Я, однако, как потом выяснилось, придя домой, написал письмо. Только не Регу, а себе. И судя по этому письму, написал его как бы не я.
– А кто? – спросила жена писателя.
– Беллис.
– Кто такой Беллис?
– Его форнит, – произнес писатель в оцепенении. Тусклый взгляд его, казалось, сосредоточился на чем-то очень далеком.
– Да. Именно, – сказал редактор немного удивленно, потом прочел им по памяти письмо, в нужных местах отчеркивая пальцем в неподвижном воздухе. – «Привет от Беллиса. Твои проблемы вызывают у меня искреннее сочувствие, мой друг, но я хотел бы сразу заметить, что ты не единственный, кому трудно. Мне тоже досталась не самая легкая работа. Я могу посыпать пишущую машинку форнусом до конца твоих дней, но нажимать на клавиши придется тебе. Именно для этого Бог создал людей. Так что я сочувствую, но не более того.
Понимаю твое беспокойство по поводу Рега Торпа. Однако гораздо больше меня волнует положение моего брата Ракне. Торп беспокоится о том, что с ним станет, если Ракне его покинет, но лишь потому, что он эгоистичен. С писателями всегда такая беда: они все эгоистичны. Его совсем не волнует, что будет с Ракне, если ТОРП покинет его. Или станет el bonzo seco[57]. Это никогда, видимо, не трогало его ах какую чувствительную душу. Но, к счастью, все наши тягостные проблемы имеют одно и то же промежуточное решение, поэтому я напрягаю свои крошечные руки и тело, чтобы предложить его тебе, мой пьяный друг. Ты можешь пожелать узнать окончательное решение, но, уверяю тебя, его нет. Все раны смертельны. Принимай то, что есть. Веревка иногда бывает слабо натянута, но у нее всегда есть конец. Так что благодари судьбу за лишние секунды и не трать время, проклиная последний рывок. Благодарное сердце знает, что в конце концов всем нам висеть.
Ты должен заплатить ему за рассказ сам. Но не своим чеком. Торп, может быть, и страдает серьезным и опасным расстройством ума, но это ни в коем случае не означает глуппость».
Редактор произнес это слово по буквам: «Г-л-у-п-п-о-с-ть», потом продолжил:
– «Если ты пошлешь ему чек от своего имени, он раскусит тебя в пять секунд. Сними со своего счета восемьсот долларов с мелочью, и пусть твой банк откроет для тебя новый счет на имя «Арвин паблишинг инкорпорейтед». Дай им понять, что тебе нужны чеки, выглядящие серьезно, по-деловому. Никаких там картинок с пейзажами и прочего. Выбери друга, которому ты доверяешь, и оформи его сотрассантом[58]. Когда все будет готово, выпиши чек на восемьсот долларов, и пусть этот друг его тоже подпишет. Потом отправь чек Регу Торпу. На какое-то время это его выручит». Все. Дальше стояла подпись: «Беллис». Но не от руки, а на машинке.
Писатель присвистнул.
– Первое, что я заметил, проснувшись, была машинка. Выглядела она так, словно кто-то сделал из нее пишущую машинку для привидения, – для какого-нибудь дешевого кинофильма. Днем раньше у меня стоял черный конторский «Ундервуд». Когда же я проснулся – с головой размерами с Северную Дакоту, – машинка приобрела странный грязно-серый оттенок. Последние несколько предложений в письме выглядели сжато и бледно. Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, что моему старому доброму «Ундервуду», по всей видимости, пришел конец. Я попробовал порошок на вкус и двинулся на кухню. На столе стоял вскрытый пакет сахарной пудры с воткнутой в него ложкой. А по дороге от кухни до закутка, где я в те дни работал, сахарная пудра была рассыпана буквально везде.
– Ты кормил своего форнита, – сказал писатель. – Беллис оказался сладкоежкой. По крайней мере ты так думал.
– Да. Но даже с такого жуткого похмелья я знал совершенно точно, кто этот форнит.
Он начал загибать пальцы.
– Во-первых, Беллис – это девичья фамилия моей матери. Во-вторых, слова el bonzo seco. Этими словами мы с братом в детстве обозначали психов. В-третьих – и это самое главное, – написание слова «глупость». Это как раз одно из тех слов, в которых я обычно делаю опечатки. Я как-то работал с одним в высшей степени грамотным человеком, который писал «рефрижератор» через «д» – «рефриджератор» – независимо от того, сколько раз корректор это слово исправлял. Был еще один доктор наук из Принстона, который неизменно писал «женьщина» вместо «женщина».
Жена писателя неожиданно рассмеялась, смущенно и обрадованно одновременно.
– Я тоже так пишу.
– Я, собственно, хотел сказать, что опечатки или описки человека – это нечто вроде его письменных отпечатков пальцев. Можете спросить любого корректора, который занимался произведениями одного и того же автора несколько раз.
Короче, мы с Беллисом были одним лицом. Однако совет он мне дал хороший. Я решил, что он просто великолепен. Но тут есть кое-что еще: подсознание, конечно, оставляет свои следы, но в нем живет и совершенно незнакомый человек. Очень странный тип, который знает чертовски много. Я, например, никогда в жизни, как мне казалось, не встречал до этого выражения «сотрассант», однако оно присутствовало в письме, казалось уместным, и позже я узнал, что банки действительно таким термином пользуются.
