Ребекка несколько раз перечитала свой отчет, сделала исправления и послала его куратору. Теперь можно было заниматься собой. В лаборатории, она была уверена, ее никто не хватится.
В машине на пути к Национальному Центру здравоохранения Ребекке пришло в голову, что вот она про всех написала, а про себя, конечно, нет… А про нее тоже можно было бы много интересного написать. Любопытно, сумела ли бы она сама про себя написать отчет… Ребекка Гудман, натуралка, 25 лет… Наверное, сумела бы, но так не принято. Кто знает, может где-то другой психолог писал отчет о ней… Ребекка его с удовольствием прочитала бы. Подъезжая к зданию Центра, она полностью сосредоточилась на интервью, которое изменит жизнь. На душе у Ребекки было тревожно, предстоящее событие казалось ей жутковатым, но все равно желанным.
В Центре Ребекка сразу оказалась в небольшой приемной, куда выходили двери кабинетов. За одной из дверей ее ждал психолог, доктор М. Крюгер. Интересно, это женщина или мужчина. Ребекка знала очень многих в своей профессии, но не всех. С этим человеком она знакома не была. Знакомый подобное интервью проводить бы отказался. Дверь открылась и милая женщина небольшого роста, средних лет стояла на пороге с приглашающей улыбкой. «Ребекка Гудман? Проходите пожалуйста». Обыденные слова, ничем, казалось бы не примечательная сессия, но сердце у Ребекки сжалось, учащенно забилось, ее даже немного затошнило.
— Ребекка, вы заполнили документы на вакцинацию, хотите стать геронтом.
Психолог прекрасно знала, что так оно и было, но утверждение звучало как вопрос. Ей надо было подтвердить свое намерение, а терапевт по ее ответу будет судить, насколько твердо ее решение. Ребекка знала все эти номера, сама умела так делать.
— Да, я решила стать геронтом.
Коротко и веско, без лишних слов и объяснений, которые можно было бы расценить как колебания.
— Отлично. Что повлияло на ваше решение? Пример других людей, события в вашей жизни.
Дурацкий вопрос, хотя… так она старается понять, насколько Ребекка независима в своих суждениях, внушаема ли, подвержена влияниям, эмоционально возбудима. Как ответить? Повлияло ли что-нибудь на ее решение? Наверное, но что или кто? Или ничего не повлияло? Непонятно, вопрос не такой уж дурацкий, если задуматься. Нельзя молчать, это выдает неуверенность.
— Я думаю, что приняла это решение сама по себе, независимо от каких-либо факторов.
— Вы, ведь, Ребекка, работаете в специальной пилотной медико-биологической программе. Мы — коллеги, и это накладывает на меня дополнительную ответственность. Известно, что в вашей команде есть и геронты и ювеналы. С кем вы ближе общались, кто вызывает ваше особое уважение?
Ага, не сдается, хочет услышать, что один из их знаменитых геронтов оказал на нее влияние. Может и оказал, но это как-то слишком примитивно.
— У нас в команде три геронта, все мужчины, они ученые с мировым именем, я их всех беспредельно уважаю, но вряд ли именно их пример меня мотивировал.
— Почему вы так в этом уверены?
— Хотя бы потому, что я прекрасно сознаю, что мне никогда не достичь их научного уровня, они просто-напросто талантливее меня. Их жизнь геронтов послужила на благо человечества, а моя жизнь… я не имею таких амбиций.
— Вы, Ребекка, скромный человек?
— Не в этом дело. Просто я — психолог, мои исследования сейчас исключительно актуальны. Я занимаюсь именно возрастными особенностями современных людей и влиянием этих особенностей на жизнь общества. Это важная работа, но то, что делают ученые команды имеет для человечества совершенно другое значение. Я себя с ними даже не сравниваю.
— Я поняла. А теперь я хочу, чтобы вы мне объяснили, почему жизнь ювеналов для вас оказалась непривлекательна?
Вот как она повернула разговор… я покажу, почему я против ювеналов, но за геронтов. Да, не против я ювеналов, я — за, но это просто не для меня. Почему, не для меня? Вот что ей интересно услышать. Ясно, ясно…
— Отвечу просто: быть ювеналом прекрасно… относительно короткая жизнь, полная свершений, во всем блеске своих возможностей и здоровья, смерть без старости и медленного угасания, но для меня тут есть два существенных «но». Во-первых, по складу своего характера мне трудно было бы исповедовать философию Эпикура, земные радости не то, чтобы меня не привлекают, но они не могут заполнить сколько-нибудь серьезно мою жизнь. Я не думаю, что удовольствия здоровой юности стоят того, чтобы рано уйти из жизни. И еще… скажу честно, мне невыносимо жить, сознавая, что придется умереть на пике своих возможностей. Старость готовит к уходу, небытию, а тут не будет никакой подготовки… Натуралы тоже могут скоропостижно скончаться, но они совершенно не ждут такой смерти, а ювеналы знают, что так и будет. Меня это пугает и кажется неприемлемым.
— Ладно. Поговорим о вашем решении. Видели ли вы когда-нибудь геронтов, чья жизнь ничем особенным не заполнена, они просто долго живут, старятся, делаются никому ненужными…
— Да, видела. Но это не мой случай. Мне 25 лет, а у меня за плечами докторская степень. Я уверена, что моих научных интересов и творческих планов хватит на долгую жизнь.
