За кустами многоголосо загоготали. Здесь!
Я свернул на газон, проломился сквозь кусты и вывернул на соседнюю дорожку. Нет, это была даже небольшая площадка, посреди которой спиной ко мне стоял Панкратов, и даже шея у него была красная, а напротив, в кружке ржущих слушателей — неизвестный мне студент, зачитывающий вслух чужое письмо! Вот же скотина!
Я забыл, куда шёл, ужом проскользнул сквозь толпу и выдернул из рук насмешника изрядно уже измятый лист. А второй рукой, недолго думая, зарядил ему в рыло.
16. КАМЕШЕК, СТРОНУВШИЙ ЛАВИНУ
РАЗБИРАТЕЛЬСТВО
И понеслась! Веселящихся господ студентов, наверное, штук восемь вокруг толклось. Кинулись сразу все, изрядно мешая друг другу. Но даже если б они умнее организовались — у Харитонова на курсах и не такие замесы случались! Так что затоптать меня нахрапом не получилось. И пошла карусель! Падают, встают, снова прыгают… Честно вам скажу, в драке связно рассуждать не получается, особенно когда такая мешанина. Всё на старых рефлексах: что наработал — то и имеем. Только, кажется, вокруг меня куда уж больше девяти супротивников.
И тут раздался резкий звук свистка, и воздух сделался вязким, словно сахарный сироп. На руках у меня повисли два крепких молодца в полицейской форме, ещё дюжина принимала остальных участников событий — и дравшихся, и сбежавшихся поглазеть…
Спустя четверть часа мы все сидели в подобии большого конференц-зала, на сцене которого установили стол и пару стульев. На одном сидел хмурый капитан полиции, на другой поочерёдно приводили и усаживали кого-то из принятых, в кого капитан тыкал пальцем. Меж рядов прохаживались полицейские, приглядывающие, чтобы никто из задержанных (под страхом перемещения в карцер) друг с другом не разговаривал. На стол же водрузили небольшой приборчик, после чего всё происходящее на сцене сделалось неслышным и пошло мелкими муаровыми волнами, так что прочитать что-либо по губам более не представлялось никакой возможности.
Я сидел и досадовал: вот это, вашу Машу, сходил в тир…
Сидели долго — сперва опрашивали десяток свидетелей. Не знаю, что там они показали — все прибежали явно к разгару драки. Хотя, в свидетели попал и Денис.
Потом вызывали моих супротивников. И уж в конце — меня.
Капитан смотрел устало и тоже с какой-то досадой:
— Ваше имя, род занятий, факультет?
Я слегка удивился — род занятий как минимум, по погонам понятен. Впрочем, так, должно быть, положено.
— Коршунов Илья Алексеевич, хорунжий особого казачьего механизированного отряда Иркутского казачьего войска, факультет экстерна.
— Большинство опрошенных указывают на вас как на зачинщика драки… — капитан перебрал разложенные перед ним бумажки с записями. — Вы были предупреждены при поступлении, что организация массовых беспорядков грозит вам немедленным исключением?
Тут меня прям заусило:
— Да хоть бы и исключение! А придись мне второй раз этакую подлость наблюдать, также тому мерзавцу в харю бы двинул, не раздумывая.
Капитан хмыкнул и откинулся на спинку стула:
— То есть, вы утверждаете, что у вас было веское основание совершить ваш поступок?
— Для меня — веское. Коли мерзавцы чужое письмо утянули и над матерью перед сыном смеются… Не можно в своём присутствии такое издевательство над человеком терпеть.
Капитан приподнял одну бровь:
— Значит, всё-таки, было письмо?
— А чего было-то? Оно и сейчас есть… — я полез в карман и извлёк остатки мятого листа, который я так всю драку и сжимал в кулаке. — Далеко друг от друга сидели, не имел возможности Панкратову отдать.
— Позвольте?..
Я передал изжульканную бумажку, которую капитан очень аккуратно расправил и пробежался по ней глазами, и лицо его менялось во время чтения, и как-то вот не в лучшую сторону. Наконец он в упор посмотрел на меня:
— Это письмо было зачитано вслух и вызвало у присутствующих приступ смеха?
Я от высказанной формулировки, и более всего от взгляда, слегка поёжился:
— Я письма не читал, не в моих это привычках, в чужую переписку заглядывать. Как оно целиком выглядит, не знаю. Просто, как было: я заплутал в парке слегка, хотел у кого дорогу спросить. Слышу: ржут. Пошёл на голоса и понял, что они Денискино письмо читают да над ним хохочут. Ну и перемкнуло меня…
— Погодите, то есть, сначала вы не видели остальных участников событий?
— Сначала не видел.
— А как же догадались, что речь идёт о Панкратове?
— Да потому что это сегодня в столовой было! Великий князь с нами за стол сел и обед на двоих заказал, сказал ещё официанту: «Мне с товарищем…»
Вокруг рта капитана залегли неприятные жёсткие складки:
— Господин хорунжий, я понимаю, что это против правил, но в интересах следствия вынужден потребовать от вас показать: над каким именно местом в письме смеялись остальные участники потасовки? — он повернул и подвинул ко мне бумагу.
