Так это продолжалось около пяти минут, после чего, израсходовав почти весь запас стрел, мои легко вооружённые сотни отступили за спины товарищей, державших большие щиты с изображением белого круга посередине.
Решив, что победа у них в руках, передовые отряды врага, к тому времени уже изрядно прореженные стрелами, бросились в атаку.
По моей команде тяжеловооруженные воины отпрянули, пропустив легковооруженных «гепардов» и «хамелеонов». А те, отрабатывая давно изученный приём, просочились мимо своих товарищей и метнули вперед подготовленные заранее дротики. Успев метнуть по паре дротиков, они спрятались обратно, когда нахлынувшая толпа вражеских воинов, в попытке их догнать, разбилась о выставленные копья и щиты моих легионеров, и стремительно откатилась обратно. Тут же сотни с тяжёлым вооружением перехватили копья в левые руки, и, вытащив из перевязи за спиной дротики, метнули их вслед отступающим, нанеся еще большие потери и посеяв панику в их рядах.
На поле боя остались убитые и раненые, своими предсмертными криками нагнетая тоску и уныние. Атакующие активно перестраивались, убирая в тыл деморализованные и потерявшие до половины своей численности сотни воинов и отдельные отряды племенных мелких вождей. Вперёд выдвигались свежие и злые.
Ну что ж, вот он и настал последний и решительный бой. И хоть я и был неверующим, но чисто машинально осенил себя православным крестом. Глядя на меня, несколько раз перекрестился и Луиш, начав бормотать «Аве Мария».
Подозвав к себе молодого сотника Ярого, который сейчас командовал обеими сотнями, я отдал ему приказ уходить влево, и, обойдя по дуге вражеский строй, ударить в тыл войска, чтобы уничтожить командование и, если повезёт, верховного вождя. Это был мой последний шанс на победу.
Ярый, молодой, подтянутый, сухопарый юноша, с правильными чертами лица, словно рождённый быть воином, внимательно посмотрел на меня своими чёрными глазами, в которых на один миг мелькнуло понимание и тоска от того, что он знал, на что я иду, и произнёс.
– Я всё сделаю Мамба. Не сомневайся во мне! – и ушёл.
Проводив взглядом ушедших, я перестроил свои три сотни в виде дуги, в центре которой находился я и все раненые. Между тем, войска верховного вождя Ууки закончили перестраиваться и снова пошли в атаку. Шаг за шагом, мое войско стало отступать.
Воины противника, яростно взревели и бросились бежать на нас, разорвав строй, надеясь обрушиться всей своей силой и молниеносно одержать победу.
Тут же я дал отмашку барабанщикам, и мы стали идти навстречу врагам под звуки и ритм боевых тамтамов. Перед тем, как снова схлестнуться, мои воины повторили манёвр и, переложив копья в левые руки, метнули правыми один за другим два дротика. После чего две силы с громкими воплями и боевыми кличами бросились друг на друга.
Два огромных потока схлестнулись в жестоком бою. Под ногами моих воинов была обычная пыльная земля выжженной солнцем африканской саванны, а атакующим приходилось перемещаться по трупам своих погибших товарищей, затаптывая ещё живых раненых.
Несмотря на огромные потери, противников всё равно было ещё очень много, а я метался вдоль строя, все более замыкавшегося в кольцо, не давая атакующим врагам прорваться вовнутрь. То здесь, то там, я вставал в строй, когда оттуда выпадал раненый или убитый воин, спасая положение, пока строй не сжимался обратно, компенсируя потери, тогда я опять отступал назад.
Лезвие моего копья стало красным, а бунчук свисал вниз кровавой сосулькой, с которой стекала свежая кровь, и его цвет превратился из бело-чёрного в красно-багровый. Пик битвы нарастал. А весы победы колебались, не зная, на какую сторону склонить горькую чашу поражения. И в этот момент… меня предали! Мой лучший и самый старый сотник, командовавший «крокодилами», Наобум, внезапно обернул своё копьё на меня, его поддержали и некоторые его воины, и хорошо, что не все.
Мгновенно отреагировав, я отбил брошенное в меня копьё. Наобум выхватил свой меч, и вместе с десятком своих воинов бросился на меня с явным намерением убить.
Меня спасли … «бабуины»! Несмотря на абсолютное разгильдяйство, они были преданы мне, и по-своему даже любили меня. Сплотившись под неожиданной атакой, они не дали прорваться вовнутрь строя атакующим воинам противника пока я бился с Наобумом и его подельниками.
Наобум успел ударить мечом, удар которого я принял на щит. Оттолкнув его, я резко ударил копьём, но мой бывший сотник не был слабым воином. Отпрыгнув, он увернулся от копья и снова ударил меня мечом. В тесном пространстве было неудобно орудовать копьём и снова отбив щитом очередной удар, я его бросил, выхватив висевший на левом боку меч.
Дальше пошёл обмен ударами, как от сотника, так и от его воинов. Зарубив одного и проткнув мечом другого, я оказался незащищенным перед очередным ударом меча, но, извернувшись, смог в последний момент подставить под него свой щит. Меч сотника, скользнув по щиту, и, следуя за силой инерции, вонзился в землю. Я занёс каскару над головой, готовясь к решающему удару. Сотник мгновенно поняв, что сейчас произойдёт, с истинно кошачьей грацией вывернулся, и, оставив свой меч торчать в земле, отпрыгнул, вытащив откуда-то странный кинжал с длинным изогнутым лезвием.
