«Книги бывают разные, сеньор El Stupido[48]», – шепнул Бадди.
«Да, но какие?»
«Откуда мне знать? Давай спи!»
Тишина. Джордж обдумывал услышанное.
«Бадди?»
«Что?» – Голос брата звучал раздраженно.
«А почему тогда мама сказала, что бабушка сама ушла с работы и из церкви?»
«Из-за скелета в шкафу[49], вот почему! Будешь ты спать наконец или нет?»
Но Джордж долго не мог уснуть. Он лежал в кровати, а его взгляд что-то так и притягивало к дверце стенного шкафа, смутно белеющей в темноте, и решал, что будет делать, если дверца вдруг распахнется и там, внутри, окажется скелет с ухмылкой-оскалом из длинных желтых зубов, темными провалами глазниц и ребрами, напоминающими клетку для попугая. А блеклый лунный свет будет скользить по этим костям, придавая им голубоватый оттенок. Что имел в виду Бадди, говоря о скелете в шкафу? И при чем тут книги? Наконец он незаметно для себя провалился в сон, а во сне привиделось, что ему снова шесть и что бабуля тянет к нему белые руки, ищет его слепым взглядом. Приснился и ее пронзительный вибрирующий голос. Она вопрошала: «А где наш малыш, Рут? Почему это он плачет, а? Я всего-навсего хотела затолкать его в шкаф… со скелетом».
Джорджа довольно долго мучили эти вопросы, и вот в конце концов, примерно через месяц после отъезда тети Фло, он подошел к матери и сознался, что подслушал их разговор. К тому времени со скелетом в шкафу он уже разобрался, спросил учительницу миссис Рейденбейчер. Она объяснила, что это идиома, означающая семейный скандал или тайну, и что обычно люди страшно любят обсуждать чужие семейные скандалы и сплетничать. «Как Кора Симард, которая много болтает?» – спросил ее Джордж, и миссис Рейденбейчер как-то странно изменилась в лице, губы ее дрогнули, а потом ответила: «Нехорошо так говорить, Джордж… Но… да, примерно в этом роде».
А когда он задал вопрос маме, лицо ее вдруг окаменело, а руки так и замерли над картами, из которых она раскладывала пасьянс.
«Ты считаешь, что так хорошо поступать, Джордж? Подслушивать с братом чужие разговоры через печную заслонку?»
Джордж, которому было тогда всего девять, потупил глаза.
«Просто мы очень любим тетю Фло, мам. Вот и хотели послушать, о чем она будет говорить».
И это была чистая правда.
«Но кто это придумал? Чья идея? Наверное, Бадди?»
Так оно и было, но Джордж не хотел выдавать брата. Потому что боялся. Боялся того, что может сделать с ним Бадди, узнай, что он проболтался.
«Нет. Моя».
Мама довольно долго молчала, затем снова начала раскладывать карты по столу.
«Пора бы тебе уже, наверное, знать, – заметила она, – что ложь – еще более тяжкий грех, чем подслушивание. И что все мы лгали своим детям, когда речь заходила о бабуле. И боюсь, что и сами себе тоже лгали. Почти все время лгали…» А затем она вдруг заговорила, нервно, страстно, с горечью выплевывая слова, словно они жгли ее. Джорджу даже показалось, что они сейчас сожгут и его, если он не отодвинется. «Только я – совсем другое дело! Мне выпало жить с ней, и я больше не могу позволить себе такую роскошь – лгать!»
И дальше мама рассказала Джорджу, что вскоре после того, как дедушка с бабушкой поженились, у них родился мертвый ребенок, а год спустя – еще один, и тоже мертвый, и врач сказал бабушке, что она никогда не сможет выносить до срока, а единственное, что ей остается, это рожать или уже мертвых детей, или детей, которые умирают, едва глотнув воздуха. И происходить это будет, по его словам, до тех пор, пока один из младенцев не умрет в ее теле задолго до родов, прежде, чем тело успеет вытолкнуть его наружу. Умрет, сгниет там и убьет тем самым и ее.
Так сказал врач.
И вскоре после этого возникли книги.
«Книги о том, как иметь детей».
Нет, мать не знала или просто не хотела говорить, что это были за книги, где бабуля раздобыла их и как вообще узнала об их существовании. Короче, бабуля снова забеременела, и на сей раз ребенок родился живым и не умер, глотнув воздуха. На сей раз родился прекрасный живой и здоровый младенец, и это был дядюшка Джорджа Ларсон. А потом бабуля только и делала, что беременела и рожала детишек. Однажды, по словам мамы, дедушка пытался уговорить ее выбросить книги, избавиться от них, чтоб посмотреть, смогут ли они обойтись без этих книг (а если даже и не смогут, то, по мнению деда, ртов у них было и без того предостаточно), но бабуля его не послушалась. Джордж спросил маму почему, и она ответила:
– Думаю, что к тому времени иметь эти книги для нее стало так же важно, как иметь детей.
– Что-то я не понимаю… – сказал Джордж.
– Да, – вздохнула мама, – я и сама не очень-то понимаю. К тому же учти, ведь тогда я была еще совсем малышка… И твердо знала лишь одно: эти книги для нее – все! И она сказала дедушке, что говорить об этом больше не желает и никогда со своими книгами не расстанется. На том все и закончилось. Ведь бабуля всегда была в нашей семье главной.
