— Доклады, говоришь, читал? А самог о тебя обследовали?
— Ха! Ещё бы! Я ж магом всю жизнь был средненьким. Но после тех претензий меня чуть не наизнанку вывернули. Действительно, сказали, внутренний манонакопитель переполнен. Только вот, парадокс, сила производимых заклинаний не выросла ни на кроху! Так всё в виде стихийных эманаций рассеивается…
Витгенштейн ещё сильнее прищурился и ткнул друга в грудь пальцем:
— Так вот почему вокруг тебя постоянно такая дичь творится! Эманации он рассеивает! Дело не в Коршуне. Дело в тебе! Ходячая аномалия!
— Но-но-но! — Иван отступил и поёжился. — Вокруг Коршуна дичь и до знакомства со мной творилась, ты его послужной список почитай!
— Ха! — с видом совершённого открытия воскликнул Витгенштейн. — да вы как два мощных магнита с одинаковым зарядом! А мы меж вами колдыбаемся!
— Это что ещё за словечко? — удивился великий князюшко.
— А вот словечко. Услышал от дедо́в недавно. Очень здорово наше всеобщее состояние описывает, хоть мальчишник свой вспомни.
— Мальчишник был хорош, — расплылся Иван. — И вообще, я недавно повторно проверялся. Сказали: от той аномалии и следа не осталось, всё вернулось к прежним досирийским показаниям.
— Да погодите вы! — осадил их я. — Рассвет скоро! И ты, Петя, Сокола не тирань. Пусть вспоминает лучше, как он в Сирии аномалию выпил!
— Да! — спохватился Петя. — Вспоминай!
— Как⁈ — Сокол схватил себя за волосы. — Я ж понятия про эту аномалию не имел! Как вспомнить, чего не знаешь⁈
— Тогда просто вспоминай по порядку, что делал, — резонно заметил я.
— Слу-у-ушайте! — с видом поразившего его открытия вытаращил глаза Витгенштейн.
— Что? — спросили мы хором.
— Возвращаясь к ритуалам инков. Они волокли с собой людей, которых должны были умертвить, после чего совершить какие-то действия…
— Ну-ну? — подбодрил Иван.
— Что «ну»? Ты участвовал в рейде, в котором с той стороны явно были погибшие, соображаешь? — он едва за грудки хлопающего глазами Сокола не схватил. — Ты фактически был в группе людей, которые кого-то убили. Так?
— А ведь верно, — растерянно пробормотал Иван. — Но мы ж не жертву…
— Мирозданию без разницы! А потом вы случайно совершили какие-то действия, в результате которых ты реально выпил аномалию! Вспоминай! Просто вспоминай, что вы делали.
— Что мы делали, что мы делали… — забормотал Иван. — Убедились, что зачистка завершена, вылезли, ходили там. Там, знаете, старинные каменюки огромные стоят. Совсем древние. Как это… Мегалиты? Со всякими зверюшками и человечками нарисованными. Кру́гом выстроены. Вот мы вокруг и походили. Интересно, как в музее же! А на одном камне не рисунки, а ладонями всё обляпано. Рыжие такие отпечатки, Сашка сказал — охра. И мы… Да мы как пьяные от радости были! Решили свои «автографы» тоже оставить. Там ещё рядом шагоход валялся странной модели. Масло у него было непривычного оттенка — красное почти, целая лужа натекла. Вот мы в этом масле руки обмочили да на той каменюке следов наляпали.
— Вот! — вскинул палец Петя. — А поверженный шагоход — тоже в какой-то мере жертва. И масло вместо крови.
— Так я не один там был! — возопил Иван.
— Значит, остальным не дано.
— Даже если он неправ, Вань, — сказал я, — других версий нет. Давай, ищем тут центр и ляпаешь на него свой отпечаток.
— Не выйдет, — сложил руки на груди Сокол.
— Почему? — спросили мы с Петей хором.
— А жертвы? Свежие жертвы нужны. Сегодня я точно никого не убивал.
— Да ядрёна колупайка!
Петя кусал губы.
— Есть вариант.
— Вас убивать не буду! — возмутился Иван.
— Да погоди! На самом деле убивать вовсе не обязательно — я так считаю. Достаточно немного крови, — он достал из кармана складной ножичек. — Вот. Полоснёшь по пальцу мне и Илюхе.
— Плохое число два, — вдруг сказал из-за наших спин голос Малины. — Извините, Дханук просил меня сказать, что если ничего не получается, то пора возвращаться, а я случайно услышала ваш разговор. Я тоже хочу дать свою кровь. Число три гораздо лучше.
— Пусть три, — махнул рукой Петя. — Спроси его: где тут самый центр?
Самым центром оказалась та здоровенная многоэтажная чаша, похожая на фонтан, из которой вместо воды свешивались рубиновые цветы. Она стояла на просторном округлом постаменте, поднимающемся ступеньками.
— Ну что? — Иван заметно нервничал.
— Держи ножик! — скомандовал Витгенштейн. — Давай не мнись, иначе этого бедолагу разнесёт в клочки и нас с ним заодно. Режь нам по пальцу да в горсть себе кровь собирай.
Сокол тихо заматерился, выполняя указанные Петром манипуляции. Мы трое накапали ему в ладонь крови. Палец засаднило, но я отмахнулся от этого ощущения.
— Давай бодрым шагом круг вокруг чаши и ляпай отпечаток, пока кровь не засохла!
Дханук что-то прогудел.
— Он говорит, что выйдет в соседний зал, чтоб не повредить здесь ничего и мы остались бы живы, когда он взорвётся, — сказала Малина. — Время рассвета близко.
