Рядом собирался Петя — не менее нервный, чем я. Вон, у него аж бровь дёргается. Да и Хаген, даром что сама уравновешенность — и то, смотрю, то хмурится, то морщится.
И тут примчался Иван. Глазами красными во все стороны светит, челюсти сжаты, аж зубы скрипят, желваки катает. И давай по палатке метаться. Молча! Да ещё и руками периодически размахивает, словно спор невидимый продолжает.
Обстановка и раньше нервозная была, а теперь и вовсе невыносимая сделалась.
19. А МЫ ПРИКАЗА НЕ ПОЛУЧИЛИ…
ВСЕ НА НЕРВЕ
Метался Сокол, пока Витгенштейн его за лацкан не схватил и прям в лицо не прошипел:
— Прекратить истерику, ваше императорское высочество! Вы своими фокусами довели половину гарнизона до цугундера! Это ж надо! Цельный Великий князь и ведёт себя как институтка! — тут Петя внезапно обернулся на меня и вызверился: — Да как мне эти казацкие прибауточки надоели-то! Я же теперь, если в столице появлюсь — для всех знакомых посмешищем буду! Какой, нахрен, «цельный»?
Этот пассаж возмутил меня до невозможности. Но вклиниться я не мог, только рот разевал, как рыба, пока Витгенштейн голосил:
— Молчи, Коршун! Вот просто молчи! Один ходит, круги нарезает по крепости, красными глазами сверкая. Второй нормальным русским языком разговаривать не может научиться! Япону мать его итить!
— Ты, друг ситный, говори, да не заговаривайся! — воспользовался секундной паузой я. — Нормальный у меня русский язык! Что с рождения во рту есть, тем и разговариваю. Наш сибирский говор, может, почище московского будет! Меньше всяких заграничных финтифлюшек в нём понацепляно! А коли у вас, господа великосветские, нервишки сдают — так, может, вам по лещу выписать? При истериках, говорят, весьма пользительно!
Сокол с Витгенштейном разом надулись и запыхтели, как два паровоза.
— Чего⁈ Чего⁈ Посмотрите на себя, эва! Ты, Петя, чего затрясся? Того и гляди заикаться начнёшь! У тебя если Коршуновские лечилки кончились, так выпей стакан да ляг усни. Толку от твоей тряски как с козла молока. А ты, Иван — давай! Колись, болезный. Обращусь к тебе превыспренне, дабы слух ваш не оскорблять: что душеньку твою терзает-беспокоит?
— Ой, лучше ты как обычно говори! — махнул рукой Витгенштейн, выпуская китель Сокола.
Оба вроде успокоились, за грудки́друг друга хватать перестали.
Иван тяжело плюхнулся на ящик, который нам стулом служил и спросил:
— А правда, выпить есть?
Мы с Хагеном переглянулись. Чтоб у Сокола выпить не было? Знать, выдул уже от расстройства. А Витгенштейн сел за стол, сложив перед собой слегка дрожащие руки:
— Есть, как не есть. Но ты сначала давай-ка поделись с друзьями. Вот кофейку хлебни, — он поднял кофейник. — Это уже из той партии, что на мои склады полетит. Так что пей княжеский кофе и рассказывай!
А не от кофию ли его мандражит?
А действительно!..
— Петь, ты с кофе завяжи-ка пока.
— А при чём тут… — А он уж, глянь, следующую порцию себе наливает! И ладно бы чашечку — бадью ведь походную!
— Да при том! Завтра связь наладим, вот и спросим, как он с успокоинами совмещается.
— Правильно! — тут же подхватил Иван и цапнул Петину кружку: — Что ещё Евдокия Максимовна скажет?
— А ты тоже вон фонарями сияешь! — Петя ревниво проводил свой кофий взглядом.
— Сияю, — согласился Сокол. — Однако ж я не контуженный. — Он шумно отхлебнул, поморщился и выдал, обводя нас взглядом: — Господа, что прикажете делать, если веление сердца входит в острое противоречие с приказом?
— Выполнять приказ! — мгновенно ответил Хаген.
— Ну, от тебя, Душнила, я другого не ожидал. Дойчевский орднунг, да? — Иван помолчал и прищурился: — А ежели бы тебе Илья запретил на Марте жениться? Он мог. Ты вассал, она воспитанница, вступила ему в башку блажь… А?
Хаген беспомощно посмотрел на меня.
— Э-э-э, ты на меня не зыркай! — сразу отгородился я. — Экие вопросики нам тут задают, а? Я же не отказал! Даже помог вроде.
— Ага, «свадебный Ворон», — пробормотал Пётр.
— Да вы задолбали уже! — вспылил я. — Если еще кто меня так назовёт — на дуэль вызову, убью, в морду плюну, и руки́потом не подам! Ясно? — я свирепо оглядел собеседников. Судя по всему, непонятливых не было. — Теперь ты, — я ткнул в Ивана пальцем. — Прекращай стенания и расскажи толком: что случилось? Чем помочь?
— Да ничем! — возопил Сокол. — Именно, что ничем! Прямой императорский запрет участвовать в атаке на Голконду! «Тебе, — говорит, — что, мало, что ты и так уже как семафор в ночи сияешь⁈ Разбежался в диверсиях участвовать! Хвост прижми и сиди на жопе ровно. Сказано: от аномалии не отходить — вот и не отходи!»
Вот, значит, как царь-батюшка иной раз в семейном кругу изъясняется…
— Ещё, поди, прибавил: «и голову мне не морочь, мне ещё с твоей матушкой объясняться»? — спросил Петя.
