— Верно! — Он слегка встрепенулся и внимательно на меня уставился. — Мы знакомы?
— А как же! В поезде-то, помните? Вы ещё встречу выпускников отмечали.
— Ах, милейший! Шахматы! Да-да! М-м-мнэ… Илья? Верно же⁈ Как же! Как ваша учёба? И, кстати, не желаете ли партейку? Целый год ведь отыграться мечтал! — он уже потянулся к внутреннему хранилищу, но тут в двери заглянул дюжий унтер и возгласил:
— Сотника Коршунова на выход просим!
— Сожалею, Тимофей Константинович, — тепло улыбнулся я, вставая. — Ежли меня в кутузку не запрут, приглашаю в гости, сыграем. Я нынче здесь, преподавателем. Тут же и проживаю. Супруга будет очень рада.
— Непременно, всенепременно! — Он вдруг вскочил и заторопился за мной, опередив даже Хагена. — А отчего же в кутузку? Друг мой, не последовать ли мне за вами? Я, некоторым образом, не последний человек в нашем медицинском управлении…
— Да не утруждайтесь!
— Никакого утруждения, пустяки! Решительно, еду с вами.
— К господину генерал-губернатору господина сотника только велено… — с сомнением прогудел унтер, оглядев нашу компанию на аппарели.
— Я как вассал не имею права оставить своего сюзерена! — чопорно заявил Хаген. — Вы можете свериться с документами.
— Генерал-губернатор Витгенштейн, без сомнения, будет рад получить предварительный медицинский отчёт, включая совершенно секретные сведения, которыми он, безусловно, заинтересуется! — столь же безапелляционно провозгласил Тимофей Константинович.
— Ну, как знаете.
Мы загрузились в глухую (бронированную, по-моему) будочку военного автомобиля и помчались. Впрочем, недалеко.
Похоже, это был университет. Никуда иначе за три минуты мы бы не доехали. Неприметный подъезд с заднего фасада. Скромный кабинет. За столом сидел сердитый Пётр Христианович. Посмотрел он на меня укоризненно. Велел:
— Хорунжий фон Ярроу, обождите в коридоре.
Хаген щёлкнул каблуками, ответил (что поразительно, по-русски!):
— Так точно! — и вышел.
Пётр Христианович потёр свой обширный лоб:
— А вы то к чему примчались, Тимофей Константинович?
— Как же! — живо воскликнул целитель. — Молодого человека влекут на растерзание, а я останусь в стороне⁈ Увольте-с!
— Да уж не преувеличивайте! У нас с Ильёй Алексеичем… давнее знакомство. И к его выходкам я, в некотором роде, притерпелся. К тому же пользы от него обычно больше, чем вреда.
— Кстати о пользе, — Тимофей Константинович подобрался. — Вам, Пётр Христианович, первому сообщаю: все без исключения дети и даже барышня постарше, которой я оказал предварительную помощь и которой необходимо скрупулёзное целительско-хирургическое вмешательство — все они магически одарены. Дар в большинстве плохо развит вследствие несистемного обучения либо отсутствия такового, но он безусловно есть.
— Вот как? — генерал-губернатор задумался. — Действительно, интересно. Кроме вас это кто-то отметил?
— Этого не могу вам сказать, мы с коллегами ещё не обсуждали ситуацию.
— М-хм. В таком случае, Тимофей Константинович, обождите в соседней комнате… Тетерин! — в дверь заглянул давешний унтер:
— Слушаю, ваш-сиятельство!
— Господ медиков сюда. Да господина Гончарова покуда в соседнюю комнату препроводи. Не бойтесь, Тимофей Константинович, не съем я вашего протеже. Он же героический Коршун, где мы ещё другого такого найдём, — Витшенштейн усмехнулся в усы, и я подумал, что самая буря миновала.
Когда дверь за целителем закрылась, генерал-губернатор посмотрел на меня взглядом уставшего родителя:
— Присаживайтесь, Илья Алексеевич. До сих пор я думал, что никто не способен привести меня в сильнейшую ажитацию, чем мой шалопай-сынок с компанией своих шальных друзей… Рассказывайте, что за двести изувеченных магов-детей.
Я сел.
— Признаться, ваше сиятельство, о том, что это будут маги, и тем более — дети, первоначально мы не имели ни малейшего понятия.
— Что, совсем уж дети? — уточнил он.
— А как назвать? Отроки? Лет от двенадцати и до шестнадцати, где-то так.
— М-хм… Ну-ну, дальше.
Дальше я рассказал ему всю историю по порядку, во всех подробностях, какие только смог припомнить.
Витгенштейн выслушал всё с глубочайшим вниманием и задумался, прихватив подбородок. В коридоре послышались звуки входящей группы людей.
— Тетерин!
В дверь посунулось лицо:
— Слушаю, ваш-сиятельство!
— Медиков привёз?
— Так точно, ваш сият-ство!
— Зови. И Гончарова зови. А вы идите, Илья Алексеевич. Пределов территории университета не покидать до особого распоряжения. Со сторонними лицами подробностей происшествия не обсуждать. Это ясно?
— Так точно, ваше сиятельство!
— Всё, идите.
— Вопрос можно?
Генерал-губернатор посмотрел на меня с величайшим подозрением:
— Какой вопрос?
— Как я уже упоминал, среди пассажиров находится молодая женщина с ребёнком, Лисси Браам.
— А-а-а, сестра этой Эмме, с полярной базы, ну-ну.
— Я обещал Эмме, что ей будет оказана не только первичная помощь, но и восстановительная хирургия лица.