В зале сразу потемнело.
— Сокол, скорее! — гаркнул Петя, зажигая несколько дрожащих огоньков.
Иван заторопился и запнулся впотьмах, едва не растянувшись.
В соседнем коридоре ратнаияка глухо запел какую-то песню.
— Это предсмертная, — сказала Малини и прижала окровавленную руку к губам, не замечая, что пачкает себя.
— Вань, скорее!
— Да бегу!
Он завершил круг и чиркнул себя по пальцам тоже, пробормотав:
— Для верности…
Ляпнул отпечаток на борт фонтана…
Ничего не произошло.
— Не получилось? — упавшим голосом спросила Малина.
— Мне очень жаль, — сдавленно сказал Иван и грохнулся в обморок.
18. В ИНТЕРЕСАХ ИМПЕРИИ
СТРАШНО. НО НЕОБХОДИМО
И мы тоже чуть не попа́дали, потому что чаша вдруг зазвенела, как тонкий стакан, по верхнему краю которого водишь мокрым пальцем. Только очень громко. И в коридоре, в который ушёл Дханук, что-то грохнуло, и петь он перестал. Мы зажимали уши, скрючившись в три погибели — и вдруг всё кончилось. Стало темно и совершенно тихо.
Я отнял руки от ушей. В голове звенело. Автоматически нашарил в нагрудном кармане лечилку, трясущимися руками скрутил крышечку, выпил. Полегчало. Стало слышно, как в двух шагах болезненно стонет Петя. Мычал и невнятно матерился Иван. Индуска молчала. Не померла ли?
Я зажёг несколько ильиных огоньков. Загорелись они на удивление ярко и ровно. Петя сидел на ступеньке напротив меня и тоже шарил руками по карманам — тоже лечилку искал, не иначе. Сокол матерился всё более отчётливо — хороший знак. Индуска лежала пластом, таращась в потолок.
— Малина! Ты жива ли?
Она вдруг вскочила и побежала в коридор, в который ушёл ратнаияка. И тут же попятилась назад. А оттуда…
Оттуда приближались прыгающие по стенам и предметам малиновые сполохи!
Дханук заглянул в большой зал, озарив его своими отсветами и удивлённо сказал:
— Я не умер!
По-русски сказал!
— Ты знаешь наш язык⁈ — воскликнул Петя.
— Я знаю этот язык! — с немалым удивлением воскликнул Дханук. — И ещё какие-то языки. Кажется… Я только не понимаю, откуда они взялись в моей голове? И почему тот господин так страшно ругается? Что-то пошло не так?
— Зашибись всё! — пробурчал Иван и сел. — Я теперь могу вместо фонаря работать!
Вот тут произошла немая сцена. Мы стояли колом, разинув рты, и не знали, что сказать. Глаза у Ивана сияли красным. Буквально сияли, освещая всё вокруг.
— В Сирии такой хрени со мной не было! — Иван решительно встал.
— Япону мать твою итить… — пробормотал Петя. — Надеюсь, ты не превратишься в ходячий камень⁈
— А что, будет очень удобно! — язвительно ответил Сокол. — Стану жить тут, за работами присматривать.
— Ты это прекрати давай! — заорал Петя панически. — Придумал ещё — каменеть!
— Вообще-то это так не работает, — подал голос Дханук.
— Н-да? — Иван посмотрел на него сердито. — С чего это ты так уверен?
Дханук слегка пожал плечами — при его габаритах выглядело очень впечатляюще.
— Я видел, как Вишал запустил Сердце горы. Мы прорубились сюда. Тогда здесь было пусто, только отдельные кристаллы можно было разглядеть в толще породы. Вишал сказал: Сердце здесь. Он был очень сильным магом. Он вычислил точное место и провёл тут двенадцать дней и ночей, совершая необходимые действия и производя настройки. После этого Сердце горы начало биться, а глаза у Вишала также загорелись красным. Это потом пройдёт. Примерно через месяц. Сам он так и не стал рубиновым. Только мы — те, кто работал в шахте.
— Зашиби-и-и-ись! — снова повторил Иван. Видно было, что он немного успокоился и даже попытался пошутить: — Зато целый месяц я смогу изображать ночную подсветку. Даже через закрытые веки!
Но нам почему-то не было смешно:
— Маша не оценит, — покачал головой Пётр.
— А уж Кирилл Фёдорович… — добавил я. Мы посмотрели друг на друга и сказали хором:
— Государь нас убьёт!
— Спасибо, что помогли нам остаться живыми, — невпопад сказал Дханук. — Я чувствую: остальные идут сюда. Они встретили рассвет. Энергия больше не переполняет нас. И её… — он прислушался к ощущениям, чуть склонив голову набок, — её стало как будто меньше?
— У тебя получилось выпить аномалию! — воскликнул Петя. — Видимо, частично.
— Сколько влезло, поди, — предположил я. — В Сирии-то, говорят, маленькая была, а тут здоровая. Ты как себя чувствуешь, Вань? Под крышечку наполненным?
— А ты как полагаешь, если аж через глаза лезет? Так! — Сокол коротко выдохнул и достал из внутреннего кармана ещё одну стеклянную снежинку. — Всем молиться.
— Да что ж т… — раздражённо и устало начал император и осёкся. — Господа! Прошу за мной! Василий Георгиевич, и вы не отлынивайте, это, похоже, по вашей части!
В пещеру высыпал десяток человек, при виде окружающей красоты и богачества немедля принявшийся охать и ахать. Но все они постепенно замолкали, потому что государь, разглядев Ивана, замер неподвижно, вперив в него взгляд. Почти такой же горящий, как и у племянника, да-да.