– А что до мужчин на дороге?
Камнегрив разводит руками:
– Они не спали целую ночь из-за меня. Рад буду одарить их недельным сном в оплату долга.
Папа проводит рукой по волосам.
– Ну что ж, – говорит нерешительно, и в этот миг я понимаю, что он не знает, как быть с Камнегривом, и что городским действительно может перепасть Дремы Фейри – и сна этого они не забудут и не простят. Придут снова к нам, и кто-нибудь как-нибудь прознает о Ние, неделю спустя, или месяц, или год. Лучше уж постараться помочь Камнегриву, чем это.
– Не стоит устраивать подобного представления, – говорю я холодно. Фейри поворачивается и ловит мой взгляд прежде, чем я отвожу его. Глаза у него глубокие, бездонные, как колодцы в горах, одна только едва заметная рябь света на поверхности удерживает меня от падения в них. – Бин выведет лошадей, – продолжаю я с запинкой, сопротивляясь притяжению этих проклятых фейских глаз. Равное бремя – вот что нам нужно. – А Ния может спрятать вас в стежках.
Я слышу, как сестра резко вдыхает, но не могу отвести взгляда от него.
– Может? – тихо спрашивает фейри. – И как я доберусь до лошадей, если буду скрываться в шитье?
– Я отнесу вас, – говорю я, едва слыша себя, вконец увязнув в бархатной черноте его взгляда. – На меня никто никогда не смотрит.
– Вот как, – говорит он и переводит глаза на Нию. Я судорожно втягиваю воздух, зрение стремительно возвращается. – Вы сможете провернуть такую хитрость, келари? Вашим шитьем?
– Я делала так раньше, раз или два, – признается Ния голосом невесомым, как перышко.
– С живым созданием?
Я чувствую легкое движение Бин и кошусь на нее. Она борется с ухмылкой, стойко таращится в пол. Ну конечно – вспоминает про ту Папину козу. Мне и самой приходится сдерживать улыбку при этих воспоминаниях. Ния, похоже, думает о том же, так что отвечает намного уверенней:
– Да, вераин. И все получилось.
Камнегрив обращается к отцу:
– Я сделаю, как вы пожелаете. Не хочу подвергать вашу семью опасности. Выбор за вами.
Папа облизывает губы, обводит нас взглядом, долго смотрит на Нию. Никогда раньше чужаки не знали ее тайны, но Камнегрив узнал ее еще вчера, понимает Папа это или нет. И нет опасности в том, что лорд фейри еще раз увидит истину сегодня. Ну, я надеюсь, что нет.
– Я бы предложила, – мягко говорит Мама, – позавтракать и обдумать все получше. Здесь мы в безопасности, так что нет причин срываться немедленно.
– Действительно, келари, – отвечает Камнегрив с легким поклоном. – И мне было бы приятно отправиться в путь сытым.
Они с Папой возвращаются в кабинет, чтобы рассчитаться за лошадей. Мы всем отрядом спускаемся в кухню.
– Я разбила яйца, – приходится каяться, отпирая кухонную дверь второй раз за утро. – Бросила, когда увидела, что к нам идут.
– Ничего, – говорит Мама. – Осталось пять штук со вчерашнего дня. Ния, домесишь тесто, что начинала Рэя? И подумай о чем-нибудь добром, пока работаешь.
Ния старается, чуть слышно поет, вываливая опару из миски. Мама ставит в печку горшок с пряной кашей, а Бин, бедняжка, принимается чистить картошку. Похоже, только с картофелем она и ладит.
– Так, Рэя, – говорит Мама, помешивая в горшке, – объясни, ради чего ты предлагаешь сделать по-твоему?
Я ставлю сковороду греться над огнем, прежде чем приняться за яйца.
– Он уже знал все про Нию – понял еще вчера, даже не видя ее. Если сейчас мы ему поможем, он станет ее должником и взамен сохранит тайну.
– Ясно, – говорит Мама. Долго медленно выдыхает и снова смотрит на меня: – Но почему в стежки?
– Подумала, что лучше никому больше фейри не видеть, – объясняю я. – Если разойдется молва, что он был тут, а Папа отослал горожан с заверениями, что опасности нет, – они просто поворчат, ничего дурного. А вот если Камнегрив пойдет один, он устроит эту проделку с Дремой Фейри, и тогда мы получим настоящую беду.
– Чего они вообще думают делать? – спрашивает Бин. – То есть они же знают, кто он. Почему решили, что смогут его изловить?
– Люди глупые, – говорит Ния, будто это все проясняет.
– Или просто напуганы, – отвечает Мама спокойно. – И они знают, что против него можно использовать железо. Вот.
Бин фыркает с отвращением, и в кои-то веки я с ней согласна.
Мама смотрит на меня и спрашивает:
– Ты уверена, что разумно относить его на равнины в одиночку, зашитым в клочок ткани?
– Его могу увезти я, – замечает Бин. – Зачем тебе столько шагать – я же буду с лошадьми.
– Нет, – разом говорим мы с Мамой. Она вздрагивает и косится на меня, но я не свожу глаз с Бин.
– За тобой могут проследить, а нам нельзя никому показывать, как ты выпускаешь Камнегрива. Лучше его отнесу я, а ты просто привяжешь лошадей. Никто не останется смотреть, как они пасутся. – Я обращаюсь к Маме: – Наблюдающие за дорогой ни за что не подумают на меня. Можно было бы тебе или Папе, но за ним точно станут следить, а ты и вполовину моего не бродишь по округе, так что и тебя приметят. Про меня же даже не подумают, что я смогу дойти до лошадей.
