Наконец, дамы вышли на веранду. Серафима увидела меня и вспыхнула как маков цвет.
— Нет, никуда не годится! — сказала Лиза, нырнула в комнату и вернулась с веером:
— На вот, по дороге обмахивайся. Отвлечёшься заодно.
Тут за воротами звякнуло, послышался многоголосый детский шум, над которым довлел голос няни:
— Не шалить! Чинно-важно заходим!
В калитку гуськом вошёл Лизаветин выводок под бдительным присмотром серьёзной немолодой дамы. Завидев мать, дети растеряли всю свою чинность, бросившись наперебой рассказывать, как было весело и как бы им хотелось ещё.
Я махнул Лизавете, и мы отправились до Шальновых. Времени до ужина оставалось совсем немного.
Всю дорогу Серафима молчала, обмахивалась веером и, чуть что, начинала интенсивно розоветь. Я судорожно пытался придумать отвлекающую тему для разговора — и как назло ничего не придумывалось. Так и дошагали. А у палисадника папаня Серафимин стоит. Увидел нас и ждёт, чего-то хитро посматривает.
Я подумал, что ужин в таких экстремальных условиях не выдержу, подошёл ближе, руку Серафимину отпустил, каблуками прищёлкнул.
— Александр Иванович! Прошу вас завтра к четырём часам пополудни быть дома, дабы оказать нам с Серафимой честь и благословить грядущий брак. Мои родители также прибудут к этому времени.
Серафима снова покраснела, а Шальнов кивнул:
— Сладилось, значит. Что ж, вы знаете, что моё одобрение у вас есть. Будем ожидать вас к означенному времени. Поужинаете сегодня с нами?
— Прошу прощения, сегодня много дел. Завтра часов около одиннадцати я зайду за Серафимой Александровной, дабы сопроводить её в ювелирный магазин для примерки колец.
Сима старательно смотрела в пол и краснела.
— Она будет ждать, — ответил за неё отец, и я откланялся.
Ядрёна-Матрёна, насколько проще, когда за тебя всё кто-нибудь другой делает. Пусть хоть та же сваха…
Пришёл я домой, парадную форму на комбинезон переодел (парадку сразу к завтрему почистил) и — снова в шагоход. Родителям-то надо сообщить! Накатаюсь сегодня до отвала. Во приехал, называется! Не день, а калейдоскоп сплошной.
Примчал. Маман, конечно, обрадовалась до посинения! Заметалась, побежала за шкатулкой с медалями. Как же, без этого о помолвке объявлять никак невозможно! Иконы принесла в золочёных окладах — оказывается, давно уж куплены, специально для такого случая.
— Ильюша, посмотри — хороши ли?
Мне аж неловко стало:
— Да что ж вы так заметались, мама? Что вы выбрали, то и хорошо будет.
— Мы с отцом там ещё гарнитурчик для невесты приготовили жемчужный. Жемчуг-то — он ко всему, да же, Алёша? — умудрённый батя только кивал и соглашался. — Завтра-то серёжечки подарим с браслетиком, а к свадьбе — диадемку и на шею вот этак сеточку…
— Маман, вы бы чайку с мятой, что ли, выпили…
На удивление, она даже спорить со мной не стала — видать, так была рада.
— А и правда! Пойдёмте чай пить. Ты, Ильюша, у нас ночуешь?
— Не могу, мама. Завтра с утра шагоход на замену двигателя ставить.
— Зачем? — испугалась она. — Сломался?
— Да я же ещё не успел вам рассказать…
Засели за новости. Маман периодически вскакивала и начинала суетиться, батя с Мартой старались не отсвечивать. А им ещё в ночь с ней оставаться! Никому ж покоя не даст.
— Маман, а нет ли у вас настойки посильнее успокоительной? Что-то перенервничал я сегодня, а ещё «Саранчу» в город вести.
Ахнула, глаза выпучила:
— Сейчас! Сейчас-сейчас! — приволокла бутылёк махонький. — Эту по крошечным напёрсточным рюмочкам надо.
— А доеду-то нормально? Не усну за рычагами?
— Не-не! Нормально. Спокойно доедешь, всё.
— Ну, так давай и всем налей. А то взбудоражились.
— Ну, давайте, — она пошарила в аптечном шкафчике и вытащила крохотные, почти кукольные рюмочки. — И я с вами. А то что-то аж сердце заходится…
Микстурка оказалась воистину волшебная. Пять минут — и сидели мы спокойные-е-е, как монгольская статуэтка Чингисхана, я из первой поездки родителям в сувенир такую привёз. Поговорили обстоятельно. Потом с батей в баню сходили — чтоб, значицца, чистым до звонкости перед завтрашним днём быть.
Сабли-винтовки все выгребли. Батя сказал, потихоньку разберётся: что приличное, что в скупку сдать, а что можно подарить кому при случае. Монеты сложил в шкатулку от медалей — с мыслью когда-нибудь монисто Серафиме заказать, у нас бабы на некоторые праздники носят. В серебряных украшениях с нефритовыми камушками батя распознал скотоводческие амулеты — от болезней и сигналка на случай, если скотина куда в сторону побрела. И только с резным шариком было непонятно. Сложил его в карман в платочке — глядишь, завтра на празднике кто посмотрит, назначение определит.
Ещё посидели. Накормила мать, как обычно, от пуза, да с собой котомку насобирала…
Вернулся домой затемно и сразу спать — без задних ног прям. Какой же сегодня день длинный получился, ужас.