Ощущение не из приятных, однако пришлось читать.
— Так вот, после приветственных строк, самое начало: «Дорогая маманя!» — и дальше, до слов «а ели мы…»
— Вы понимаете, что это в корне меняет дело?
— Нет, — честно сказал я. — В рыло-то я ему первый двинул.
— М-хм… — капитан потёр висок. — А до того, как вы увидели прочих участников событий, не слышали ли вы ещё чего, кроме смеха?
Я постарался припомнить:
— Вроде, Дениса голос. То ли: «Отдайте!» — то ли: «Перестаньте!» — такое что-то.
— Ага, Панкратов всё же кричал?
— Да ежли он умеет кричать-то… Так, как придушенный. Он и заикается же ещё.
— М-хм. Что ж, благодарю вас за честные показания. Распишитесь вот здесь и здесь.
Пока я ставил подписи, капитан повернул в приборе какой-то рычажок, и звуки зала стали отчётливо слышны — покашливание, ёрзанье, шаги полицейских. Капитан забрал мою бумагу:
— Господа, прошу встать всех свидетелей, явившихся после начала драки, — заскрипели сдвигающие стулья, поднялось человек двадцать. — В свете открывшихся фактов ваши показания становятся малозначимыми, однако в ближайшие две недели территорию университета вам покидать запрещено. Прошу садиться, — снова заскрипели стулья. — Теперь прошу встать задержанных, принимавших участие в драке, из числа тех, кто также не видел её начало, — он зачитал фамилии. На сей раз поднялось семеро.
А я всё на сцене как дурак сижу, уходить-то не велено было.
— Согласно статье двести шестьдесят два Уголовного уложения, за участие в массовом нарушении общественного порядка на каждого из вас налагается штраф в размере пятисот рублей, — тут я едва не присвистнул. — Также в соответствии с уставом университета, каждому надлежит четыреста часов обязательных общественно-полезных работ, ответственность за их организацию возлагается на административно-хозяйственный отдел университета, с обязательными отметками в специальных табелях университетского полицейского участка.
— Касательно остальных участников инцидента, — капитан зачитал все наши фамилии, включая Панкратова, — дело передаётся в Третье отделение. Покуда прошу оставаться на местах, сейчас мы выясним, сможет ли сегодня прибыть следователь. В противном случае все вы отправитесь под домашний арест в свои комнаты. Остальные могут идти.
Случайные свидетели тут же встали и, слегка толкаясь и тараща глаза, вышли из зала.
Следователь, среднего роста суховатый мужчина безо всякого веселья в глазах, прибыл через сорок минут. Потолковав для начала с капитаном, он вызвал сперва Панкратова (кажется, показывал ему вконец измочаленное письмо), потом меня — тут почти слово в слово повторился разговор с капитаном, и потом уж по порядку всех остальных. Снова говорил с капитаном, что-то писал.
Время шло к полуночи, когда нас с Денисом пригласили в очередной раз на сцену.
— Господин Коршунов, господин Панкратов. С вас на сегодня сняты все обвинения. Тем не менее, в течение ближайшей недели пределы университета вам покидать запрещено. Возможно, понадобятся ваши повторные показания. Впредь прошу вас, господин Коршунов, воздерживаться от приведения дебоширов к порядку столь радикальным способом, а вас, господин Панкратов, не оставлять без присмотра свою корреспонденцию.
— Так меня неожиданно вызвали… — испуганно прошептал Денис.
— Именно принимая во внимание данный факт, ваши действия не расценены как провокационные.
Денис, видать, совершенно был выбит из себя всей этой ситуацией, потому что в обычном состоянии ни за что бы не спросил:
— А что же будет с ними?
— Тут разбирательство будет продолжено. Смеялись ли эти господа над самим письмом или над поступком члена Императорского Дома, описанном в этом письме? В первом случае это «оскорбление чести дворянина, совершённое с особым цинизмом», и господам грозит исключение из университета с запретом на последующие поступления в высшие учебные заведения. В последнем случае их действия подпадут под определение «оскорбление словом высочайшей особы». Далее следствие будет выяснять: было ли намерение? Коли было — каторга. Коли по неразумию и невежеству — бессрочная высылка с запретом въезда в столицы, а также проживания и пребывания более трёх дней подряд в городах с численностью населения более восьмидесяти тысяч человек. И об обучении, само собой, также придётся забыть.
Денис смотрел на следователя в совершенном ужасе.
А я думал, что, скорее всего, решение будет средним. Высылка. А для карьериста и лизоблюда это, пожалуй, похуже казни будет.
ПОСЛЕ ДРАКИ
Мы с Панкратовым топали в спальный корпус в несколько пришибленном расположении духа. Кто бы мог подумать, что таким образом возьмёт всё, да и обернётся? Нда.
— Не дождутся! — вдруг воскликнул Денис и остановился.
— Чего ты? — удивился я.
— С сентября, как меня сюда доставили, цепляются эти… Всё хотят показать, что я дрянь, тряпки рваной хуже. Как игра у них такая. Выдавить меня отсюда. Не дождутся! — он потряс кулаком в чёрное ночное небо, лихорадочно блестя глазами. — Пусть я чурбак неотёсанный, п