Он поехал к юристу, и они вместе отправились к нотариусу подписывать бумаги. Позвонил Стив насчет завтрашней операции: разумеется он придет. Завтра утром может Габи с девочкой выпишут, после операции он к ним конечно не успеет. Ну, и что? Как «ну, и что?» Кто их заберет? Хотя как-то же она без него жила, в больницу приехала без него, даже не позвонила, когда все началось… и сейчас справится. Как же все стало сложно!
Люк подключил своего брокера, который продав часть акций, отправил вырученные деньги на его счет в банк. Люк уже мог распоряжаться, созданным на имя Габи трастом… конечно он назначил ее управляющей. Кого еще? На секунду он подумал попросить об этой услуге Стива или Алекса, но сразу от идеи отказался: нечего докучать людям своими личными, тем более финансовыми, делами. Путь будет Габи, не доверять ей у него не было никаких оснований.
Не заезжая в лабораторию, Люк отправился в роддом, и по дороге у него созрело решение насчет того, жить с Габи и ребенком или нет. Нет, пусть она выписывается туда, где жила раньше, жить с ними он не будет, хватит им денег, весьма значительных кстати, чтобы организовать свою жизнь без него. Габи не должна требовать от него невозможного.
Люк вошел в палату и увидел, что Габи на кровати нет, детская кроватка тоже была пуста. Куда это они делись… Доктора, с которым он разговаривал накануне, Люк встретил в коридоре. Они пожали друг другу руки и доктор попытался было подробно доложить Люку состояние матери и ребенка. «Спасибо, спасибо… нет, я не беспокоюсь… Завтра после обеда? Очень хорошо.» — коллеге было невдомек, что подробности грудного вскармливания не сильно профессора Дорсье интересуют. Габи оказалась в детской, где в это время, на примере упитанного черного младенца, показывали, как надо купать ребенка. Люк помахал Габи рукой через стекло и показал знаком, что будет ждать ее в палате. Через несколько минут она пришла и сходу стала рассказывать, что купание — это не так уж и трудно, и она думает, что справится.
— Габи, я создал на твое имя траст для девочки, назначил тебя управляющей. Понимаешь, ты сможешь вплоть до совершеннолетия ребенка им распоряжаться, брать столько денег, сколько надо.
— А почему ты сам не будешь распоряжаться?
— Так будет лучше. Это теперь ваши деньги. Я надеюсь, что ты будешь разумна.
— Что ты имеешь в виду… «разумна»?
— Ладно, забудь. Скажи, как ты назвала ребенка, и я внесу имя в бумаги.
— Я назвала? А ты в выборе имени не хочешь поучаствовать?
В голове Люка моментально промелькнуло имя матери, которую звали Люсиль. Она давным-давно умерла. Так ли уж ему было важно, чтобы дочь носила ее имя? Что за идиотизм. Имена знакомых женщин? Тоже глупо. Какая вообще разница…
— Габи, это твое решение. Назови, как хочешь.
— А тебе все равно?
— Можно и так сказать.
Люк почувствовал, что заводится. Разговор с Габи складывался совсем не так, как он думал. Хоть бы спасибо ему сказала, а она к имени прицепилась. Он мог бы соврать, сделать вид, что заинтересован, предложить несколько первых попавшихся имен, чтобы сделать Габи приятное, как она говорит, «поучаствовать», но ему не хотелось. Вместо этого он не отступил от делового тона:
— Я серьезно тебя спрашиваю. Свидетельство о рождении заполнили? Я тебя просил меня записать отцом. Ты это сделала? Короче, где свидетельство? Готово? Дай мне его. Я не верю, что ты имя еще не придумала.
— Не готово.
— Доктор сказал, что завтра вас выписывают. Надо забрать свидетельство. Займись этим.
— Мне тут есть, чем заняться.
Голос Габи зазвучал враждебно.
— Занимайся, чем хочешь, но мне нужно свидетельство. Я объяснил тебе, зачем. Надеюсь, ты поняла.
Вот сейчас она имеет шанс сказать ему про траст… дескать, не нужно мне твоих денег, мы сами справимся. Раз, два, три… время пошло. Нет, промолчала. Деньги ей, значит, нужны. «Подумаешь, гордая! Я на твоем месте был бы скромнее…» — Люк обернулся и увидел, что медсестра принесла девочку, наверное кормить.
Не обращая на него внимания, Габи приложила маленький сверток к груди. Девочка поводила личиком перед соском, поймала его и благодарно зачмокала. Рука Габи нежно лежала на ее маленьком затылке. Неужели ему безразлично? Это его дочь. Но Люк не испытывал никаких чувств: ни умиления, ни восторга. Он не собирался иметь ребенка, не готовился к его появлению, не наблюдал, как с каждой неделей увеличивается живот Габи. Он все пропустил, проглядел, а теперь получилось так, как получилось, и это не его вина.
Девочка поела и спала у Габи на руках, блаженно улыбаясь. «Дай мне ее подержать» — неожиданно для себя сказал Люк. И не дожидаясь ответа, аккуратно поднял на руки легкий сверток. Он ожидал большей тяжести, но маленькое тело почти ничего не весило. «Какая же крохотная, хрупкая, беззащитная, беспомощная, и у нее никого нет…» «Что значит никого?» — одернул себя Люк. Есть Габи, бабушка с дедушкой, хоть Габи родителям еще, скорее всего, ничего не говорила, а главное, есть он, Люк Дорсье, знаменитый ученый, профессор, автор бесчисленных статей, небедный здоровый мужчина. Неужели он даст пропасть этому маленькому существу. А Габи…? А при чем тут Габи? Внезапно Люк понял причину своих колебаний по-поводу их переезда к нему, нежелания жить с ними одной жизнью. Причина в том, что он Габи не любит, никогда не любил, вообще наверное никого не любил. Женщины — интересные существа, они нужны, желанны, но они всегда заменяемы, чем чаще их менять, тем лучше, а вот малышку не заменишь, она — его. Даже, если бы появилась другая, эта уникальна. А Габи… ни при чем.