— А почему вы, Ребекка, уверены, что будете работать до глубокой старости, то-есть в вашем случае… до конца. Вам не приходит в голову, что в какой-то момент вас ожидает почетная отставка, назовем ее пенсией, и вам придется чем-то заполнить очень большой кусок жизни. Для людей, привыкших занимать высокий пост, это часто невероятно трудно. У вас есть хобби?
— Что вы имеете в виду?
— Ну, вы чем-то серьезным любите заниматься? Коллекционирование, путешествия, кулинария…
— Нет, у меня нет хобби.
— Вот видите.
— Я буду работать, сколько смогу.
— Охотно верю, но жизнь не состоит только из работы. Легко ли складывается у геронтов их личная жизнь? Давайте об этом поговорим. Вы, ведь, не замужем?
— Нет, не замужем, и это хорошо, потому что я, полюбив мужчину, сразу ему скажу, что я геронт, и он решит, стоит ли связывать со мной свою жизнь. Если бы я была замужем, мой муж вынужден был бы принимать решение в обстоятельствах, от него не зависящих, он не был бы до конца свободен.
— Да, вы правы, но тут, как вы понимаете, есть другая опасность: вы уже геронт, а тот, кого вы любите, например, ювенал, или решил быть ювеналом. Вступили бы в такой ситуации в брак? Подумайте об этом сейчас.
Плохой вопрос, он приходил Ребекке в голову много раз. Он молодой и красивый, а она — «старушка-не-спеша», Алекс сейчас такое переживает. Ты делаешься для любившего тебя мужчины, стыдной обузой, совсем не соответствующей ни его образу, жизни, ни его менталитету, ни его юной внешности.
— Может и вступила бы, ведь, когда наступит время возрастного несоответствия, можно развестись.
— Не упрощайте, Ребекка. Вы проживаете с мужем значительную часть жизни, у вас общее прошлое, привычки, традиции, возможно дети… и вдруг начинать все сначала? Это нелегко, для кого-то невозможно.
— А что, разве нет случаев, когда геронты имеют за свою жизнь по две-три полноценных семьи?
— Бывают. Но сейчас не стоит мыслить в категориях статистики, которая вам, как специалисту, без сомнения известна. Подумайте о себе, не обобщайте. Вы видите лично себя во втором, а то и в третьем браке? С определенного возраста приспособление к другому человеку протекает все труднее. Это не секрет.
— Не думаю, что мне бы захотелось вновь выходить замуж, если бы мой муж оказался ювенал, и нам бы пришлось расстаться.
— Хорошо, что вам понятно значение этой проблемы. Рассмотрим вариант, когда ваши близкие по каким-то своим причинам отказываются становиться геронтами. Понимаете ли вы, что постепенно остаетесь в вакууме: вокруг вас умирают любимые вами люди: родителей хоронить, как бы жестоко это не звучало, естественно. Но геронту приходится хоронить мужа, или мужей, детей, друзей, коллег. В какой-то момент человек сознает, что он — один. Он для себя единственная компания, потому что… те, кто его окружает — уже люди более современные, другого поколения. Геронту часто очень некомфортно жить. Теряется связь поколений, потому что они отстоят друг от друга слишком далеко. Я прошу вас об этом задуматься.
— Я думала.
— Хорошо. Приведите мне три примера, когда пропасть между вами и другими людьми делается очень широкой. Для каждого случая постарайтесь объяснить, что вы будете делать. К этому надо быть готовой.
— Ладно. Мои правнуки меня мало знают и плохо понимают, а главное, я им почти безразлична, воспринимаюсь как чужой человек. Тогда… я стараюсь изучить их интересы, а если это не поможет… я пойму и устранюсь из их жизни.
Другой пример: мой муж — ювенал, а я — геронт, тогда, если он захочет, я его отпущу… даже, если мне это будет тяжело. Ну, и наконец… я работаю с натуралами и ювеналами… у нас так в команде. Что я могу сказать? Дружба наверное невозможна, но сотрудничество получается плодотворное, разница в возрасте не мешает, ну, или почти не мешает работе.
— Звучит правильно, но, понимаете ли вы, Ребекка, что вам сейчас 25 лет, есть ли у вас действительно ясное представление, как вы себя будете ощущать в 125? Надо делать поправки.
— Ну, а как я могу прогнозировать свое поведение? Мне кажется, что я буду вести себя так, как я сказала, но на самом деле все может происходить по-другому. Это просто предположение, сделанное на основе моего сегодняшнего опыта. Точнее предсказать не получится.
— Не получится, я просто хочу, чтобы вы себе представляли, насколько это непросто, какие могут быть трудности, некоторые из которых вообще не удастся разрешить.
— Вы хотите сказать, что я буду жить в клубке неразрешимых проблем?
— Поймите, Ребекка, жизнь после вакцинации настолько удлиняется, что смещаются все значимые в ней акценты. Например, пресловутый кризис среднего возраста наступает возможно только после 60-ти, человек замедляется в принятии важных, ведущих к переменам, решений, только потому, что ему некуда спешить. Неспешность приводит к притуплению амбиций: зачем соревноваться и побеждать, если большинство соперников и так отпадут. Просто надо задумываться о том, что многие аспекты жизни геронтов еще очень мало изучены.