— А как же! — саркастически взмахнул кружкой Иван, так что кофий расплескался через край. — И «извольте соответствовать», как же без того! — он сердито брякнул кружкой о стол. — Да дайте уже выпить! Сил никаких нет. А-а-а, забыл сказать! — он почему-то обрадовался. Ткнул пальцем в Петра и заорал: — А тебе тоже запретили! Князь! А? Как тебе такое⁈ И вообще!!! Сказали передать…
— Замолчите, Сокол! — внезапно резко сказал совершенно спокойный Хаген.
Иван от удивления захлопнул челюсть аж со стуком.
— Поясню, — продолжил фон Ярроу. Он упёр руки в столешницу и навис над столом. — Вы получили возмутивший вас приказ, так?
Сокол молча кивнул. Затыкающий рот князьям Хаген выглядел страшно.
— Вы его получили. Вы передали этот приказ князю Витгенштейну. Так? — Иван кивнул. — А мы, — Хаген кивнул на меня, — подобного приказа не получали. И вы не успели нам его передать! Ясно?
Сокол, улыбнувшись впервые за день, кивнул в третий раз.
— Вы просто поможете организовать нам полёт в неизвестном вам направлении. И всё.
Мы переглянулись.
— Вот ты Душнила! — с восторгом протянул Витгенштейн. — Если мы участвовать сами не можем, то…
— Именно, господа. У нас мало времени! Через три дня здесь станет тесно от прибывающих. «Пулей» мы, к сожалению, воспользоваться не сможем, она занята на контрактах до следующей среды. Зато «Дельфин» прибывает в Бидар завтра утром и сутки отстаивается в порту до обратной отправки.
Нет, положительно, Хаген в качестве заместителя Сокола был совершенно на своём месте!
СПЕШНЫЕ СБОРЫ
В следующие несколько часов наша палатка напоминала разворошённый муравейник. Туда-сюда бегали вестовые, три раза почти приходил атаман. А майор, казалось, вообще от нас не вылезал. Кстати, атамана все три раза перехватывал Иван, что-то ему мягко втолковывал и уводил от нас.
— Убеждает не отговаривать от атаки, — пояснил эти странные эволюции Пётр.
Так-то, думается, Арсений Парамонович мог тупо нам приказать… Но Иван всё же Великий князь…
Потом пришёл отец.
— Ну что, Илюха, решил-таки слётать до раджи?
— Пап, не надо так во весь голос-то, это как бы секретная операция.
— Ага, секретная, очень-очень. А то, что наши старички все амулеты-артефакты да сабли зачарованные подзаряжать бросились, подпол станок какой-то диковинный для крупнокалиберного пулемёта мастерит, атаман последний ящик снарядов к пушкам Рябушинского, твоего приятеля, приказал складским выдать — это, конечно, секретная секретность. Ты в курсе, что щас чуть до смертоубийства не дошло?
— В смысле? — мотнул головой я. — Какого, ядрёна колупайка, смертоубийства?
— А за места на «Дельфине». Деды как узнали про нападение на Карлук, так у их глаза, прям как у Великого князя, кровью поналивались.
— Так там же не индусы были!
— Да все они одной серой адской мазаны! Тут закончим, мож, и до городу Парижу мотнёмся-слётаем, где милка у Пропопыча живёт… Накрутить кому надо хвосты.
— Э-э-э, это ж война получится? — пытался я угомонить отца.
Но старый казак закрутил усы и улыбнулся:
— Ты не думай, дураков нема. Дураки все на погосте лежат. Это если ещё удачливый дурак. А так — где-нибудь в кустах, отдельно от головы… Короче. Мы как весточку-то с Карлука получили, вот что удумали. Французы эти — они ж, говорят, наёмники, все дела, да? И вроде как никакого отношения к вя-а-аликой Хранции не имеют. Так? Дак и мы частную армейку организуем. Ты у нас — цельный герцог. Тебе по-любому армия нужна… Но это потом всё. А покеда ты бы спустился вниз, рассудил нас — кто с тобой летит.
— Вот вроде взрослые, а ведёте себя, как шпана малая!..
Ворчал-то ворчал, а спускаться пришлось. Миссия получалась самоубийственная, а эти ухари локтями толкались — вперёд лезли. Ага, как же без них! Внизу у старой «Коршуновской заставы» выстроился небольшой строй. Человек пятьдесят стояли передо мной и выжидающе смотрели.
— Равняйсь! Смирна! Ваша светлость, добровольцы построены. Самые здоровые, токмо с детьми и внуками — значицца, род не прервётся. Ну и самые умелые. Тут уж мы сами в рейтингах разобрались. Доклад вёл вахмистр Бессонов!
Ага, разобрались они! У половины на лицах сквозь бороды — синяки. Стоят — лыбятся. И чего мне с ними делать? Это мне потом в глаза родным смотреть, ежели полягут в том дворце? Вот спасибочки-то.
— Письма родным все отписали?
— Так точно!
— Кто имел опыт реальный десантирования?
— Все. И не по разу. Это ж сразу большая часть желающих-то отсеялась…
Чувствую, дядя Родя все мои вопросы наперёд знает, с его опытом-то.
— Казаки! Сразу хочу сказать, что дело будет кровавое. И надо нам не погибнуть геройски, а порешить раджу Голкондского. Чтоб не смел, гад, на нас зверей натравливать!
Смотрю, улыбки ещё ширше стали. И такие, предвкушающие…
— Позволь, — мне на плечо легла рука Сокола. — Казаки! Вы все люди с пониманием. Знаете, что дело будет страшное. Всё ж таки прямо во дворец прорываться будете. Все выжившие получат премию лично от меня. А ежели погибнет кто, то лично моя пенсия для семьи. И если кто из родных — всех вас, без разницы — захочет в моё училище поступить — приму безо всяческих экзаменов! Я сказал!