Я снял телефонную трубку, собираясь позвонить своему другу, и тут голова у меня буквально взорвалась приступом боли, дикой, невероятной боли. Я вспомнил о Реге Торпе, о его теории насчет радия и торопливо положил трубку на место. Приняв душ, побрившись и десять раз осмотрев себя в зеркало, чтобы удостовериться, что я выгляжу приблизительно так, как должен выглядеть нормальный человек, я отправился к другу лично. Тем не менее он задал мне множество вопросов и довольно пристально разглядывал во время беседы. Видимо, какие-то несоответствия, которые не могли скрыть душ, бритье и щедрая доза листерина, остались. Работал он совсем в другой области, и это оказалось очень кстати. Новости, как известно, имеют обыкновение распространяться среди, так сказать, своих. Кроме того, был бы он связан с журналистикой, он бы знал, что «Логанс» принадлежит «Арвин паблишинг инкорпорейтед», и, разумеется, задумался бы, не затеял ли я что-нибудь нечистое. Но он не был, не знал, не задумался, и я смог убедить его, что проделываю все это для финансирования своего собственного издательского проекта, поскольку «Логанс» решил упразднить раздел беллетристики.
– Он тебя не спросил, почему ты назвал его «Арвин паблишинг»? – поинтересовался писатель.
– Спросил.
– И что ты ему сказал?
– Я ему сказал, – ответил редактор с холодной улыбкой на губах, – что Арвин – девичья фамилия моей матери.
Наступила небольшая пауза, потом редактор продолжил рассказ, и его не прерывали почти до самого конца.
– В ожидании, пока будут готовы чеки, из которых мне нужен был только один, я, чтобы заполнить время, занимал себя «упражнениями». Знаете?.. Поднять стакан, согнуть руку в локте, осушить стакан, разогнуть руку в локте… И так до тех пор, пока подобное упражнение не утомит вас настолько, что вы падаете головой на стол. Что-то происходило еще, но мысли мои занимали только «упражнения» и ожидание. Насколько я помню. Я должен это подчеркнуть, потому что по большей части я был пьян, и на каждую вещь, которую я помню, приходится, может быть, пятьдесят или шестьдесят, которых не помню.
Работу я оставил, и, уверен, там все вздохнули с облегчением, потому что им не пришлось выполнять насущную задачу увольнения меня из несуществующего более отдела по причине сумасшествия. Я тоже почувствовал себя лучше, потому что, думаю, войти в то здание со всеми его лифтами, флуоресцентными лампами, телефонами и подстерегающим меня электричеством было бы мне просто не под силу.
За этот трехнедельный период я написал Регу Торпу и его жене по паре писем. Помню, как писал ей, но не ему. Как и письмо от Беллиса, я написал их в периоды отключки. Но, даже впадая в полную невменяемость, я сохранял свои рабочие навыки так же, как и привычные опечатки. Я ни разу не забыл сделать второй экземпляр под копирку и, очухиваясь утром, всегда находил копию где-нибудь рядом с машинкой. Потом читал написанное, словно письмо от другого человека.
Не то чтобы они выглядели письмами сумасшедшего. Нет. То, которое я закончил постскриптумом насчет смесителя, было гораздо хуже. Эти казались… почти здравыми.
Он замолчал и медленно, устало покачал головой.
– Бедная Джейн Торп. Возможно, ей казалось, что у них там все не так уж плохо. Она, возможно, думала, что редактор рассказа ее мужа проделывает очень искусную и гуманную работу, пытаясь таким подыгрыванием вызволить ее мужа из усугубляющейся депрессии. Вопрос о том, действительно ли это хорошая идея – подыгрывать человеку, оказавшемуся в плену своих параноидальных фантазий, которые один раз уже привели к тому, что он чуть не бросился с кулаками на маленькую девочку-скаута, – этот вопрос, возможно, приходил ей в голову. Если так, то она, видимо, предпочла не замечать отрицательные стороны происходящего, потому что тоже ему подыгрывала. И я никогда ее за это не осуждал: он не был для нее просто источником дохода, который можно доить и ублажать, ублажать и доить до тех пор, пока не исчерпается его полезность. Она его любила. И в некотором смысле Джейн Торп замечательная женщина. Прожив с Регом от Ранних Времен через Великие Времена и до Времен Безумных, она, я думаю, согласилась бы с Беллисом насчет того, что следует благословлять секунды, пока веревка еще не натянулась, и не тратить время, проклиная рывок. Конечно, чем сильнее веревка провисает, тем сильнее будет рывок, когда она натянется… Но, видимо, даже этот быстрый рывок может быть благословением: кому хочется долго и мучительно задыхаться?
В этот короткий период я получал ответные письма, удивительно светлые… Хотя этот солнечный свет казался мне каким-то странным, финальным. Словно… Впрочем, не обращайте внимания. Дешевая философия… Когда у меня оформится то, что я хотел сказать, я скажу. После.
Рег каждый вечер играл в карты со студентами, жившими по соседству, и к тому времени, когда начали опадать листья, они считали его чуть ли не богом, спустившимся с небес. Если они не играли в карты или во фризби, то разговаривали о литературе, и Рег ненавязчиво помогал им осваивать этот мир. Он взял щенка в местном отделении общества защиты животных и прогуливался с ним каждое утро и каждый вечер, встречаясь с другими соседями. Люди, решившие было, что Торпы очень странная семья, начали менять свое мнение о них. Когда Джейн предложила нанять прислугу, поскольку справляться с домашним хозяйством без электричества ей оказалось не под силу, Рег сразу же согласился. Его беззаботное отношение к этой идее крайне удивило Джейн. Дело было не в деньгах: после «Персонажей преступного мира» денег им хватало.