С утра перекусил маманиным пирогом и помчал в обход города, на Трофимовский складской двор. Оставил «Саранчу» при входе, сам выскочил. Старший Трофимов стоял посреди двора, обсуждая с каким-то мастеровым вопросы ремонта и тыча в бумаги, увидел меня, рукой махнул:
— Илья! Подь сюда!
— Утро доброе!
— И тебе поздорову, — ответил мастеровой и спросил Трофимова: — Этот, что ли? Ненашенский какой-то.
— Аглицкий! — важно ответил Трофим Тимофеич. — Новейшей системы. Справитесь?
— Совместим, и не такое меж собой женили. Ты, братишка, — это уже мне, — манатки оттель все забрал?
— Все, — приободрился я.
Похоже, морока с поиском мастера на переустановку двигателя отменяется, Трофимов меня прицепом к своему заказу отправил.
— Запирается? — дёрнул бородой мастер.
— Конечно! Держи, — я передал ключи, и пошёл он осматривать фронт работ.
— Трофим Тимофеич, сколько с меня? — негромко уточнил я.
— Да перестань! У нас с депо годовой неограниченный контракт, сделают. Хочешь — премию от себя предложи, чтоб лучше старались.
А что, дело! Я подошёл и обещал мастеру за работу с особым тщанием от себя четвертной[29] накинуть.
Предложение было встречено с энтузиазмом, и, подбодренный обещанием, что «Саранчой» будут заниматься самые лучшие техники, я пошёл за Трофимовым в здание конторы, договор продажи подписывать.
А дальше день завертелся, и всё мне казалось, что мир вокруг скачет, хотя, вроде, и делалось всё с расстановкой.
Недалеко от складов удачно пролётку поймал, доехал до Шальновых — там страшная суета и толкотня, какие-то тёткины подружки, приглашённые швеи и дополнительные горничные. Подозреваю, при таком подходе господин Шальнов и повара из какого-нибудь ресторана для такого случая нанял. Серафима выскочила, совершенно запурхавшись. Увидела меня — снова давай краснеть, но тут из верхнего окна ей закричали что-то про швейные подробности (вроде, и по-русски говорят, а ничего не понятно), она забыла краснеть, замахала руками и поскорее забралась в пролётку.
На все мои вопросы отвечала то «вечером увидишь», то «ты что, это нельзя говорить!» — и всё в таком духе. Плюнул на это дело, стал выяснять, какое колечко она хочет.
— А разве не гладкое положено?
— Вроде бы, с большим камнем нельзя, а узорчатое-то можно?
Но поскольку оба мы не имели чёткого понятия об обручальных кольцах (я, по чести, и не приглядывался к ним никогда), то беседа наша имела весьма расплывчатые формы. Хорошо, приехали быстро.
В ювелирном магазине обручальных колец была выставлена целая витрина. Нижняя треть — серебряных, средняя — просто золотых, а верхняя — со всякого вида мелкими камешками.
— Обручальное кольцо не снимается, — рассудительно подошла к вопросу моя пассия, — надо, чтобы оно подходило ко всему и со всеми украшениями сочеталось. Поэтому без камней.
Продавец, выслушавший эту тираду, радостно предложил модели гранёные, с какими-то веточками и Бог знает с чем ещё — я вообще не слушал. Пусть сама выберет, что хочет…
— Илья, — словно прочитав мои мысли, с укоризной посмотрела на меня Серафима, — тебе, словно, всё равно.
— Если б я хотел выбрать сам, я бы наугад и купил. А я тебя специально пригласил.
Серафима посопела, но, видать, такое объяснение ей понравилось.
— Тогда давай вот такие? По краям как будто бисеринки в рядок, а середина гладкая, как раз для имён.
— А там ещё имена нужны?
— Обязательно!
— Гравировщик выполнит работу в течение часа, — любезно вклинился продавец.
— Ну, тогда давайте эти.
Померили, имена записали — пошли. Обошлись мне колечки в восемьдесят андреек. Экономная у меня Серафима! Нет, не то что бы совсем, конечно — простые гладенькие колечки чуть не вдвое бы дешевле встали. Но были там кольца и за пять, и за восемь сотен! С мелкими рубинами да с брульянтами. Но не стала в них пальчиком тыкать.
А мне выбор понравился. Спокойный, без выпендрёжа. А то как бы оно с формой-то выглядело? То-то и оно.
Вышли из магазинчика, я говорю:
— А пойдём-ка, тут недалеко место одно. Хотел я с тобой кое о чём посоветоваться.
И завёл её к Второву на машинный двор. Показал пятиместную закрытую машинку:
— Нравится?
— Ух ты!
— Я бы хотел, чтобы ты выбрала цвет.
— Илюша! Они, говорят, опасные! До сорока километров разгоняются.
— Добрый день, господа! — вклинился выросший из-под земли приказчик. — Наши машины по трассе спокойно двигаются с крейсерской скоростью пятьдесят километров в час, а в случае нужды могут разгоняться до восьмидесяти, и при особо благоприятных условиях — даже до сотни.
— Ах! — ужаснулась Серафима. — До сотни?
— Вчера мы с тобой с сопки летели сто двадцать, — усмехнулся я, а она снова порозовела. — Любезный, покажите барышне цветовой ряд этой модели.
В общем, страхи страхами, а цвет Сима выбрала. Благородный тёмно-красный с молочно-белыми вставками. Ну, красивый.