Наталья родилась в Москве, в большой странной семье: папа, мама, сестра. И еще с ними жили два комплекта бабушек и дедушек. Как так могло получиться, Наталья в свое время себя не спрашивала. Огромная пятикомнатная квартира в Доме Правительства на Берсеневской набережной, 1931 года постройки. Эту квартиру кажется дали деду по отцу, инженеру, который изобрел что-то важное и ему, якобы, прямо домой звонил Сталин. Они тогда с бабушкой жили в коммуналке, а тут дали пятикомнатную квартиру в Первом Доме Советов. Дед рассказывал, что обалдел, но потом все время ждал ареста. Наталья в свое время не слишком прислушивалась к семейным легендам. Папаша, небольшого роста мужчина, с огромным выпирающим из любой одежды, животом, был известным кинооператором, снимающим правительственную хронику. По причинам, которые Наталье были не совсем понятны, папа Коля женился на довольно красивой еврейке Полине и у них еще до войны родилась дочка, старшая Натальина сестра. К моменту ее рождения семья жила с еврейскими и русскими бабушками-дедушками, разными во всем, но как-то уживавшимися на пусть большом, но все-таки замкнутом пространстве.
Бабушки и дедушки были друг с другом на «вы», неизменно вежливы и отчуждены. Мамины родители наверное чувствовали себя более скованно, чем папины. Дед по отцу все-таки был хозяином этой их квартиры, а мама, их дочь пришла «на готовенькое», как папа Коля говорил в минуты злости. В конце пятидесятых старшая сестра Тома вышла замуж и привела в квартиру своего мужа Яшу. Яша был еврей. Надо же такому случиться. Прямо злой рок какой-то над порядочной русской семьей. Наталья еще успела пожить в аду: родители, бабушки-дедушки, сестра с мужем и их двое кричащих маленьких детей.
Училась Наталья хорошо, и это воспринималось как должное. Отец так и говорил: «Мы, Грековы, всегда во всем первые, потому что знаем, как надо жить…». Это он конечно имел в виду свою фамилию, не мамину, хотя дедушка по маме тоже «умел жить». До революции у него была на Украине самая успешная торговля зерном, но для старшего Грекова такая деятельность была сомнительной. Наталья поступила в Первый Медицинский и сразу стала пытаться выбить себе общагу, но не тут-то было. Кто бы в те времена выделил место в общежитии москвичке с таким, как друзья медики говорили, «анамнезом». Когда сестра вышла замуж, Наталья переселилась в комнату при кухне, бывшую для прислуги, где в ее детстве действительно жила домработница Глаша, и пообещала себе при первой же возможности свалить от родителей, а еще лучше из страны.
В середине восьмидесятых она, к тому времени уже состоявшийся врач, работающий ассистентом в клинике самого Соловьева, взяла заверенную в синагоге справку о матери-еврейке и подала на выезд в Израиль. Домашний скандал она пережила довольно легко. Отец кричал, что он ей ничего не подпишет, она, мол, предательница, Советская власть все ей дала… что, если бы он знал…, он бы задушил ее в колыбели… Мама вздыхала и укоризненно на нее смотрела. Сестра Томочка, стареющая, давно за собой не следящая, подолгу шепталась со своим лысым Яшей. Хотя ей они ничего не говорили и ни о чем не спрашивали, у Натальи было четкое ощущение, что родственники ей завидуют. Они тоже могли бы подать на выезд, но явно боялись. Слишком неуверенный в себе Яша, захудалый инженер захудалого завода, слишком рыхлая Тома, проводившая все свое время на кухне, слишком избалованные и ленивые дети: «дочура» Алиночка и «сыночка» Маратик. Бабушки-дедушки к тому времени умерли.
Наталья прекрасно знала, что медицинский диплом в Америке, ни в какой Израиль она ехать разумеется не собиралась, можно подтвердить только одним способом — либо сразу сдавать экзамен на лицензию, либо сначала идти в так называемую резидентуру и вкалывать в больнице за копейки при том, что окружающие считают тебя идиоткой. При этом надо было еще на что-то жить.
Наталья ни в чем не обманулась: резидентура в университетской клинике Питтсбурга, бесчисленные ночные дежурства, переучивание на другой лад. В Сеченовском институте она была одной из первых, здесь она стала самой первой.
В Москву Наталья звонила редко и никаких сожалений по поводу своей семьи и карьеры не испытывала, знала, что всего добьется и здесь, только на более высоком уровне. Когда умер отец, с которым со дня своего отъезда Наталья не сказала ни единого слова, Наталья в Москву не поехала. Не было ни времени, ни денег, ни желания. На похоронах матери она была и за время своего недолгого пребывания в Москве договорилась с сестрой, что устроит им вызов в Америку.
С Томиным семейством Наталье пришлось повозиться: пожилые, бестолковые, шумные, не знающие ни единого слова по-английски, родственники довольно долго мешали ей жить. Постановка на социал, заполнение десятков бумаг, поиски квартиры, советы, которые они обсуждали, но не хотели им следовать. Теперь, слава богу, все давно устроилось. Семейство жило в большом старом доме в Роквилле. Купили они этот дом конечно не сразу. Яша ездил продавать родительскую квартиру. Сделать это было не так-то просто. Продавали с разрешения Моссовета. Яша продавал старую помпезную мебель, посуду, наконец ушла и квартира кому-то из моссоветовских «своих». Они получили хорошо, если половину ее стоимости, но были рады и этому. Если бы не перестройка и не приватизация, квартиру пришлось бы просто оставить, сдав ключи в жилконтору.