— Не беспокойтесь, Илья Алексеевич. Лисси Браам поступает под покровительство нашего управления. Я лично прослежу за тем, чтобы ей была оказана вся доступная помошь. Лично господин Гончаров будет заниматься. А он у нас — светило, не абы кто! Идите домой, отдыхайте.
— Слушаюсь, ваше сиятельство! — я вытянулся, вполне по-хагеновски щёлкнул каблуками и вышел.
А самого такая досада взяла! Вот так, значит. Я из кожи лез — а меня в сторонку? Дескать, не ваша печаль больше?
Мимо меня вереницей в кабинет проходили целители. О! Унтер в комнатку дальше по коридору заглядывает, Гончарова приглашает! Я дождался, пока профессор подойдёт ближе и слегка придержал его за руку:
— Тимофей Константинович! Страшно рад был вас видеть! Вы уж заходите в гости, прямо сегодня и заходите, всенепременно. Преподавательский городок, седьмой дом. В шахматы сыграем.
Глаза у профессора азартно загорелись:
— Буду! Сегодня же буду, голубчик! Часам к семи?
— Прекрасно, будем ждать.
07. УТРЯСАЕТСЯ
СОЛЯНКА И ШАХМАТЫ
— Вот от тебя я, Коршун, этого не ожидал!
— Чего тебе, болезный?
— Я тебя… Мы тебя полетели спасать, а ты?
— А что я?
Витгенштейн наконец не выдержал и заорал:
— Опять без меня!
— Петя, ты дурак? Ты чего орёшь?
Домой мы с Хагеном ввалились в три часа ночи, всполошив домашних. Рожи у нас, видать, совсем дикие были, потому что Марта деловито принесла из своей комнатки два зелёных флакончика и заставила каждого выпить. После чего я завалился в койку, как подрубленный, и спал до трёх часов дня — пока пришедшая с лекций Серафима не забралась ко мне под бок и не начала прижиматься ко мне своими мягкостями и выпуклостями. В итоге окончательно из постели я выбрался около пяти часов вечера, обрадовал супругу, что через два часа будет гость, получил по загривку полотенцем за этакие сюрпризы и сразу принялся костёр в пикниковой зоне около дома кочегарить, чтоб царскую солянку приготовить. Такую, знаете, со свежими овощами, зеленью, на углях и с пятью сортами мяса… Объедение!
Ну и вот. Сижу себе, никого не трогаю. Тут этот нервический примчался. Орёт, руками машет!
— Мне папаня похвастался, что, мол, твой дружок аж две сотни одарённых для страны добыл! А ты, говорит?.. И смотрит на меня с осуждением! Я, говорит, даже не знаю, на что такой подвиг тянет!.. И смотрит! Что, говорит, сынок, мимо тебя-то сия катавасия пролетела? А?
— Петя! Сядь и не ори! — Я ткнул рукой в деревянную скамейку, на которую Витгенштейн и упал. — Чтоб ты знал, я совсем не собирался никаких геройств устраивать!
— Ага, так я тебе и поверил!
— Петя, ты меня сейчас обидеть хочешь?
— Нет, но!..
— Я ничего такого не планировал! Я летел сестру Эмме забрать. И ты об этом знал! Ну, знал же?
— Ну знал… — недовольно пробурчал Пётр.
— Так какого лешего ты тут обиженку устраиваешь?
Он помолчал.
— Ты не представляешь… Папа изволит бегать по потолку от радости. Такой жирный проект для его генерал-губернаторства! Сразу столько одарённых! Искать не надо, выявлять, просто — нате вам на блюдечке! Сиротки-маги! Новые кадеты для российской армии! И кто их привёз? Коршун! А Коршун кто? Дружок сына. А сын почему не участвовал? И ещё смотрит на меня с этаким снисходительным сожалением… Дескать, не доверяет тебе Илья, не надеется… М-да!
— Петя, я тебе ещё раз говорю: это чистой воды экспромт был! Я ж думал, там взрослые дамочки! Ну что ты — ни разу в борделе не был? Там же детей-то не должно было быть! Да твою-то мать! Щас по-любому вторая серия будет!
— Ты о чём? — успел спросить Витгенштейн, когда рядом с ним на скамью плюхнулся Иван, а на спинку опёрся Серго.
— Ну, колись! Робин Гуд хренов! — Ваня демонстративно принюхался. — Тарелочку мне потом нальёшь? Маше отнесу.
— Э-э, а ей можно?
— А почему нет? Я на всякий случай у лекарей спрошу, если нет — сам съем!
— Так ты же и тут поешь! Вот ты прошаренный!
— Тебе тарелки супа жалко? — Сокол сделал обиженный вид и демонстративно отвернулся. — Да-да! Великий князь изволит гневаться! Ты, аспид, почему нас в Нидерланды не взял?
— Ты вообще, — я ткнул в него поварёшкой, — вообще должен рядом с супругой пребывать! Пылинки сдувать и прочее! А не в квартале красных фонарей ураганить!
— А я? — А вот и князь Багратион.
— Так! — Поскольку прямого участия в готовке больше не требовалось, солянка и сама дойдёт, я сел за стол и крикнул Марте в дом, по-любому прислушивается: — Марта, принеси, пожалуйста, кофе! Много кофе! Садитесь, господа, обговорим дела наши грешные.
Князья перебрались за стол и выжидательно на меня уставились. Я помолчал, собираясь с мыслёй, и продолжил:
— Друзья. Я сразу хочу сказать. Всё, что произошло в Амстердаме — это чистой воды случайность. Никто ничего эдакого не п