Джордж с шумом захлопнул учебник по истории. Взглянул на часы и увидел, что уже почти пять. В желудке тихонько урчало. И тут он внезапно со страхом осознал, что, если мама не вернется домой к шести или около того, бабуля непременно проснется и потребует ужин. А мама забыла проинструктировать его на тему того, что давать бабуле на ужин, наверное, потому забыла, что очень расстроилась из-за Бадди. Однако он все же сумеет разогреть для бабули одно из специальных замороженных блюд. Специальных, поскольку она находилась на бессолевой диете. К тому же бабуля принимала тысячу разных таблеток.
Что же касается его самого, то он вполне в состоянии разогреть себе остатки вчерашних макарон с сыром. Если полить их кетчупом, получится очень даже ничего.
Джордж достал из холодильника макароны с сыром, вывалил их на сковороду, затем поставил на плиту рядом с чайником, который по-прежнему держал наготове, на тот случай, если бабуля вдруг проснется и потребует «чаечку ая» – именно так она выговаривала эти слова. Он уже решил было налить себе стакан молока, но передумал и снова снял телефонную трубку.
– …просто глазам своим не поверила, когда… – Тут голос Генриетты Додд оборвался, а затем зазвучал снова, визгливо и раздраженно: – Да кто это все время подслушивает, хотела бы я знать?..
Джордж торопливо опустил трубку на рычаг, щеки его пылали.
Да откуда ей знать, что это ты, глупый! Ведь к линии подключено целых шесть абонентов!..
И все же подслушивать нехорошо, даже в том случае, если просто хочется услышать человеческий голос, находясь в доме в полном одиночестве, не считая, разумеется, бабули. Не человека – жирного обрубка, спящего сейчас на больничной кровати в соседней комнате. Даже если ты просто умрешь, не услышав человеческого голоса в трубке, потому что мама до сих пор в Льюистоне, и скоро совсем стемнеет, и бабуля в соседней комнате похожа на…
(о да, да, похожа!)
на старую медведицу, у которой еще остались силы нанести когтистой лапой смертельный удар.
Джордж подошел к холодильнику и достал молоко.
Мама родилась в 1930-м, за ней, в 1932-м, тетя Фло, а потом, в 1934-м, дядя Франклин. Дядя Франклин умер в 1948-м от гнойного аппендицита, и мама страшно горевала о нем и всегда носила с собой его карточку. Из всех братьев и сестер она больше всего любила Фрэнки и часто говорила о том, как это несправедливо – умереть в столь юном возрасте от перитонита. И еще говорила, что Господь Бог сыграл злую шутку, отобрав у них Фрэнки.
Джордж поднял голову от раковины и взглянул в окно. Солнце налилось еще более густым золотистым оттенком и низко нависало над холмом, отбрасывая на лужайку перед домом длинные тени. Если б этот Бадди не сломал свою дурацкую ногу, мама была бы здесь, на кухне, готовила бы что-нибудь вкусненькое, к примеру, чили (не считая, разумеется, бессолевого кушанья для бабули), и они бы болтали и смеялись, а после ужина, возможно, даже сыграли бы в подкидного дурака.
Джордж включил свет, хотя на кухне вовсе не было так уж темно. Затем включил конфорку под сковородой с макаронами. Но мысли его непрестанно возвращались к бабуле, сидевшей в белом виниловом кресле, точно огромный жирный червяк в платье, с космами серо-желтых волос, беспорядочно свисающих на плечи, обтянутые розовым нейлоновым халатом. К бабуле, тянущей к нему слоновьи ручищи. Она хочет, чтоб он подошел к ней, а Джордж отступает и упирается спиной маме в живот.
Пусть он подойдет ко мне, Рут. Хочу обнять его.
Он немного напуган, мама. Привыкнет и сам подойдет. Но он видел, мама сама боится.
Мама? Боится?
Джордж замер – так поразила его эта мысль. Неужели это правда? Бадди говорил, что память всегда готова сыграть с человеком злую шутку. Неужели она действительно боялась?..
Да. Она боялась.
Властный, не допускающий возражений голос бабули:
Ты совсем распустила ребенка, Рут! Пусть подойдет немедленно! Я хочу его обнять!
Нет, не надо. Он плачет.
И тогда бабуля опускала тяжелые руки, с которых, словно тесто, свисала серая морщинистая плоть, на лице ее расплывалась хитрая улыбка, и она говорила уже более миролюбивым тоном:
А правда, он похож на Франклина, Рут? Сама помню, как ты говорила: ну просто копия нашего Фрэнки!
Джордж медленно помешивал стоявшие на огне макароны с сыром. Как-то раньше он совсем не вспоминал об этом случае. Возможно, царившая в доме тишина заставила его вспомнить?.. Тишина… и еще осознание того, что он остался один с бабулей…
Итак, бабуля рожала детей и преподавала в школе, и врачи были посрамлены, и дедушка плотничал и получал все больше и больше денег, умудряясь найти работу даже во времена глубочайшей Депрессии, и в конце концов люди, как выразилась мама, «стали говорить».
«А что они говорили?» – спросил Джордж.