– Мне это не по душе, – говорит Мама, но я знаю, что, вопреки всем возражениям, она согласится.
Я разбиваю в тарелку яйцо.
– Мне тоже, – отвечаю ей. – Верить фейри – что доверять собаке кость. Но это лучший выход из тех, что я вижу.
Ния ставит тесто подниматься еще раз.
– Я могу вшить что-нибудь тебе в пояс, – предлагает она. – Для защиты.
– Например?
– Сковородку, – озорно улыбается Бин. – Ею можно здорово стукнуть.
Ния ухмыляется:
– Тебе надо только оборвать узелок – и вот она.
– Девочки, – предостерегающе говорит Мама, – если мы хотим помочь верину Камнегриву убраться невредимым, лупить его по голове железной сковородкой не очень полезно.
Мы все переглядываемся и заливаемся смехом.
После завтрака Камнегрив идет за сумкой и присоединяется к нам в гостиной. На нем прежняя дорожная одежда, только теперь чистая и свежая. Я исподтишка разглядываю вещи – мы с его прихода стирку не затевали. Он сам все застирывал в ведре прямо в комнате или просто взмахнул рукой и выстрелил светом из глаз?
Фейри сидит на полу с сумкой через плечо и смотрит на Нию. Мы все разбрелись по комнате, Бин в предвкушении качается туда-сюда на краешке стула. Ния держит в руках мой пояс, на коленях иголка и нить.
– Вы готовы, вераин? – спрашивает она.
Он склоняет голову:
– Благодарю вас всех за гостеприимство.
– А я извиняюсь за неприятности, – говорит Папа.
– Понимаю вас, – соглашается фейри. – Но это не ваша вина. Келари, – кивает Ние, – работайте.
Она приступает. Вышивает на моем поясе маленький кружок пятью простыми стежками. Замирает перед тем, как игла начинает последний. Камнегрив ждет, не сводя глаз с ее пальцев. Я бегаю взглядом между ними и как раз смотрю на Камнегрива, когда Ния протаскивает иголку через ткань одним уверенным рывком. Камнегрив пропадает. Только что сидел передо мной – и вот в мгновение ока исчез так бесповоротно, что почти верится, будто его никогда и не было.
Бин испускает короткий ликующий вопль и вскакивает:
– Ай, и хороша же ты!
Ния улыбается, завязывая узелок и обрывая излишек нитки. Она выглядит расслабленной, напряжение из осанки исчезло. Мне и в голову не приходило, что ей может быть трудно сдерживать дар и что возможность вот так всерьез применить его скорее дает передышку, чем утомляет. Она подмигивает Бин:
– Будем надеяться, ему там удобно.
– Коза не жаловалась, – успокаиваю я, забирая пояс и завязывая его на талии. Он кажется совершенно таким же, каким был утром. Странно понимать, что прямо в стежках на нем спрятан фейри.
– Какая коза? – спрашивает Папа.
– Никакая, – хором отвечаем мы.
Он обводит нас подозрительным взглядом. Мама только качает головой, она и сама не представляет.
– Просто старая шутка, – говорит Бин немножечко слишком беспечно.
Папа тихо фыркает:
– Похоже, о некоторых вещах мне лучше и дальше не знать.
Мама встает и разглаживает юбки.
– Бин, надо выходить сейчас, если хочешь гнать лошадей кружным путем. Рэя, давай-ка соберем тебе немного еды, чтобы ты не вернулась оголодавшей.
Мы выходим из комнаты, Ния ловит меня за руку. В глазах у нее пляшет радость. На кухне Мама складывает в наплечный мешок хлеб, сыр, немного сушеного пряного мяса и флягу с водой; Ния уходит за моим посохом. Камнегриву тоже собрали еды, он заранее спрятал все в сумку. Я шнурую кожаные башмаки и размышляю об этой загадочной сумке – в нее явно влезает намного больше, чем кажется. Может, она и одежду стирает.
Бин опережает меня на пару минут, выезжает со двора у конюшни с пятью лошадьми на поводьях позади. Все они из лучших – там и Диаманта, и Быстроног, и Буря. Как же странно, что он явился пешком, имея довольно средств на такие покупки. Одна только Буря со своими длинными ногами, точеным носом и пышной темной гривой, быстрая как ветер, должна была обойтись ему в три цены простого скакуна. Папа бы не расстался с ней за меньшее.
Я ухожу по тропинке позади кухни и шагаю через пастбища. Не встречаю никого, пока не добираюсь до старого тележного тракта на границе нашей земли. Там кузнец Бемайн и колесный мастер Ферин наблюдают за двумя направлениями дороги. Я приветственно поднимаю ладонь, Бемайн здоровается в ответ. Говорит что-то, и Ферин оборачивается ко мне, следит, как я перехожу на другую сторону, опуская посох одновременно с вывернутой ногой. Ферин хрюкает, и даже в добрых тридцати шагах от них я слышу голос:
– Чего, калека? О ней точно не стоит тревожиться.
Я держу лицо и продолжаю идти, будто слова до меня вообще не донеслись. Далеко за полдень добираюсь до Пустой Реки. Это, как и намекает имя, огромное пустое русло, выбитое в песчанике. Здесь – едва глубже человеческого роста, но я слыхала, что на равнинах впереди оно порой уходит вниз дальше, чем растут вверх горы. Я иду вдоль него и прихожу к привязанным в ясеневой роще лошадям, что мирно щиплют сочную весеннюю травку. Сажусь в тени дерева, опускаю на землю посох и верчу в руках краешек пояса.