Наталья долго думала, претендовать ли ей на наследство. Тут было «с одной и с другой стороны». Деньги на ветер она бросать не привыкла, слишком уж временами ей тяжело приходилось. Но красивый жест привлекал: нате вам, недоделанные, а я себе заработаю. В результате от своей части она отказалась, и все деньги пошли на Томкин дом. Теперь у Томы с Яшей было свое гнездо, они оба работали и успели заработать маленькую пенсию.
Дочура с сыночкой имели свои семьи, но все жили почему-то вместе с родителями, совсем уже пожилыми людьми. Наталья трезво оценивала свой вклад в устройство семейной жизни: да, она в свое время очень помогла, направила, но потом занималась исключительно собой. Тома с Яшей, оба старые, к 80-ти, жили с детьми и скорее всего нуждались уже в присмотре, но этот надзор был не ее ответственностью. Сестра с мужем переехали в Америку немолодыми людьми, и вопрос о вакцинации не встал, было слишком поздно. Дочура с сыночкой вакцинировались, стали геронтами, надеясь быть со своими детьми и внуками еще очень долго.
Насчет собственного решения стать ювеналкой Наталья ни с кем не советовалась, сестра Тома уже жила в Америке, и, узнав о вакцинации сестры, очень расстроилась: «Наташенька, как ты могла такое сделать? У тебя все впереди, ты такая молодая, красивая, успешная… и ты же знаешь, как все будет. Зачем ты так…».
Наталья прекрасно знала, что сейчас начнется… ну да, Тома села на своего любимого конька: «Наташа, тебе надо срочно выходить замуж… тут главное не пропустить момент. У тебя кто-нибудь есть? Что ты нас не знакомишь? Мама перед смертью просила меня за тобой приглядеть. Наташа, учитывая, что ты ювеналка, надо спешить, успеть детей вырастить.» Как же ее все раздражало, каждое слово: замуж… срочно… хватай мешки — вокзал отходит. Какой-такой момент, который страшно пропустить. Зачем сестра лезет не в свое дело? Мало ли кто у нее был, есть и будет… ни малейшего желания везти своих мужчин к Томочке у Натальи не было. Еще чего! Мама перед смертью просила… вранье, ни о чем мама Томку не просила. Умирала в больнице от тяжелой легочной недостаточности, задыхалась, в последние дни была подключена к аппарату. Томка все придумывает. Замуж Наталья выходить не планировала и дети ей были не нужны. Маленькие зверьки, крикливые, неинтересные, назойливые, неблагодарные, мешающие жить и работать. Конечно Томка этого понять не в состоянии. Для нее все наоборот: дети — это цель жизни, ее смысл, ее единственный интерес. Дочура и сыночка, капризные, избалованные, взлелеянные, совершенно неподготовленные к жизни, действовали Наталье на нервы с детства: их сюсюкающая речь, плотная комплекция, эгоизм, инфантильность. Дедушка, бабушка, мама, папа, тетя Наташа живут для того, чтобы доставлять им удовольствие и потакать всем капризам.
В Америке дочура Алиночка вышла замуж и требовала от мужа того же, что привыкла получать от родителей, а вот сыночке Маратику пришлось искать работу. Делать он ничего особо не умел, потому что в Москве закончил дурацкий экономический институт. Тоже мне специальность. В Роквилле как раз открылись русские компьютерные курсы, которые он с превеликим трудом закончил. Работа нашлась. Теперь в доме жило шестеро внуков. Может быть, если бы не дети, Наталья приезжала бы в Роквилл почаще, хотя за семейным столом ей было очень скучно: вялые и тенденциозные разговоры о политике, здоровье каких-то знакомых, которое с Натальей просто необходимо было обсудить… Наташенька у нас доктор… Ладно, она бы потерпела, но дети… они с криками носились вокруг стола, хватали пальцами еду с тарелок, откусывали яблоко и бросали недоеденным, ковыряли торт и оставляли на тарелке. Дети были потными, липкими, красными, с выпученными глазами и разинутыми ртами. Наталье внучатые племянники были физически противны, а остальные умилялись и гордились своим выводком. Кого-то обязательно заставляли играть на пианино. Ребенок играл плохо, немузыкально, но его страстно хвалили, а Наталья не могла выдавить из себя ни слова одобрения.
— Наташ, говорила ей сестра, правда Сэм молодец?
— Неправда. Со злобным наслаждением отвечала Наталья.
— Наташа, ты в последнее время стала такая злая. Что с тобой?
Наталья молчала, потому что знала, какое последует продолжение. Как же Томка предсказуема:
— Я все, Наташа, понимаю. Ты в свое время приняла неправильное решение, жалеешь о нем и нам завидуешь. Наташенька, как же мне тебя жалко. Вся эта твоя работа, карьера… разве это все так важно по сравнению с семьей?
Отвечать? Не отвечать? Поскольку Томка начинала ее жалеть каждый раз, Наталья реагировала в зависимости от своего настроения. Впрочем, если она начинала злиться и спорить, получалось только хуже, глупее. Потом дома Наталья себя ругала за то, что не присоединилась к хвалебному хору родственников. «Господи, что мне жалко подвякнуть, что их Сэм вундеркинд? — говорила она себе и сразу же отвечала… да, жалко. Пошли они к е…ней матери, идиоты! О семье она почему-то думала по-русски. Еще про мою карьеру говорят… понимали бы чего… неучи». Когда она начала работать в программе, родственники про специальную программу «протормозили», как Наталья с презрением сразу поняла, но однако усвоили, что Наталья работает теперь в Хопкинсе, это было престижно само по себе. Старенький Яша не уставал ее спрашивать, на сколько больше она теперь «получает».