Люку внезапно захотелось уйти из палаты, он больше не знал, что ему говорить этой чужой молодой женщине.
— Ладно, Габи, я пойду. Теперь насчет завтра… я не успею за вами приехать, как что на меня не рассчитывай. Езжайте домой. Не забудь про документ. Созвонимся.
Лицо Габи стало напряженным, замкнутым. Хотела, что он их встречал с цветами? А теперь разочарована. Езжайте… «домой», Габи конечно поняла, что речь не шла о его квартире. Он мог бы ей рассказать о завтрашней операции, которую всю команда ждала уже несколько долгих недель, но не стал. Это его дела, Габи не в теме. Кто она ему в самом деле такая. Люк вышел из больницы, как из тюрьмы: свобода! Ему казалось, что он снова прежний Люк, ничей не отец, никому ничем не обязанный. Иллюзия конечно, но какая приятная. Люк поехал в ресторан ювеналов, подсел за столик к друзьям, которые ему улыбались и доброжелательно спрашивали, как у него дела. «У меня дочка вчера родилась» — Люк уже почти произнес эти слова, но в последний миг раздумал. Хоть сегодня вечером он побудет старым добрым Люком, независимым, самодостаточным, делающим всегда только то, что ему интересно. С подругой и ее новым приятелем они зашли в пару баров, где сидели друзья и друзья друзей. Для шумной компании ювеналов было еще совсем не поздно, но как друзья его не зазывали, в третий бар Люк не пошел. Завтра пятница, операция начиналась ровно в семь. Больше пить ему нельзя. Люк всегда умел отказать себе в мелких удовольствиях ради чего-то гораздо более важного. Иначе он бы никогда не стал Люком Дорсье, которым сам восхищался.
«А может я не испытал сильных эмоций, потому что ребенка родила почти забытая студенточка Габи? А если бы мне его родила Наталья?» — Люк понял, что подсознательно мысль о ребенке так его весь вечер и не оставила. «Наталья-мать? Придет же такая чушь в голову!» — Люку даже стало смешно. Наталья воплощала для него саму суть ювеналов, благополучных, веселых, живущих своим умом людей, никому неподконтрольных вольных птиц. Они все профессионалы, крепко стоят на ногах, знают себе цену, возводят свой эгоцентризм в ранг культа и вовсе этого не стыдятся.
Риоджи
Ночью Риоджи несколько раз просыпался, долго лежал без сна, думая о том, что будет делать завтра. Наутро у него было ощущение, что он вообще не спал, хотя и знал, что это неправда. Он чувствовал себя вялым, на работу ему по-прежнему хотелось, но физически было трудно подниматься, принимать душ и завтракать. Конечно он мало двигался и почти не бывал на воздухе, в этом и причина плохого сна, хотя… зачем повторять себе это традиционную мантру семейного доктора для обывателя. На самом деле, воздух тут ни при чем. Просто у него низкий уровень гормонов. Риоджи знал, что некоторые геронты принимают гормоны, но он ни за что бы не стал этого делать, слишком уж очевидный вред при скорее сомнительной пользе. Он всегда просыпался около пяти утра и лежал с открытыми глазами. Впрочем это время Риоджи не считал таким уж потерянным. Утром в постели мозг его работал наилучшим образом: он сочинял статьи, размышлял над протоколами новых экспериментов, сам вел с собой научные споры. Как-то Риоджи попались исследования, сделанные в мичиганском университете. Там выдвигалась гипотеза, что бессонница — это один из определяющих факторов суицида среди геронтов. Спорная теория, но, если он когда-нибудь решится сделать то, что задумал, он войдет в их статистику. Надо же, и над такими проблемами кто-то работает.
Риоджи не отрицал психологию как науку, но сам бы ни за что на свете не хотел заниматься, как он про себя это определял, «пустяками». Вот Ребекка, занятная девочка, что-то там про них придумывает, пишет отчеты, но какая от этих ее наблюдений практическая польза? «А, никакой…» — Риоджи подумал, что, если Ребекка показывает своим кураторам, а в их существовании он не сомневался, свои рапорты, то хочет ли он увидеть, что она там про него лично понаписала. Нет, не хочет. На «пустяки» у него уж точно нет времени.
Когда Риоджи приехал в лабораторию, там уже был Стив и работали инженеры. Стив опять разговаривал с ними на повышенных тонах, но Риоджи не прислушивался. Сегодня он должен в последний раз проверить орган завтрашнего реципиента на наличие потенциально раковых клеток.
В каждой ткани число делений стволовых клеток различно. В печени они не делятся столь же энергично, как, скажем, в легких, т. е. вероятность возникновения опухоли в легком в разы больше, но у них-то как раз множественные гепатокарциномы. Они выращивали печень этого пациента из его же стволовых клеток, стволовые клетки делились с невероятной скоростью, гораздо быстрее, чем естественным путем, а значит… а значит, что по всем параметрам здоровый орган накопил множество потенциально онкогенных мутаций. Обычные клетки живут не слишком долго и поэтому гибнут раньше, чем успеют спровоцировать рак. А вот стволовые клетки — это другое дело, даже одна онкогенная мутация сра