В этот момент древний рог нагрелся и обжёг своим жаром мою кожу на груди. Я дёрнулся от боли, отшатнувшись назад. В ту же секунду, Наобум коротко размахнувшись, метнул кинжал в меня. Сверкая и кружась, короткий клинок полетел вверх, а моя рука, с нелепо выставленным мечом, случайно оказалась на траектории его полёта и встретила кинжал лезвием меча. Раздался серебристый чистый звон, и оба клинка упали в пыль. Кинжал – целым, а моя каскара оказалась разрубленная напополам.
Первым очнулся я. Подхватив лежащее у моих ног копьё, я с силой размахнулся и вонзил его в сотника, проткнув насквозь так, что бунчук копья высунулся у него из спины, затем рывком отбросил противника в сторону, оставив в его агонизирующем теле окровавленное копьё. Дальше события понеслись ярким калейдоскопом, быстро сменяя друг друга.
Винчестер из-за спины доставать было некогда, и меня выручил револьвер. Шесть выстрелов в упор прозвучали один за другим, и нас слегка заволокло пороховым дымом. Ещё двоих застрелил Луиш. Двое выживших из числа нападавших изменников, бросились бежать, вырвавшись из круга, но тут же погибли на копьях воинов верховного вождя.
Разрядив револьвер, я сунул его обратно за пояс, и наконец-таки смог достать из-за спины одиннадцатиразрядный винчестер. Прицелившись в людей, пытавших прорвать нашу оборону, я стал стрелять, непрерывно дёргая за скобу Генри чтобы перезарядить винтовку.
Прогрохотало одиннадцать выстрелов, и одиннадцать тел, застреленных в упор негров, упало на землю. Рядом раздавались выстрелы моих барабанщиков и Луиша. И нападавшие не выдержали, стали откатываться назад, оставляя за собой трупы убитых и тела раненых, спотыкаясь о них и падая на скользкой от пролившейся крови сухой высокой траве.
Я стал перезаряжать револьвер и успел сделать им вслед ещё шесть выстрелов, прежде чем они отбежали на безопасное расстояние, после чего стал перезаряжать оружие.
К этому времени закончили совершать обходной манёвр и две мои сотни, посланные напасть на лагерь верховного вождя. Крики и шум боя послышались со стороны тыла наших врагов. Тут я дал приказ начать атаку. Мои потрёпанные потерями и предательством сотни, пошли вперёд под звуки тамтамов. Один из барабанщиков был убит, и я взял в руки его тамтам. В ярости оскалив белые зубы, войдя в боевой раж, что есть силы молотил я своими широкими ладонями по туго натянутой коже тамтама, задавая темп атаки.
Два штандарта развевались над оставшимися двумя сотнями воинов, да и тех, наверно, не было. Каждый второй был ранен, каждый третий и не по одному разу, и только те, кто не мог идти, не участвовали в этой атаке. А мы шли. Молотя руками по барабану, я что-то хрипел, мешая слова разных языков, а штандарт крокодилов валялся на пыльной земле, под телами, предавших свою сотню, воинов.
Рядом со мной шёл мой верный португалец и, поднося к плечу винтовку, время от времени совершал меткий выстрел, выбивая из рядов противника наиболее мощных воинов.
Не знаю, что всё-таки послужило решающим фактором разгрома противника: наша решимость и стремление к победе, неожиданная гибель вождя и всех его военных советников, атака с тыла, смерть от малейших царапин, нанесённых нашим оружием, а может и всё вместе. Но враг бежал, стремительно рассеиваясь в разные стороны, и был полностью дезориентирован.
Две тысячи, или больше человек, мгновенно перестали существовать как армия и превратились в толпу испуганных негров, прячущих свои жалкие шкуры и сбегающих от нас, рассеиваясь по окрестностям. Убедившись в своей безоговорочной победе, мы принялись собирать раненых и хоронить убитых.
Через некоторое время меня нашёл Ярый, и, дико вопя и гордясь своим подвигом, сунул мне под нос мёртвую голову Верховного вождя народа банда Уука с выпученными, как у лягушки, глазами. Меня передёрнуло от такого варварства, но что поделать, «с кем поведёшься, того и наберёшься». И я пристроил голову, убитого Ярым вождя, себе на копьё, и без того полностью залитое кровью. Теперь у меня появился личный штандарт.
Но это не была единственная голова, украсившая наши копья. На другом копье, ранее принадлежавшем мёртвому верховному вождю Ууку, была голова моего предателя – сотника Наобума, по родовому имени названному Наа.
– Что ж, вот и встретились два одиночества! Оба копья были воткнуты перед небольшой походной палаткой, захваченной в качестве трофея у побеждённых. И теперь обе головы наблюдали друг за другом, глядя глаза в глаза и молчаливо упрекая в своём проигрыше.
Интересный кинжал, который метнул в меня бывший сотник, я подобрал уже после битвы, рассмотрел и засунул в ножны, найденные на поясе у сотника. Затем убрал его до поры до времени в свой походный мешок, надеясь разобраться позже, что же мне попало такое интересное в руки. Единственное, что я понял, так это то, что древний рог и этот кинжал были несовместимы друг с другом, но почему… неизвестно.