расстроенный такой сумасшедшей модой.
Да, ладно эти дикарки, в моё время, практически все девушки, поголовно сошли с ума, уродуя нежные тела бестолковыми татуировками, набивая в тату салонах всех этих дельфинчиков, рыбок, пауков, образы красавиц, а также немыслимые узоры, и прочие, прочее, прочее. А пирсинг? – эта мечта мазохиста.
Если ты не встретил девушку с булавкой в носу, или кольцом в пупке, то тебе очень сильно повезло, а ведь есть ещё и более интимные места, безжалостно пронзённые хирургической сталью и кокетливо-безобразными кольцами, которые, кроме неудобства, ничего никому не приносят.
Поэтому, в свете всего вышеизложенного, пронзённые носы с вставленными в них кусками дерева или кости, а также все эти тарелочки, это так, детский лепет. А вот бритые женские головы, и раскраски тела глиной и грязью, напополам с куриным помётом и пеплом, это, на мой взгляд, уже перебор.
Жители города, между тем, жили своей обычной жизнью. Мужчины мастерили оружие и сельскохозяйственные орудия, женщины готовили еду, растирая ручными мельницами в муку зёрна кукурузы и сорго. Варили чечевицу и жарили мясо, принесённых с охоты, диких зверей, иногда жарили, выловленную местными рыбаками в реке, рыбу, довольно крупных размеров.
Всё это я наблюдал краем глаза, порядком устав от долгих и тяжёлых переговоров с иностранными офицерами. Добравшись до своей временной хижины, я отужинал с доставленной ко мне чернокожей красавицей, а потом насладился ею в полной мере, перед этим потребовав, чтобы она вытащила все эти свои «цацки» из ушей и губ. Без них она хоть на человека стала похожа…,на чёрного, но очень приятного.
Прошла неделя моего пребывания в захваченной столице народа Банги. На сегодняшний день, в ней были завершены все мои дела, и реализованы почти все чаяния. Пора собираться в обратную дорогу. Давно уже начался 1888 год, и я соскучился по Нбенге и дочке. К тому же, по времени выходило, что я должен был стать отцом дважды. И что-то мне подсказывало, что и второй ребёнок, с 90 % вероятностью, должен быть девочкой.
Старшую дочку я назвал Миррой, а вторую, если у меня родилась снова девчонка, Славой. Думаю, что это неплохие имена, ну а если мальчик, то тогда… не знаю. Приеду, увижу, назову.
Ещё через пару дней, моё небольшое войско, и большая группа пленных и рабов, что, в принципе, было практически одним и тем же, собрались в дорогу. С собой мы взяли большое стадо домашних животных и запас продуктов.
Рано поутру, тремя колоннами, вся масса людей вышла за пределы города, растянувшись длинным караваном, и, поначалу следуя вдоль русла реки, но всё больше забирая вправо. Путь каравана угадывался по густой пыли, поднятой тысячами босых и обутых в кожаные сандалии, ног.
Сбоку от каравана пылило грустное стадо домашних животных, блея и мыча от переизбытка возмущения и усталости длинной дороги. Вместе с Луишем, я шёл во главе колонны и обсуждал с ним дальнейшие действия в отношении Феликса фон Штуббе.
Луиш с горячностью доказывал мне, что не стоит связываться с немцами, лучше с португальцами, или французами, захватившими весь юг Африки. Солидарен он был со мною лишь в отношении к англичанам, полностью поддерживая меня в этом вопросе.
С Феликсом я договорился встретиться через четыре месяца, и не в Банги, а ближе к моим первым территориям, где я принял бой на реке. Ну, а пока, мне надо было добраться до Баграма, который я и хотел сделать своей временной столицей. Для чего и вёл туда эту толпу людей, чтобы заселить бескрайние территории вокруг моей временной столицы.
Но не все эти люди должны были стать крестьянами, многие предназначались для службы в моей армии. Попутно, идя мимо одиночных селений, я везде объявлял свою волю верховного вождя, и забирал молодых парней рекрутами в будущую армию. Оружия у меня хватило бы тысяч на пять солдат. Но, не только одним готовым оружием была сильна моя армия. Кроме этого, у меня были запасы железа, и кузнецы, что могли сделать ещё тысяч пять копий, а также достаточное количество наконечников для стрел, примитивных мечей, и хопешей.
Мало было лишь огнестрельного оружия: всего семьдесят пять винтовок Маузер, пятьдесят четыре винтовки Гра, мой винчестер, и одна винтовка Энсвилда, убойного калибра, ну, и пара старинных мушкетов. Из запасов, ныне мёртвого, верховного вождя Уука, мне досталось несколько пулелеек, десяток килограмм свинца, и мешок чёрного пороха (не шутка!). Да, Феликс Рихардович снабдил меня сотней бумажных гильз с капсюлями, для винтовки Энсвилда, чаще называемой «слонобоем». Из них я и собирался самостоятельно делать патроны для неё.
Караван шёл очень медленно. Мои воины охраняли пленных и рабов, чтобы они не разбежались, да они и не пытались, потому что я запретил их бить. Кормил хорошо, а заболевших даже лечил. Вот они и шли вместе со всеми, не стараясь от меня убежать.
Так было до тех пор, пока мы не дошли до реки, на которой можно было доплыть гораздо быстрее до Барака, чем идти по суше, но куда было деть стада животных, да и плотов на всю массу людей мне не хватило бы.
