяет. Если вы знаете об исчезновении – если вы настолько близки к ним, – то должны знать и как можно помочь Кестрину.
– С этим ничего не поделать, – говорит Филадон, и лицо его мрачно. – Она никогда его не отпустит. Он пошел по своей воле. И теперь не может с ней бороться.
У меня внутри все обрывается. Он не может умереть. Только не так. Не за меня.
– Но должен ведь быть какой-то способ, – умоляю я. – Вы не говорили с колдунами… или…
Я потерянно мотаю головой. Они не могут вот так сдаться, не с такой властью в руках, не с такими возможностями.
Филадон останавливается около двери и открывает ее, отпустив мою руку.
– Она забрала всю Семью, одного за другим. Если бы способ был, мы бы его отыскали. Мне жаль, заида.
Я снова мотаю головой и захожу в комнату, все еще слыша, как Кестрин отдает свою жизнь; слыша тихое смирение в его голосе, говорящем: «Да будет так». В тот миг он знал много лучше, чем понимала я, что пути назад нет. Все прошедшие месяцы свелись к одному: мне суждено было стать орудием его погибели, так или иначе. И он это принял.
Глава 38
Я лежу без сна в огромной кровати и слушаю тишину, повисшую в галерее комнат. Скучаю по шорохам и фырканью лошадей поблизости, похрапываниям Сальвии и милым смешкам Виолы. Все это навсегда потеряно. Виолы нет, и даже навести я теперь конюшни, мне больше не быть гусятницей, не проводить вечера в общей комнате и не слушать, как засыпает рядом Сальвия. Да, теперь я принцесса.
А потому мысли мои неизбежно приходят к Кестрину, что посещал меня, обернувшись Ветром, всю нашу юность. Кестрину, что обещал мне защиту – которую, думала я, он не сможет предоставить, – если только я вернусь ко двору. Кестрину, что пришел мне на помощь на пастбище, безусловно понимая, что Дама увидит в его поступке верный знак заботы обо мне и сможет обернуть все против него.
Она всегда это знала. Просто ждала, когда он покажет цену своей привязанности. И, как и Фалада, он предпочел предательству смерть.
Но в этот раз я могу что-то сделать.
Поэтому я встаю, иду к окну и распахиваю ставни. В комнату льется лунный свет. Я закрываю глаза, вдыхаю прохладу и ночной ветерок.
– Дама, – зову ее. – Дама.
Жду, вслушиваясь в звуки дворца и долетающие издалека голоса. Больше ничего не происходит.
Я отступаю от окна, гадая, не ошиблась ли. Свет луны падает ровно и тихо, недвижимо. Но ведь она точно еще наблюдает, еще выжидает.
– Дама, – зову я изо всех сил и от всего сердца. – Я хочу с тобой поговорить.
В потоке бледных лучей что-то мерцает и плотнеет.
– Дама, – шепчу я.
Она выглядит так же, как в первую нашу встречу: лицо бледное будто кость, сияющее платье словно соткано из света.
– Что ты сделала с Кестрином? – спрашиваю я.
Она в молчании протягивает руку ладонью вверх.
Я изучаю ее черты. В уголках губ, в наклоне головы таится глубокая и страшная усталость. Я берусь за ладонь.
Лунный свет вспыхивает ярко, но безболезненно, и вот мы уже стоим бок о бок на каменистой аллее темного сада.
– Где мы?
– В моих владениях. – Здесь Дама одета как простая смертная: в скромное белое платье с расшитым лифом и ниспадающими рукавами. Темные волосы заплетены в тугую косу.
– А принц?
– Он здесь. Идем, я покажу тебе.
Я следую за ней по аллее на небольшую площадку. В середине стоит статуя человека, мерцает ярко-белым камнем.
– Первый в моей коллекции, – произносит Дама.
Прежде этот мужчина наверняка был очень силен, но когда с него делали изваяние, плечи его уже были удрученно сгорблены, а волевые черты лица исказила мучительная гримаса отчаяния. На нем традиционный менайский доспех из кожи и металла, на боку закреплен в ножнах меч.
– Он был прапрадедом твоего принца. Что скажешь?
Я вглядываюсь в его лицо, и дыхание в горле перехватывает: каждая черточка проработана, каждая ресница отбрасывает собственную тень.
– Это… это правда он?
– Конечно. Стала бы я ставить памятник такому человеку? Нет, это он, такой, каким явился ко мне. Тебе не по нраву? По-моему, замечательно сложен для статуи.
– Ты обратила его в камень, – глупо бормочу я, не отводя взгляда от застывших черт. – Зачем?
– Идем дальше, принцесса. Ты еще не все увидела. – Дама снова шагает, направляясь к следующим воротам.
Я не двигаюсь с места.
– Как можно так поступать с кем-то… с кем угодно?
Она глядит на меня, в глазах сверкает гнев:
– Ты точно хочешь узнать?
– Да.
– Тогда я тебе покажу.
Дама тянется ко мне, заключает в ладони мое лицо, и мир исчезает.
Группа солдат тащит пленного сквозь заросли на поляну, где прямо надо мной ждет в седле наездник. Воины швыряют человека на землю и отступают, глядя на командира.
– Отлично. – Тот спрыгивает с лошади, сверкая на солнце кожей и сталью доспехов, и пинком перекатывает скорченное тело на спину.
Женщина, ошеломленно понимаю я. Она из фейри, глаза горящие и грозные, но горло обхватил ошейник с ч