Пришлось принимать решение о разделении моего отряда на две неравные части. Я решил добираться до моей территории самостоятельно, с сотней своих воинов, из числа гепардов и хамелеонов. С собой брал только Луиша, и сотника Ярого. А всю остальную массу людей оставлял на Бедлама, отдавая ему в подчинение сто восемьдесят оставшихся воинов, выживших в этом походе.
В Банги остался регентом, назначенный моим визирем Масса, проинструктированный и предупреждённый о грозящих для него последствиях, если он нарушит своё слово, или предаст меня. Так что, с этой стороны, я был относительно спокоен, да и в Бедламе я был уверен. Тем более, быстрота передвижения сейчас пагубно бы сказывалась на здоровье людей, и была не нужна.
А Бедлам прекрасно справлялся с такого рода задачами, и мог спокойно довести всех людей до места назначения, живыми и здоровыми.
Кроме Луиша и Ярого, которого я стал по-дружески называть Яриком, у меня было ещё одно приобретение – молодой, неторопливый, чернокожий абориген, из племени аджа, по имени Куки. Он был главным поваром у верховного вождя, и, по наследству, перешёл ко мне. Мне, в общем, было всё равно, но, отведав его стряпню, я остался доволен. Ни Нбенге, ни, уже умершая, Мапуту, не готовили так вкусно, и буквально из ничего, как он. Профессионализм, что называется, не пропьёшь, и в карты не проиграешь.
Куки, неплохое, конечно, имя, но вызывало у меня смутные ассоциации с английским путешественником-исследователем. Чтобы не омрачать память выдающегося моряка, я не называл своего повара Куком вслух, а мысленно же, только так и называл.
Мне, больше привычному к европейским именам, коробили слух африканские, но, что поделать, приходится мириться и приноравливаться к ним. Мне же здесь ещё жить!
Тепло попрощавшись с Бедламом, в качестве прощания, пройдясь в боевом танце вокруг костра, громко при этом распевая песни и дрыгая плечами и ногами в ритме тамтамов, мы расстались. Он остался с табором, гордо называемым караваном, и состоящим из тысяч людей и животных, а я двинулся вперёд, пересев на, спрятанные в камышах и зарослях тростника, плоты.
Все мои воины были опытными, прошедшими со мной не одну битву. И сейчас беспрекословно выполняли все мои приказы. Загрузившись на плоты, мы поплыли к реке Илу, которая должна была привести нас к Бараку.
Глядя на мутные волны африканской реки, я вспоминал родной Подкумок, что бежал по окраине Пятигорска, по ложу из нанесённой с гор гальки, и порой мог сбить с ног своим сильным течением, хотя глубина его едва превышала колено подростка, а ширина вообще была смешной.
Но, на Кавказе многое течёт сначала неспешно: события, жизнь, работа, пока не закрутится водоворот принесённой с гор воды, и тогда, даже спокойный и мелкий, Подкумок, набирает силу и раздаётся вширь, готовый снести и утопить любого, кто посягнёт на него, или попытается усмирить.
События прошлой жизни влажной пеленой затмили мои глаза, на минуту убрав картины могучей и дикой африканской природы, а взамен порадовав родными для меня образами родителей и видов дорогого мне южного города. Так длилось от силы минуту, а потом всплеск на воде от рыбы, убегающей от крокодила, разрушил нить моих мыслей, и уничтожил образ дорогих для меня воспоминаний.
Встряхнувшись, я позвал Ярика к себе на плот. Причалив, соседний плот отдал своего седока, и Ярый спокойно перебрался на мой плот, не замочив даже ног. И я приступил к обучению владением огнестрельным оружием моего лучшего сотника.
Его сотню я собирался полностью вооружить французскими винтовками системы Гра, и хоть их было всего 54 штуки, это не расстраивало меня. Их я заранее принёс в жертву, и то, что их было пятьдесят четыре штуки, всего лишь доказывало, что мои потери в оружии будут не критическими.
Я был далёк от мысли, что молодые негры смогут быстро овладеть оружием, да ещё и стать профессионалами, но научить их я был обязан. Также, нужно прививать им навыки ухода за оружием, чтобы оно не подвело в критический момент, и не взорвалось у кого-нибудь в руках. Это же не палица из железного дерева, и не грубое примитивное копьё, которое можно просто обтереть от крови и мозгов врага, несколько раз ткнув им в землю, и всё.
А тут ещё гадкий климат Африки, с повышенной влажностью и плохой чистоплотностью самих негров, накладывающий отпечаток на их менталитет. А винтовка, это сложный механизм, она требует ухода и заботы, как любимая женщина.
Эх, опять эти бабы. Вот вспомни о них, и тут как тут появляются всякие желания. Как там интересно, Нбенге с девчонками, ждёт?
Конечно, ответил я сам себе, куда там ей резвиться, беременной, или только родившей. Ну, это я так, наговариваю на неё. Слишком она мне была преданной, да и любой, кто посмел бы польститься на неё, думаю, был бы тут же убит, и даже не мной, а моими приближёнными, так что насчёт этого я был спокоен.
Во всех прошедших битвах я изрядно научился махать мечом, хопешем, саблей, и работать копьём (так и хотелось сказать – тыкать), а метательные ножи, весьма специфической формы, о которых я узнал только в Африке, вообще были шедевром кузнечного ремесла примитивных народов, что-то вроде бумеранга у аборигенов Австралии. Местные кузнецы очень много знали о поведении изделий из металла в полёте, да и о свойствах самого металла, тоже.